— Она вышла замуж за парня, который любил выпить и помахать хлыстом. Я выдержал год, а потом решил, что лучше жить одному,— на минуту блеск пропадает из глаз Силаса, и там остается только бездонная чернота. Но он быстро приходит в себя, пожимает плечами, улыбается, и на его щеки возвращаются маленькие ямочки.— Я прибился к сезонным рабочим, что проезжали неподалеку. Убирал с ними урожай пшеницы в Канаде, собирал яблоки. Когда работа закончилась, снова вернулся на юг.
— Тебе было всего десять лет? — Камелия причмокивает, давая понять, что не верит ни единому слову. — И ты все это сделал? Да ладно.
Парнишка плавно, по-кошачьи, поворачивается на стуле, поднимает выцветшую рубашку и показывает нам шрамы на спине. Мы отшатываемся от стола. Даже Камелии нечего возразить,
— Радуйся, если тебе достались хорошие мама и папа,— Силас мрачно смотрит на нее.— Никогда даже не думай оставить их, если они хорошо к тебе относятся. Многие точно не будут такими же добрыми.
Где-то с минуту все сидят тихо, а глаза Ларк наполняются слезами. Силас подбирает лепешкой остатки яйца и делает большой глоток воды. Он задумчиво смотрит на нас поверх ободка своей оловянной чашки, будто не понимает, почему мы все так погрустнели.
— Скажи-ка, малышка,— он протягивает руку, легонько дергает Ларк за нос, и ее ресницы трепещут, словно крылья бабочки,— я уже рассказывал тебе про ночь, когда встретил Банджо Билла и его танцующего пса Генри?
Затем мы слушаем еще одну историю, а за ней следующую, потом еще одну. Время проходит незаметно: мы успели всё доесть и убрать со стола.
— А ты совсем неплохо готовишь,— Силас облизывает губы.
Мы принимаемся мыть посуду в ведре на крыльце, Ферн за это время успевает самостоятельно сменить ночную рубашку на платье, натянув его задом наперед, а Габион бегает вокруг полуголый и ищет кого-нибудь, кто бы его подмыл, — он тайком пробрался в уборную позади хижины и сам сделал свои дела. Хорошо хоть не упал в реку. Дна у туалета в плавучей хижине нет, только вода.
Я даю Камелии указание вынести братика на крыльцо, окунуть попой в реку, подмыть и вытереть насухо. Так проще всего.
Камелия в гневе раздувает ноздри. Для нее на свете нет ничего страшнее какашек. Но я посылаю ее подмыть Габби, потому что она это заслужила: за все утро ни разу нам ни в чем не помогла.
— Мелия! Мелия! — кричит наш голопопый младший братик, и пухлые маленькие ножки несут его к двери. — Я глязный!
Камелия презрительно усмехается, затем открывает дверь и вытаскивает Габиона наружу, приподнимая его одной рукой, так что ему приходится идти на цыпочках.
— Я сделаю,— шепчет Ларк, надеясь прекратить ссору.
— Пусть Камелия сама справляется. А ты еще маленькая.
Мы с Силасом переглядываемся, и он слабо улыбается.
— А ты когда собираешься переодеться?
Я опускаю глаза и понимаю, что все еще разгуливаю в ночной рубашке и совсем про это забыла. Меня полностью захватили рассказы Силаса.
— Думаю, уже пора,— говорю я, посмеиваясь над своей забывчивостью, затем снимаю платье с крючка и держу его в руках.— А тебе, пожалуй, лучше выйти наружу. И не подглядывать!
Пока мы с Силасом готовили и заботились о малышах, в голове у меня появилась забавная мысль: я представляла себе, будто я мама, а Силас — папа, и это наш дом. Она помогала мне не думать о том, что Куини и Брини все еще не вернулись.
Но переодеваться, пока он смотрит, я не могу. Пока вообще кто-нибудь смотрит. За прошлый год я так выросла, что теперь переодеваюсь только за занавеской в хижине, как и Куини. Я не дам кому-то себя рассматривать при переодевании, это все равно что позволить отхлестать себя плетью и потом жить со шрамами на спине.
— Черт, — говорит Силас, закатывая глаза. — Зачем мне подглядывать? Ты же еще ребенок.
Жар заливает меня от макушки до пяток, а щеки пылают огнем.
За дверью заливается смехом Камелия.
Я краснею еще сильнее. Если б я могла, то прямо сейчас столкнула бы их с Силасом в воду.
— И возьми с собой малышей, — огрызаюсь я. — Женщине нужно уединение.
— А ты откуда знаешь? Ты же не женщина. Ты всего лишь кудрявая куколка,— острит Силас, но мне его шутка не кажется смешной, особенно потому, что ее слышит Камелия. Она вместе с Ферн и Ларк сидит на крыльце и наслаждается представлением.
Я каменею. Меня не так-то легко вывести из себя, но если уж получилось, то внутри будто разгорается пламя.
— Тогда ты просто... оглобля! Мальчик-оглобля. Ветер пролетит сквозь тебя, не заметит! Тощий прут! — в гневе я широко расставляю ноги и упираю кулаки в бока.
— Ну я хотя бы волосами пол не подметаю, — Силас снимает с крючка свою кепку и топает к двери. Откуда-то рядом с трапом раздается его крик: — Тебе в цирке нужно выступать! Вот куда тебе надо. Будешь там клоуном!
Я мельком смотрюсь в зеркало — и вижу, что волосы сбились и торчат по сторонам, а лицо стало красным, как голова у дятла, — но лечу к двери и продолжаю орать:
— Тогда можешь просто проваливать, Силас... Силас... не знаю, какая там у тебя фамилия, если она вообще есть. Ты нам не нужен, и...
Он уже на берегу.
Неожиданно останавливается и опускается на корточки, машет мне рукой. Я не могу различить под кепкой его лицо, но мне ясно, что дело неладно. Он кого- то заметил в лесу.
Кровь резко отливает от кожи.
— Да, да, иди отсюда! — кричит Камелия, продолжая перепалку.— Убирайся с нашей лодки, мальчик- оглобля!
Силас бросает взгляд в нашу сторону и снова предо-стерегающе поднимает ладонь. Он углубляется в лес, стараясь держаться подальше от берега, и кусты смыкаются за ним.
— Ты не спрячешься! Я тебя вижу!
— Тише, Камелия! — я распахиваю сетчатую дверь и заталкиваю Ферн и Ларк внутрь.
Камелия хмуро смотрит на меня. Она перегибается через ограждение, держа Габиона за руки. Тот хихикает и загребает ножками, пока попа у него промывается струями воды.
Камелия делает вид, что роняет его, затем снова подхватывает за руки, малыш радостно повизгивает.
— Идем в хижину,— я наклоняюсь и пытаюсь ухватить братика за другую руку, но Камелия отмахивается от меня, и Габби повисает только на одной руке.
— Ему же весело. А внутри так жарко, — густые черные волосы сестры опускаются до самой воды, их кончики похожи на разлитые чернила.— Хочешь поплавать? — спрашивает она Габби. Мне даже кажется, что она собирается вместе с ним прыгнуть в реку.
На берегу из кустов выглядывает Силас, он прижимает палец к губам, пытаясь тихо пробраться к нам поближе.
— Что-то не так,— я хватаю за руку Габиона и резко выдергиваю его из воды, Камелии приходится идти за мной.
— Ой! — она злится, ударившись локтем об ограждение.
— Быстро в дом! — я вижу, как чуть ниже по течению ветер колышет листья, а сквозь них виднеется что-то черное, похожее на шляпу.— Там кто-то есть.
Камелия фыркает.
— Ты просто хочешь, чтобы мальчишка вернулся,— она не видит Силаса, но он, скорее всего, не дальше десяти футов от того места, где хрустит ветка и ворон взлетает с дерева, шумно возмущаясь, что его потревожили.
— Вон там. Видишь?
Камелия тоже видит что-то черное: кто-то идет сюда, к нам. Она быстро перебегает на другую сторону лодки.
— Я тихо обойду его сзади и узнаю, кто это.
— Нет! — шепотом приказываю я, хотя, по правде говоря, не знаю, что делать. Я хочу обрезать веревки, стащить «Аркадию» с отмели и уплыть на реку. Сегодня утром вода спокойная и тихая, и столкнуть плавучую хижину будет несложно, да только я не осмелюсь так поступить. Управлять «Аркадией», кроме Камелии, меня и, может, еще Силаса, некому, а сумеем ли мы вести ее так, чтобы она не налетела на мель, чтобы ее не протаранило баржей или пароходом? Предсказать, что случится с нами на реке, невозможно.
— Давайте спрячемся внутри, — говорю я.— Надеюсь, этот неизвестно кто подумает, что лодка пуста, и пойдет дальше по своим делам.
Но какие дела могут быть у человека в этой маленькой заводи, когда в округе больше никого нет?
— Может, кто-то охотится на белок, — с надеждой говорит Камелия.— И даст нам одну на ужин, если мы будем хорошо себя вести.
Когда ей нужно, она умеет казаться паинькой, особенно если кто-то раздает леденцы или жареные пирожки рядом с лагерным костром.
— Зеде велел нам сидеть тихо. А если Брини узнает, что мы не послушались, он хорошенько нас вздует,— Брини никогда никого не наказывал, но иногда пугал, что как следует поколотит того, кто не слушается. Камелию эта мысль пугает всерьез, и она торопливо следует за мной к крыльцу.
Мы вместе заходим в хижину, запираем дверь на щеколду, залезаем в большую постель, задергиваем занавеску и ждем. Мне кажется, что я слышу, как по берегу идет человек. Затем мне кажется, что он уже ушел. Может, это просто охотник или бродяга...
— Эй, там, на лодке!
— Тссссс,— голос у меня дрожит. Камелия смотрит на меня округлившимися от испуга глазами. Когда ты живешь на реке, привыкаешь относиться к незнакомцам с подозрением. На реку иногда сбегают люди, натворившие плохих дел в других местах.
Камелия склоняется ближе.
— Это не Зеде,— ее шепот колышет пушок на моей шее.
Корпус лодки немного раскачивается. Кто-то пробует ногой трап.
Ларк подползает ко мне, а Ферн забирается на колени и прижимается щекой к моей груди.
«Аркадия» наклоняется к берегу под весом мужчины. Он большой. Кто бы это ни был, Силас не сможет с ним справиться.
Я прижимаю палец к губам. Мы впятером замираем, как оленята, которых оставила на время проголодавшаяся мать.
Человек уже стоит на крыльце.
— Эй, там, на лодке! — снова зовет он.
«Уходи... тут никого нет».
Он пробует открыть дверь, ручка медленно поворачивается.
— Эй, на лодке!
Дверь ударяется о щеколду и не идет дальше.
В квадрате окна на полу появляется тень. Очертания мужской головы в шляпе. В руке у него палка или дубинка. Он стучит ею в стекло.