Ларк смотрит на меня своими большими серыми глазами, и внутри возникает тягостное чувство, словно меня на глубине затягивает в водоворот. Только он никуда не ведет. Просто кружится и кружится на месте.
— Они отправят нас в тюрьму? — шепотом спрашивает девочка, чьего имени я даже не знаю.
— Нет. Конечно, нет,— отвечаю я.— Маленьких детей не сажают в тюрьму.
«Ведь не сажают, правда?»
Камелия косится на дверь. Она раздумывает, сможет ли улизнуть отсюда и сойдет ли ей это с рук.
— Не смей,— выдыхаю я чуть слышно. Миссис Мерфи велела нам не шуметь. Чем лучше мы будем себя вести, тем больше шансов, что они отвезут нас к родителям, если это, конечно, правда.— Нам нужно держаться вместе. Брини придет за нами сразу, как только поймет, что нас нет на «Аркадии». Силас расскажет ему и Зеде о том, что случилось. Нам нужно быть всем вместе, когда он придет. Ты меня поняла?
Я говорю, как Куини в пору ледохода: она не разрешает нам перегибаться через ограждение, потому что льдина, ударившись о борт, может стряхнуть в ледяную воду любого, кто плохо держится. В такое время мама хочет, чтобы мы знали: «нет» — значит «нет». Она не слишком часто так говорит.
Все кивают, кроме Камелии. Даже незнакомые дети кивают.
— Мелия?
— Ммм-хмм, — она сдается. Садится, подтягивает к себе колени, обхватывает их руками и со стуком роняет на них голову, чтобы мы поняли: ей все это совсем не нравится.
Я спрашиваю у кареглазых детей, как их зовут, но они не отвечают. По щекам мальчика текут крупные слезы, сестра крепко обнимает его.
Во входную дверь пытается влететь птичка, она бьется с глухим звуком о стекло, и мы вздрагиваем от неожиданности. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, смогла ли птичка подняться и улететь. Это маленький красный кардинал. Может, тот самый, которого мы слышали у реки, и он прилетел сюда за нами? Он поднимается на лапки и неуверенно покачивается, яркие перышки сияют на долгом, ленивом послеполуденном солнце. Мне хотелось бы поймать его до того, как до него доберется кошка — в кустах по дороге к дому мы заметили трех, если не больше, — но я боюсь. Мисс Танн может подумать, что я пытаюсь сбежать.
Ларк поднимается на колени, чтобы лучше видеть, губы у нее дрожат.
— С ним все будет в порядке,— шепчу я.— Сиди смирно. Веди себя хорошо.
Она слушается меня.
Птичка неуклюже прыгает к ступенькам, и мне приходится чуть отползти от стены, чтобы ее видеть. «Лети,— думаю я.— Скорее. Лети отсюда, пока они до тебя не добрались».
Но птичка остается на месте, сидит с широко распахнутым клювом и тяжело дышит.
«Лети прочь. Лети домой».
Я продолжаю следить за ней. Если придет кошка, я спугну ее через окно.
Из-под двери комнаты, откуда нас выставили, слышатся голоса. Я очень осторожно встаю и на цыпочках подбираюсь ближе.
Я слышу обрывки фраз, которые произносят мисс Танн и миссис Мерфи, но они кажутся мне бессмысленными.
— ...Бумаги об отказе в больнице сразу на всех пятерых. Просто и ясно. Самый лучший способ оборвать связи. Сложнее всего было найти их плавучую хижину. Полицейские сказали, что она пришвартована в укромном месте напротив Мад-Айленда. Мелкая девчонка с веснушками пыталась сбежать, спрыгнув в реку через отхожее место. Так что «ароматы», которые от нее исходят — это не только река.
Раздается смех, резкий, словно карканье ворона.
— А двое других?
— Они собирали цветы неподалеку от гнезда червей на плавучих хижинах. С их бумагами мы тоже скоро разберемся. Разумеется, никаких проблем не будет. Похоже, они еще и довольно прилично воспитаны. Хммм... Шерри и Стиви. Подходящие имена. Лучше всего немедленно приучить их к ним. Они прелестны, правда? И еще совсем крошки. Они долго не задержатся. На следующий месяц у нас запланирован праздник с показом детей. Я хочу, чтобы к этому времени все были подготовлены.
— Разумеется, они будут готовы!
— Я думаю, Мэй, Айрис, Бонни... Бет... и Робби — подходящие имена для тех пяти детей. Фамилия пусть будет Уэзерс. Звонкая фамилия: Мэй Уэзерс, Айрис Уэзерс, Бонни Уэзерс...
Снова звучит смех. Он такой высокий и громкий, что я отшатываюсь от двери.
Последние слова, что я слышу, принадлежат миссис Мерфи.
— Я за ними пригляжу. Вы можете быть совершенно уверены, что их подготовят должным образом.
Когда обе женщины выходят из кабинета, я уже замираю у стены вместе с остальными ребятишками. Даже Камелия поднимает голову и сидит по-индейски, как мы делали в школе.
Мы ждем, неподвижные, словно статуи, когда же миссис Мерфи распрощается с мисс Тани, и только глазами следим за тем, как они выходят наружу и беседуют на крыльце.
Маленький красный кардинал допрыгал до лестницы и теперь замер на верхней ступеньке, он кажется совершенно беспомощным. Женщины его не замечают.
«Улетай».
Я думаю о красной шляпке Куини.
«Лети к Куини, скажи ей, где нас найти. Лети!»
Мисс Танн хромает по ступенькам, чуть не наступая на птичку. Я задерживаю дыхание, а Ларк охает. Затем мисс Танн останавливается, чтобы сказать что-то еще.
Когда она делает следующий шаг, кардинал собирается с силами и улетает.
Он скажет Брини, где нас искать.
Миссис Мерфи возвращается в здание, виду нее суровый. Она проходит через вестибюль в кабинет и закрывает за собой дверь.
Мы сидим и ждем. Камелия снова зарывается лицом в колени.
Голова Ферн лежит у меня на плече. Маленькая девочка, мисс Танн назвала ее «Шерри», держит братика за руку.
— Хотю куфать,— шепчет он.
— Куфать, — эхом отзывается Габион, но слишком громко.
— Тшшш,— я глажу его по мягким волосам.— Нам нужно сидеть тихо. Как при игре в прятки. Представь, что это игра.
Он зажимает ладошками рот и изо всех сил пытается сидеть тихо. Ему всего два года, и он всегда оставался в стороне от наших забав на «Аркадии», поэтому сейчас он
счастлив, что его тоже взяли в игру.
Хотелось бы мне, чтобы это была хорошая игра. Хотела бы я знать ее правила и понимать, что мы получим, когда выиграем.
А пока мы можем только сидеть и ждать.
Мы сидим, сидим и ждем.
Кажется, проходит делая вечность, прежде чем миссис Мерфи снова выходит из кабинета. Я тоже хочу есть, но по ее липу понимаю, что нам лучше ни о чем не спрашивать.
Она нависает над нами, уперев кулаки в бока, под черным платьем с цветочным узором выступают тазовые кости.
— Еще семеро...— говорит она, нахмурившись, и смотрит на лестницу, ведущую на верхний этаж, вздыхает — и воздух из ее рта опускается на нас, будто туман. Он плохо пахнет.— Ну, выхода у нас нет — если уж ваши родители не смогли о вас позаботиться...
— Где Брини? Где Куини?! — выпаливает Камелия.
— Ты будешь молчать! — миссис Мерфи, покачиваясь, шествует вдоль нашего ряда, и я догадываюсь, в чем дело, — почуяла, когда она только вышла из двери: виски. Я достаточно видела бильярдных, чтобы сразу узнать его запах.
Миссис Мерфи тыкает пальцем в Камелию.
— Именно из-за тебя все сидят здесь, а не играют на улице,— она топает дальше по вестибюлю, выписывая ногами кренделя.
Мы сидим дальше. Самые маленькие наконец засыпают, Габион растягивается прямо на полу. Несколько детей проходят мимо — разного возраста, мальчики и девочки, на многих одежда не по размеру. Никто из них не смотрит в нашу сторону, они идут, совсем нас не замечая.
Женщины в белых платьях с белыми фар туками торопливо снуют по лестнице и коридорам. Они тоже будто не видят нас.
Я крепко обхватываю пальцами лодыжки и сильно сжимаю, чтобы удостовериться, что еще существую. Мне кажется, будто я превратилась в человека-невидимку, о котором писал мистер Герберт Уэллс. Брини очень любил эту книгу. Он часто читал ее нам, а потом мы с Камелией играли в «человека-невидимку» с другими детьми из речных лагерей. Никто не может его увидеть.
Я ненадолго закрываю глаза и представляю, что я — человек-невидимка.
Ферн хочет на горшок, и прежде чем я успеваю сообразить, что с этим делать, она описывается. Темноволосая женщина в белой униформе проходит мимо и замечает, как по полу растекается лужа. Она хватает Ферн за руку.
— У нас здесь такого не будет. Ты будешь пользоваться туалетом, — она вытаскивает из кармана фартука полотенце и бросает его на лужу.— Убери здесь,— говорит она мне.— У миссис Мерфи должен быть порядок.
Она забирает с собой Ферн, а я делаю, как мне сказано. Когда Ферн возвращается, ее штанишки и платье постираны и надеты на нее снова, мокрыми. Женщина говорит нам, что мы тоже можем сходить в туалет, но только очень быстро, а потом нам нужно снова сесть тут, рядом с лестницей.
Мы только успеваем вернуться на свои места, когда снаружи вдруг раздается свисток. Я слышу, как собираются дети. Много детей. Они не разговаривают, но их шаги эхом отдаются за дверью в конце коридора. Они некоторое время топчутся там, а потом раздается громкий шум, словно они торопливо взбегают вверх по лестнице, но по другой, не той, которая рядом с нами.
Над нами скрипят и стонут доски, как борта и палуба «Аркадии». Звук знакомый и домашний, и я закрываю глаза, слушаю и представляю, что мы снова на нашей маленькой безопасной лодке.
Мои грезы быстро испаряются. Женщина в белом платье останавливается радом с нами и говорит:
— Ступайте за мной.
Мы поднимаемся на ноги и следуем за ней. Камелия идет первой, я — последней, а все малыши, даже Шерри и Стиви, бредут между нами.
Женщина проводит нас через дверь в конце коридора; за ней находится кухня, где две чернокожие женщины ставят на плиту чайник. Все вокруг простое и обветшалое. Со стен свисают полоски бумаги и марли. Я надеюсь, что нам скоро дадут поесть. Мне кажется, что мой желудок съежился до размеров ореха.
Из-за одной этой мысли мне нестерпимо хочется орехов.
По другую сторону кухни вверх уходит большая лестница. Краска с нее почти стерлась, будто по ней много ходили. Половины прутьев у перил не хватает, а остальные шатаются, как немногие зубы в улыбке старого Зеде.