Сейчас, стоя на пороге, я пытаюсь удержать это ощущение нежности и комфорта, но мой нынешний визит наполнен совсем иными чувствами. Горькое и сладкое. Знакомое и чужое. Все оттенки взрослой жизни.
Дядя Клиффорд возвращается на линию. После долгой прогулки по пляжу и ужина в ресторане на набережной я решила, что разговор с дядей — единственная возможность продвинуться в моих изысканиях, по крайней мере этим вечером. Трент Тернер бросил меня, уехав на джипе с парнем в униформе. Я ждала в машине неподалеку, но «Агентство недвижимости Тернера» оставалось закрытым до самого вечера.
Пока что эта поездка выглядит пустой затеей.
— Что ты хотела узнать, Эвери? Что там с домом в Эдисто? — интересуется дядя Клиффорд.
— Мне просто интересно, часто ли вы с папой приезжали сюда с бабушкой Джуди? Я имею в виду, когда были маленькими,— я стараюсь сохранять непринужденный тон и не наводить его на какие-либо подозрения. В молодости дядя Клиффорд был агентом ФБР. — У бабушки были здесь друзья или кто-то, кого она приезжала навестить?
— Погоди... дай подумать...— после некоторого размышления дядя просто говорит: — Знаешь, я понял, что не так уж часто мы туда приезжали. В детстве мы бывали там чаще, но когда стали старше, предпочитали отдыхать в доме бабушки Стаффорд на Полис- Айленде. Он побольше, и лодка есть, и там чаще всего гостили кузены, с которыми можно было поиграть. Обычно мама ездила в Эдисто одна. Ей нравилось там писать. Знаешь, она ведь немного упражнялась в поэзии и некоторое время вела в газете колонку светской хроники.
Я на мгновение застываю от удивления.
— Бабушка Джуди вела колонку светской хроники?! — ее еще называют еженедельными сплетнями.
— Ну конечно же не под настоящим именем.
— Тогда под каким?
— Если я тебе скажу, мне придется тебя убить.
— Ну дядя Клиффорд! — если мой отец — человек строгих правил, то дядя Клиффорд всегда был бесшабашным гулякой и любил пошутить. Из-за него у тети Дианы полная голова седых волос, которые, как и положено благовоспитанной даме с Юга, она регулярно красит.
— Пусть секреты твоей бабушки остаются секретами,— на минуту мне кажется, что в его словах есть скрытый подтекст, но потом я понимаю: он, как обычно, подтрунивает надо мной. — Так ты остаешься в коттедже Майерсов, да?
— Да. Решила на несколько дней сбежать от забот.
— Ну тогда забрось удочку и за меня.
— Ты же знаешь, я не рыбачу. Фу! — мой окруженный девчонками бедный отец очень старался сделать хотя бы одну из нас заядлым рыболовом.
Даже дядя Клиффорд сразу понял, что это гиблое дело.
— Ну теперь я вижу, что хоть в чем-то ты пошла не в бабушку. Она обожала рыбачить, особенно в Эдисто. Когда мы с твоим отцом были маленькими, она брала нас с собой к человеку, у которого была небольшая плоскодонка. Мы плавали по реке и проводили полдня за рыбалкой. Не помню, кто с нами тогда ездил. Полагаю, кто-то из ее друзей. У него был маленький светловолосый сынишка, с которым мне нравилось играть. Имя начиналось на Т„, Томми, Тимми... нет... Тр... Трей, ну или, может, Трэвис.
— Трент? Трент Тернер? — тот Трент, что работает там сейчас, уже третий в семье, его отец тоже Трент, и возрастом он примерно как мой дядя.
— Да, возможно. А почему ты спрашиваешь? Что- то не так?
Внезапно я понимаю, что слишком далеко зашла со своими расспросами и разбудила дремлющего в дяде детектива.
— Нет. По большему счету, просто так. В Эдисто я начала задумываться о жизни. О том, что очень хотела бы приехать сюда с бабушкой Джуди, погулять и поболтать о ее жизни, пока она еще может вспомнить что-то из своего прошлого, понимаешь?
— Ну, это один из жизненных парадоксов. Нельзя иметь сразу все. Можно вон того чуть-чуть, и вот этого немного, а третьего уже не дано. Мы вынуждены идти на компромиссы, которые, как нам кажется, выгоднее всего. А ты уже добилась достаточно многого для девочки — я имею в виду, для женщины каких-то тридцати лет.
Иногда я задумываюсь, не слишком ли мои родные завышают мои способности.
— Спасибо, дядя Клиффорд.
— С тебя пять баксов за консультацию.
— Пришлю чек по почте.
После завершения разговора я, распаковывая одинокий пакет с едой, купленной в супермаркете торговой сети BI—LO, который когда-то знала как «Пиггли-Виггли», обдумываю его слова.
«Можно ли найти какие-то зацепки в том, что сказал дядя Клиффорд?»
Ничего не приходит на ум. Ничего такого, что могло бы куда-нибудь меня привести. Если маленького мальчика на плоскодонке звали Трент, это говорит мне, что у бабушки были какие-то личные контакты со старшим Трентом Тернером, что я и так уже поняла. Но если они вместе рыбачили и брали с собой своих детей, то моя версия о шантаже становится натянутой. Никто не пойдет на рыбалку с шантажистом и, очевидно, не возьмет на нее родных сыновей. Никто не берет детей и на встречу с тайным любовником. Особенно если дети уже в том возрасте, чтобы хорошо запомнить такую прогулку.
Может, старший Тернер был всего лишь другом бабушки. Может, в конверте лежат фотографии... что-нибудь совершенно невинное. Но тогда почему дедушка, будучи уже при смерти, заставил внука пообещать, что конверты попадут в руки только их владельцам?
Я выдвигаю и обдумываю различные версии, пока переношу свой багаж в спальню, открываю чемодан и устраиваюсь на ночь. Затем сама же громлю их в пух и прах, как делала на совещаниях в конференц-зале на своей старой работе.
В результате у меня не остается почти ничего. На меня наконец накатывает усталость от долгого дня, и я готова к вечернему душу и хорошему сну. Может, завтра меня осенит гениальная догадка... или я все- таки встречусь с Трентом Тернером-третьим и вытрясу из него всю правду.
Оба варианта развития событий кажутся мне в равной степени невероятными.
Уже под включенным душем я понимаю, что в коттедже нет горячей воды, и внезапно вспоминаю одну из фраз дяди Клиффорда. Он говорил, что бабушка приезжала сюда писать.
«А нет ли здесь каких-нибудь ее рукописей? А вдруг именно в них найдется подсказка?»
Я мгновенно одеваюсь. В любом случае холодный душ совсем не кажется мне приятным.
Над дюнами за окнами коттеджа колышется морской овес, и луна поднимается над пальмовой рощей. Волны с шумом накатывают на берег, а я роюсь в ящиках шкафов, чуланов, гардеробных и комодов. Я почти готова сдаться и признать, что в коттедже нет ни единой бумажки, когда, вылезая из-под кровати бабушки, вдруг понимаю, что небольшая стойка возле кровати — это не конторка и не туалетный столик, а подставка для пишущей машинки. А сама старинная черная пишущая машинка хранится под столешницей. Я выросла в домах, наполненных старинной мебелью, и более-менее знаю, как такие стойки устроены. Провозившись пару минут с защелками и петлями, я устанавливаю их правильным образом, и наконец машинка с впечатляющим грохотом принимает рабочее положение.
Я провожу пальцем по клавишам. Я будто слышу, как моя бабушка стучит по ним. Затем изучаю черный резиновый валик, который перемещает страницу. Клавиши оставляют после себя небольшие вмятины. Если бы это был компьютер, я бы могла порыться в его жестком диске, но здесь невозможно прочитать ни слова. Нельзя определить, что было напечатано и когда.
— Что ты знаешь такое, чего не знаю я? — шепчу я машинке, пока роюсь в ящиках. В стойке ничего нет, кроме набора ручек и карандашей, пожелтевшей бумаги для печати, упаковки копировальной бумаги и полоски пленки-корректора, белоснежно-матовой с одной стороны и липкой с другой. На верхнем листе, кажется, есть отпечатки букв. Держа листок на свет, я легко могу разобрать: «Бульвар Пальметто, Эдисто-Айленд...»
Похоже, моя бабушка печатала на машинке письма, по, случайно или намеренно, не оставила после себя никаких следов. Нет черновиков, копировальная бумага девственно чиста, ни одного отпечатка букв на ней мет. И это очень странно, потому что на ее домашнем рабочем столе всегда лежала папка с черновиками, чистые стороны которых можно было использовать для небольших проектов, поделок или рисунков.
Я нажимаю на клавишу пишущей машинки и смотрю, как молоточек ударяет по ролику, оставляя после себя только слабый, поблескивающий след буквы «К». Чернила на ленте совсем высохли.
Лента...
Я испытываю прилив энтузиазма и, склонившись над черным металлическим корпусом, пытаюсь снять его, чтобы добраться до катушки с лентой. К несчастью, лента почти новая. Всего на нескольких дюймах видны следы букв, которые были напечатаны. Я разматываю ленту, поднимаю ее к свету и прищуриваюсь, чтобы разглядеть надпись:
идужД,
меинежавуминнерксиС.ьсолетохиноготэманонняачтоыбкак,
тнерТмеанзуенмотэбоадгокиным,онжомзоВ.иссеннеТвомодхикстедавтсещбОх
агамубвьтыбтежомещеежотч, юамуди, ьсалиортссар
Сначала все это кажется мне бессмыслицей, но я достаточно долго пробыла у бабушки, чтобы знать, как работает пишущая машинка. Лента прокручивается, когда человек ударяет по клавишам. Буквы должны выстраиваться в определенном порядке.
И первые идужД в верхней строчке сразу обретают смысл: «Джуди». Имя бабушки запечатлено задом наперед, справа налево, так что на листе бумаги оно будет читаться правильно. Из общей мешанины букв в середине выстраивается еще одно слово — «Теннесси» — сразу после точки, то есть перед ней.
Ему предшествует еще слово, начинающееся с прописной буквы, и начиная с него я составляю фразу: «Общество детских домов Теннесси».
Я беру карандаш и бумагу и разбираюсь с прочими отпечатками.
...расстроилась, и думаю, что же еще может быть в бумагах Общества детских домов Теннесси. Трент, возможно, мы никогда об этом не узнаем, как бы отчаянно нам этого ни хотелось.
С искренним уважением, Джуди
Я смотрю на слова, которые сама только что написала, и пытаюсь вникнуть в их смысл. В детские дома помещают сирот и малышей, чтобы затем найти им новых родителей. Молодая женщина на фотографии Мэй Крэндалл беременна. Не может ли она оказаться родственницей бабушки, которая попала в неприятное положение?