Рядом с проектором на вращающейся пластинке патефона туда-сюда прыгает игла. Из угла ящика, на котором она стоит, исходит мягкий, царапающий звук. Я подхожу к нему, смотрю в ящик и вижу, как там крутится черный диск. У нас был похожий ящик, он некоторое время стоял на заднем крыльце нашей хижины, но его нужно было заводить вручную. Брини нашел его возле реки в старом доме, где никто не живет.
Потом ему пришлось обменять ящик на дрова.
Я говорю себе, что не должна его трогать, но не могу удержаться. Красивее я ничего в жизни не видела. Должно быть, он совсем новый.
Я поднимаю серебряный шар, который удерживает иглу, и ставлю его чуть дальше, чтобы прозвучал самый конец мелодии. Затем отодвигаю еще чуть дальше. И еще немного. Громкость сильно убавлена, и я понимаю, что никто, кроме меня, ничего не услышит.
Через минуту я подхожу к пианино и думаю о том, как мы вдвоем с Брини сидели в бильярдной или в плавучем театре, когда они уже опустеют. Он учил меня играть. Из всех нас я быстрее всего понимала, как это делается — так говорил Брини.
Музыка на патефоне заканчивается, и игла шуршит впустую.
Я нахожу нужные ноты и пытаюсь сыграть мелодию как можно тише. Не так уж сложно ее подобрать. Мне нравится пьеса, поэтому я отодвигаю иголку подальше и пробую сыграть следующую часть. Она сложнее, мне приходится постараться, но в итоге у меня все получается.
— Ну браво!
Я подпрыгиваю от неожиданности и вижу, что мистер Севьер стоит на пороге и держит одну руку на двери. Он отпускает дверь и аплодирует. Я спрыгиваю со скамьи возле пианино и в панике ищу, куда бы сбежать.
— Простите. Я не должна была...— слезы комом застревают в горле. Что, если он рассердится и велит миссис Севьер избавиться от меня, и они оставят себе Ферн, и мы не сможем вместе сбежать на реку и вернуться домой?
Он заходит в комнату и закрывает за собой сетчатую дверь.
— Не волнуйся. С пианино ничего страшного не произойдет. Но Виктория решительно настроена, чтобы мы с тобой прокатились на тележке с пони, пока ее нет дома. Я попросил Хоя запрячь ее. Ко мне приедут люди, которые подрядились построить на берегу озера маленький коттедж — тихое место, где я смог бы работать, когда в доме становится слишком шумно. Мы доедем до озера и посмотрим, как идет работа, а затем немного покатаемся по усадьбе. Когда вернемся, я покажу тебе, как...
Он делает еще несколько шагов по комнате.
— Хотя...знаешь что? Если подумать, пони может и подождать — он старый и терпеливый,— мистер Севьер указывает на пианино.— Сыграй снова.
Слезы стекают в горло. Я проглатываю их, пока он идет к патефону.
— Вот. Я переставлю иглу. Сколько ты сможешь сыграть?
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. Не очень много. Мне нужно сначала хорошенько вслушаться в мелодию.
Он дает записи проиграть чуть дальше, чем я уже пыталась повторить, но я быстро соображаю и почти все могу сыграть верно.
— Ты когда-нибудь раньше играла на пианино? — спрашивает он.
— Нет, сэр.— Он еще дальше отодвигает иглу, и я снова играю мелодию. Я ошибаюсь совсем чуть-чуть и только в новой части.
— Поразительно, — говорит он.
Я бы так не сказала, но мне приятно слышать его похвалу. И в то же время я гадаю: «Чего он хочет? Я не нужна ему, чтобы играть на пианино. Он сам отлично играет. У него получается даже лучше, чем на патефонной пластинке».
— Еще раз,— он снова машет рукой.— Только по памяти.
Я повторяю, но что-то не так.
— Ага! — говорит он.— Слышишь?
— Да, сэр.
— Нужно чуть резче — вот в чем причина, — он показывает на клавиши пианино.— Я могу показать тебе, если хочешь.
Я киваю, снова поворачиваюсь к пианино и кладу пальцы на клавиши.
— Нет. Правильно вот так,— он нагибается сзади и показывает, как растянуть пальцы.— Большой палец — на среднем до. Да у тебя и пальцы отличные, тонкие. Это руки пианиста.
Руки у меня как у Брини, но мистер Севьер не знает об этом.
Он касается моих пальцев, одного за другим. Клавиши играют мелодию. Он показывает мне, как сделать резкий звук, который выходил у меня неправильно.
— Вот так,— говорит он.— Слышишь разницу?
Я киваю.
— Да! Я поняла!
— Ты знаешь, какая нота следующая? — спрашивает он. — Я имею в виду— в мелодии.
— Да, сэр.
— Хорошо,—внезапно он садится рядом со мной. — Ты играешь мелодию, а я — аккорды. И ты увидишь, как они сочетаются. Вот так создается музыкальная композиция, та, что ты слышала в записи.
Я делаю, как он говорит, и он нажимает на клавиши со своей стороны, и мелодия звучит точно так же, как на пластинке! Я ощущаю, как музыка исходит от пианино и пронизывает все мое тело. Теперь я знаю, что чувствуют птицы, когда поют.
— Можем мы сыграть еще раз? . — спрашиваю я, когда мы заканчиваем.— Еще кусочек? — я хочу играть еще, еще и еще!
Он переставляет иглу, помогает мне найти нужные клавиши, затем мы снова играем вместе. Он радостно смеется, когда мы заканчиваем, и я смеюсь вместе с ним.
— Нам нужно подумать, как организовать твое обучение музыке, — говорит он. — У тебя талант.
Я смотрю на него в упор: шутит он, что ли? «Талант? У меня?!»
Я прикрываю рукой улыбку и поворачиваюсь к клавишам, а щеки горят огнем.
«Он правда так думает?»
— Я бы не говорил, если бы не был уверен, что так и есть, Мэй. Я, может, ничего не знаю про то, как растить маленьких девочек, но в музыке я понимаю, — он склоняется ближе, пытаясь заглянуть мне в лицо.— Я понимаю, тебе трудно — в таком юном возрасте попасть в другой дом... но, думаю, мы с тобой могли бы стать друзьями.
И неожиданно я снова оказываюсь в коридоре дома миссис Мерфи, в кромешной темноте, а Риггс прижимает меня к стене и наваливается всем свои весом. Я не могу дышать, тело немеет. Я чувствую запах виски и угольной пыли, а он шепчет: «М-мы с т-т-тобой могли б-бы стать друзьями. Я могу угощать т-тебя леденцами и п-п-печеньем. Ч-чем захочешь. М-мы можем стать лучшими д-д-друзьями...»
Я вскакиваю со скамьи, ладони ударяют по клавишам, и они играют все разом. Звук смешивается со стуком моих каблуков по полу.
Я бегу, не останавливаясь, до тех пор, пока не оказываюсь в своей комнате, прячусь в самом низу чуланчика, свернувшись в клубок, и упираюсь ногами в дверь, чтобы больше никто не смог туда зайти.
Глава 21Эвери Стаффорд Айкен, Огаста, Южная Каролина Наши дни
Когда лагерь Стаффордов уходит в глухую оборону, он становится грозной силой. Почти три недели мы прятались за баррикадами, отбиваясь от журналистов, основной целью которых было выставить нас криминальными представителями элиты, потому что мы организовали для бабушки пребывание в доме престарелых премиум класса, хотя она, между прочим, сама могла это себе позволить. Мы же не просили налогоплательщиков оплачивать ее содержание... Именно это мне хочется сказать каждому репортеру, который сует нам в лицо микрофон, когда мы посещаем публичные мероприятия, встречи, социальные проекты... и даже церковь.
Я сопровождаю родителей в церковь и на воскресный обед, затем еду в Дрейден Хилл и замечаю, что в стойле с племенными кобылами стоят сестры с тройняшками Эллисон. На манеже Кортни пускает старого доброго серого мерина по кличке Рядовой в галоп. Она ездит без седла, и я, припарковавшись, будто сама чувствую ритм шагов Рядового, ощущаю, как напрягаются и расслабляются его мышцы, как поднимается и опадает широкая спина.
— Хэй, тетя Эвс! Хочешь немного покататься? — с надеждой спрашивает Кортни, когда я подхожу к ограде. — А после этого сможешь отвезти меня домой?
Я хочу ответить: «Сейчас, только джинсы натяну», но догадываюсь, что за это мама Кортни меня точно убьет.
— Дорогуша, тебе же пора готовиться к лагерю!
— Ну во-о-от...— жалобно ноет племянница и пускает Рядового в галоп.
Я прохожу через ворота загона и неловко ковыляю на высоких каблуках через пастбище для племенных кобыл. У дальней ограды племянники пытаются кормить месячных жеребят цветами и травинками, просовывая их между прутьями ограды. Эллисон и Мисси наперебой щелкают своими айфонами. Полосатые штанишки мальчишек и их галстуки-бабочки выглядят уже не так безупречно, как утром на церковной службе.
Мисси садится на корточки и, обняв одного из тройняшек, помогает ему сорвать цветок.
— Как я скучаю по тем дням, когда и мои были малышами,— говорит она мечтательно. Ее дети-подростки уехали в летний лагерь в Эшвилле, в котором и мы отдыхали в детстве. Кортни отправится туда завтра.
— Я готова сдавать тебе напрокат этих сорванцов, когда только пожелаешь,— Эллисон с надеждой распахивает глаза, заправляя за ухо густые золотисто- каштановые волосы.— То есть в любое время. Даже можешь брать одного или двух.
Мы смеемся. Отличная возможность выпустить пар. Последние несколько недель мы все были на нервах.
— Как папа чувствовал себя на приеме? — Мисси, как обычно, возвращается к делам.
— По-моему, нормально. Они решили задержаться, поболтать с друзьями. Надеюсь, потом, дома, мама заставит его хорошенько отдохнуть. Позже нам еще предстоит идти на званый ужин, — отец намерен придерживаться обычного графика, хотя скандал вокруг бабушки Джуди его изматывает, Противники используют его собственную больную и беспомощную мать как опасное оружие, и это очень тяжело перенести. Сенатор Стаффорд может выдержать любой удар, но когда под перекрестный огонь попадают члены его семьи, у него подскакивает давление.
В те дни, когда отцу приходится носить прикрепленную к ноге помпу с препаратом для химиотерапии, он выглядит так, будто готов рухнуть под любой дополнительной нагрузкой.
— Тогда нам пора — нужно уехать до того, как они вернутся,— Эллисон смотрит на подъездную дорожку.— Я хотела пофотографировать мальчиков, пока они еще не совсем изгваздались, с жеребятами. Лесли считает, что такие мимимишные сюжеты — маленькие Стаффорды играют с маленькими зверушками— смогут отвлечь людей от скандала. Нужно что-нибудь милое и невинное.