Мне кажется, что от проницательного взгляда Мэй не могут ускользнуть мои колебания и сомнения.
— А ты расскажешь об этом родным? — спрашивает она.
Я тяжело сглатываю. Голова идет кругом.
— Я скажу отцу. Ему принимать окончательное решение, ведь бабушка Джуди — его мать, — выговаривая эти слова, я понимаю, что угадать, как отец воспримет такую информацию и что он будет с ней делать, невозможно.— Но, пожалуй, Хутси права: правда — всегда правда. Она имеет вес.
— Хутси,— ворчит Мэй.— Вот как она благодарит меня за то, что я продала ей тот клочок земли рядом со старой усадьбой бабушки, чтобы они с Тедом смогли построить там ферму. Спустя столько лет она выдает мои секреты!
— Я в самом деле считаю, что она действовала в ваших интересах. Она хотела, чтобы я поняла, как вы связаны с моей бабушкой. Она думала о вашем благе.
Мэй отмахивается от этой мысли, как от назойливой мухи.
— Пфф! Хутси просто любит подливать масло в огонь. Она всегда такой была. Знаешь, ведь именно из-за нее я осталась у Севьеров. Когда мы доплыли до их дома, Силас почти уговорил меня отправиться на реку вместе с ним. Он вышел на берег, обнял меня за плечи и поцеловал. В первый раз в жизни меня поцеловал мальчик,— старушка хихикает, щеки у нее розовеют, а в глазах появляется озорной блеск. На мгновение я будто снова вижу двенадцатилетнюю девчонку на берегу озера-старицы.— «Я люблю тебя, Рилл Фосс,— сказал он мне.— Я буду ждать тебя здесь ровно час. Буду ждать твоего возвращения. Я позабочусь о тебе, Рилл. Я сумею». Но я знала, что он дает обещания, которые не в силах выполнить. Всего несколько месяцев назад он бродяжничал, ночевал в поездах. Если я и усвоила хоть что-то, наблюдая за Бринй и Куини, так это печальный факт: одной любви недостаточно, чтобы прокормить семью. Любовь не может ее защитить.
Она кивает, подтверждая свои слова, и хмурится.
— Хотеть и сделать — разные вещи. Я думаю, еще тогда каким-то образом знала: нам с Силасом не суждено быть вместе. В любом случае не в таком юном возрасте. Но когда я шла вместе с Ферн по тропинке к дому, больше всего на свете мне хотелось развернуться и кинуться назад, к этому темноволосому парнишке, и отправиться с ним на реку. Я бы так и поступила... если бы не Хутси. Она решила все за меня даже раньше, чем я задумалась об этом. Я хотела тихо подобраться к опушке рощи, спрятаться там и посмотреть, возьмут Севьеры Ферн обратно к себе или нет. Мне казалось, попадись я им на глаза, они отправят меня обратно в детский дом или в какой-нибудь работный дом для плохих девочек или вообще посадят в тюрьму! Но в роще была Хутси: выкапывала коренья для матери. Она заметила нас и принялась громко кричать. Все, что я после этого помню, — откуда-то сразу появились Зума, Хой, мистер и миссис Севьер; они ринулись к нам с холма, а впереди них прыгали собаки. Мне некуда было бежать, поэтому я застыла на месте в ожидании самого худшего.
Мэй замолкает, а я чувствую, что повисаю над краем обрыва, где она меня оставила,
— И что произошло?
— Я узнала, что не обязательно родиться в семье, чтобы тебя в ней полюбили,
— Так они приняли вас обратно?
Улыбка показывается в уголках ее губ.
— Да. Сам Севьер, Хой и другие мужчины несколько недель искали нас в трясине: они знали, что мы должны были уплыть на лодке вместе с Арни. Они уже потеряли надежду нас найти, а мы вернулись,— она тихо смеется.
— В тот день нас обнимали даже Зума и Хутси — от радости, что мы целы и невредимы.
— И после этого вы счастливо жили у Севьеров?
— Они поняли, почему мы так поступили, когда я рассказала им всю правду об «Аркадии». Точнее, все, что осмелилась рассказать. Я решила никогда не упоминать, что кроме Ферн у меня есть еще брат и сестры. Мне, двенадцатилетней, было стыдно, что я не сумела защитить Камелию, Ларк и Габиона. Я думала, что Севьеры, узнав об этом, не смогут меня любить. А они оказались очень хорошими людьми — терпеливыми, добрыми. Они научили меня, как искать свою музыку.
— Музыку?
Она протягивает ко мне руки через стол.
— Да, дорогая моя, музыку! Знаешь, пока я повторяла путь папы Севьера, я научилась у него одной очень важной вещи: наша жизнь чем-то похожа на кинофильм. У каждой сцены есть своя мелодия, и она создана для этой сцены, загадочным образом вплетена в нее. Неважно, правятся ли нам пьески прошедших дней или воображаемые симфонии будущего, — танцевать нужно под музыку настоящего, иначе мы обречены не попадать в ритм и натыкаться на препятствия, которые не подходят текущему моменту. Я рассталась с мелодией реки и нашла свою музыку в большом доме семьи Севьер. Я нашла место для новой жизни, новую маму, которая заботилась обо мне, и нового отца, который терпеливо учил меня не просто создавать музыку, но и доверять — и нотам, и людям. Он был самым лучшим человеком из всех, кого я знала. Да, новая жизнь была совсем не такой, как на «Аркадии», но все равно хорошей. Нас любили, о нас заботились, нас защищали.
Она поднимает плечи, глубоко вздыхая, затем снова опускает их.
— Боюсь, сейчас трудно поверить, что я разгадала этот секрет. Но музыка старости... она не для тайцев. Она... звучит как-то одиноко. В таком возрасте становишься для всех обузой.
Я думаю о бабушке, о ее пустом доме, о комнате в доме престарелых, о том, что она все чаще не узнает меня, и на глазах у меня выступают слезы. Тяжело слушать музыку старости, когда она играет для одного из дорогих тебе людей.
Интересно, узнает бабушка свою сестру, когда они снова встретятся? Согласится ли Мэй со мной поехать? Я еще ее не спрашивала. В коридоре ждет Трент, он приехал из Эдисто. Мьт с ним поговорили и решили, что сначала мне лучше побеседовать с Мэй наедине.
— Вам удалось снова встретиться с Силасом? — вопрос возникает неожиданно и кажется случайным. Но я понимаю, что задала его, потому что думала о Тренте... и о первой любви Мэй.
Странно, но в последнее время Трент не выходит у меня из головы. Его улыбка, глупые шутки, его честность, даже просто голос в телефонной трубке что-то во мне переворачивают. Меня до глубины души трогает еще и то, что его совершенно не беспокоят скелеты в нашем семейном шкафу и как я намерена с ними обойтись. Я не готова к этому чувству. Я не знаю, как его классифицировать или вместить в свою жизнь.
Я только знаю, что не могу им пренебрегать.
Взгляд Мэй прожигает меня насквозь, словно заглядывает в самую душу.
— Я очень хотела бы его увидеть, но некоторым мечтам не суждено сбыться. Папа Севьер перевез нас в Огасту, чтобы защитить от Джорджии Танн. Наша семья была там хорошо известна, так что, полагаю, она не решилась беспокоить нас за пределами своего родного штата. Силас и старый Зеде просто не знали, где нас искать. Бог весть, что потом с ними случилось. Последний раз я видела Силаса сквозь спутанные волосы моей новой мамы, когда она крепко обняла меня. Он стоял на опушке рощи, там, где я была всего несколько секунд назад, затем развернулся и ушел к воде. Больше мы никогда не встречались.
Она медленно качает головой.
— Мне всегда было интересно, каким он стал. Но, возможно, оно и к лучшему, что я так этого и не узнала. Моя жизнь стала совсем иной. Я росла в другом мире, под другим именем. Годы спустя мне довелось пообщаться с Арии. Вдруг, откуда ни возьмись, от нее пришло письмо. В то время я училась в колледже и прочла его только на каникулах — мама сохранила его для меня. Мне казалось, что Арни и Силас должны были пожениться, но ничего подобного. Вскоре после того как я окончательно покинула реку, Зеде нашел для Арни местечко на молочной ферме. Ей пришлось тяжело, но люди иа ферме обходились с ней по совести. Затем Арни устроилась на авиационный завод и вышла замуж за солдата. Она написала мне из-за океана — они переехали туда. Арни так радовалась, что ей удалось повидать мир! Она никогда даже и не мечтала, что ей выпадет такая возможность.
История вызывает у меня улыбку.
— Как здорово, что после всех передряг у нее все сложилось хорошо! — я действительно рада за Арни, хотя ее, наверное, уже нет в живых, ведь она была старше Мэй, которой теперь больше девяноста лет. Но после рассказов
Мэй мне кажется, что я лично знала Арни, Силаса и других речных жителей.
— Да,— Мэй утвердительно кивает.— Именно она дала мне силы помогать юным романтичным девицам, которые стали игрушками для плейбоев Голливуда. За долгие годы я повидала их великое множество и всегда старался помочь: предлагала место для ночлега или подставляла плечо, на которое они могли опереться. К сожалению, девушки слишком часто оказывались в плачевном положении. В таких ситуациях я всегда вспоминала последние строки из письма Арни.
— И что же она написала?
— Что я спасла ее,— Мэй вытирает глаза.— Но, разумеется, это лишь половина правды. На самом деле мы обе спасли друг друга: если бы Арни не привезла меня обратно на реку и мне не довелось бы увидеть своими глазами печальный конец «Аркадии», я бы никогда не смогла отпустить с миром Брини, Куини и реку. Я бы всю жизнь искала эту мелодию. Арни привезла меня назад, но подтолкнула — вперед. Вот что я написала ей в ответном письме.
— Я представляю, как много для нее значил ваш ответ.
— Люди не приходят в нашу жизнь случайно.
— Вы правы,— киваю я и снова думаю о Тренте. Внутри меня кипит битва: с одной стороны — мои чувства и мысли, с другой — надежды, которые наша семья всегда связывала со мной, и планы, которые я всегда считала своими собственными.
— Мы с Арни переписывались долгие годы,— продолжает Мэй, а я пытаюсь снова погрузиться в ее историю, прогнать тревогу за то, как пройдет остаток дня.— Она была замечательной, вдохновенной женщиной. Когда они с мужем вернулись в США, то организовали собственную строительную фирму. Арни работала с ним бок о бок, наравне с мужчинами, и осталась самой собой. Мне кажется, что построенные ими дома особенные: уютные и надежные. Они переживут нас всех.
— Нисколько в этом не сомневаюсь.