Конечно, в конце концов она сдалась, позвала Женьку и попросила Августину еще раз рассказать свою историю.
Он остался с пациенткой наедине, провел с ней около получаса, после чего передал ее Томе, выглянул в коридор и, подмигнув Анне длинным карим глазом, сказал:
– Ну, заходите, доктор, чего уж там.
– Ну что тебе сказать, коллега? – Торжевский удобно устроился в ее кресле, закинув руки за голову и положив ноги на край стола. – Что тебе, сказать, мой любимый доктор?.. Кстати, а если главврач поцелует завотделением в ее собственном кабинете, с точки зрения американского законодательства это можно считать харрасментом? Или если только он ее в своем кабинете поцелует? А если, например… ну так, теоретически…
– Евгений Петрович, – сказала Анна, – не сочтите за труд, снимите ноги с моего стола и сообщите вкратце свое мнение.
– А! Сообщаю. С точки зрения психиатрии она нормальная, наша красавица.
– Женя, но…
– Ну да, она десоциализированная, разоформленная, слегка по жизни ебанутая… в хорошем смысле этого слова, не сверкай на меня глазом! Но никакой патологии я не вижу, а следовательно…
– Следовательно? – Анна подошла и аккуратно спустила ноги главврача на пол.
– Следовательно, то, что она рассказывает, – правда.
Анна так и застыла рядом со столом.
– Ты что, Женя? – растерялась она. – Как это может быть правдой?
– Ну… есть многое на свете, друг Горацио. Хотя нет, подожди, я неточно сейчас сказал. Смотри, я различаю три вещи: бред больного человека, ложь здорового человека и правду здорового человека. Так вот, это не бред – первое. И не ложь – второе. Чего ты качаешь головой? Правду от лжи я отличаю профессионально. Да, и еще вот что. У нее чего-то не хватает внутри. Чего-то нужного.
– Все органы у нее на месте, – пожала плечами Анна. – Она прошла обследование. Так что, Женя, на жертву черных трансплантологов наша Августина не тянет. А ты, похоже, любитель конспирологических теорий, да?
Евгений Петрович Торжевский встал, с хрустом потянулся, подошел к окну и сурово погрозил дрозду пальцем.
– Органы у нее на месте, – задумчиво повторил он. – И даже можно, наплевав на нюансы, сказать, что мозги у нее на месте. Я бы предположил – ну так, в качестве рабочей гипотезы, – что у нее нет собственной сущности.
– Души?
– Аня, я не очень понимаю про душу… для меня это не очень разработанное понятие, вот уж прости дурака.
– Бог простит.
– Ну, надеюсь… Я не чувствую в ней сущности. Мне кажется, она не совсем человек, Аня.
Весь следующий день она расшифровывала диктофонную запись истории Августины – это Жене пришло в голову записать ее рассказ. В своей практике Анна никогда ничем подобным не пользовалась, удивилась этому ноу-хау, но он сказал ей:
– Я хочу перечитать. И хочу, чтобы ты перечитала. Это прямая речь, которую мы, однажды услышав, после воспроизводим с ненужными интерпретациями. Не пропускай ничего, ни междометий, ни пауз. Что-то такое там было…
Файл «Наваждение Августины»
Дата: 6 сентября 201… года
Киев, Психиатрическая больница им. Павлова, отделение № 3
Лечащий врач – Агеева А.В.
– Сначала все ходили по воде, по шею в воде, было холодно… Нет, не ходили, а как будто немножко плавали, шевелили плавниками и так передвигались.
– Сколько вас было?
– Много, человек, может, сто пятьдесят, почти все подростки и такие, как я.
– Молодежь.
– Да, и мы ходили, я не отдам.
– Что? Что ты не отдашь?
– Ничего… Я рассказываю… Рассказывать?
– Скажи, а что за плавники?
– Вместо ног плавники… вместо ступней. Вот отсюда.
– Как у Русалочки?
– Нет, у русалок хвосты. А у нас – плавники, больно!
– Тебе больно?
– Нет, а что?
– Ну, вот смотри, у тебя ноги как ноги. Как у всех. Где плавники?
– Они потом слезли. Как чулки. Остались в воде и плавали на поверхности, как целлофановые пакеты. Не надо больше…
– Ты устала?
– Нет… почему устала?
– Ты говоришь «не надо больше».
– Я говорю? Я не говорила. Потом нас бросали с большой высоты, и мы разбивались, и так много раз.
– Если человек разбивается, он умирает, как правило.
– Ну да. Наверное. Мы умирали. А потом снова…
– С этого места подробнее. Ты умирала?
– Ну да. Все умирали, много раз. Нам написали, что это для того, чтобы не бояться смерти. Но я все равно… это так страшно, нет… Все боялись. Один раз я умерла от страха.
– А что значит – вам написали? Где написали?
– Нам только писали. На стене. Они не разговаривают.
– Кто – они?
– Я не знаю. Я их не видела ни разу. Но всегда чувствовала, когда они подходят. Невозможно было уйти.
– А на что было похоже это место?
– На бесконечное пустое здание. Типа школы – много коридоров, двери… Мы хотели дойти до края и не смогли, там нет края, это как земля – идешь, идешь…
– А вода где была?
– Там же была, под землей. Наверное, это был подвал. Там была вода, и сверху лампы с железными колпаками… Дайте мне умереть совсем, убейте меня…
– Это не ты сказала?
– Это я сказала. Я сказала им: «Дайте мне умереть совсем. Я больше не могу».
– Подожди, в этом доме окна были?
– Были.
– И что ты за ними видела?
– Мой город, что же еще? Один раз я видела маму – как она идет по улице. Я хотела крикнуть и не смогла. У меня уже голоса не было.
– Так, ты им сказала, что хочешь умереть совсем. И что было дальше?
– Меня отпустили.
– И куда ты пошла?
– Домой. Только там уже не было никого.
– Тебе это что напоминает? – спросил Женька, перечитав. – Какие ассоциации сразу приходят на ум?
– Ад.
– Точно. Хотя не такой, как в Новом Завете, и не такой, как в «Божественной комедии», но то, что умираешь бесконечно, и умереть не можешь, и ходишь по кругу, и страшно и больно немыслимо, и нет конца и края… Ад. Кто-то имитирует ад на земле. Берет и воспроизводит его на свой лад. И не где-нибудь в экзотическом месте типа Новой Гвинеи или у подножия Везувия, что было бы, кстати, логично… а без особых кандибоберов, прямо тебе в Белгородской области, в поселке городского типа Красная Яруга.
Анна сидела на низком кожаном пуфике у Жени на кухне и вертела в руках мобильный телефон.
– Ты не слушаешь меня, – заметил Женя, – ты думаешь о чем-то своем.
– О своем… – согласилась Анна.
– А это всё, то, что описывает наша девочка, могут быть всего лишь индуцированные состояния. Наваждение, мы же точно с тобой файл назвали. Кто-то наслал на нее наваждение. Каким-то образом индуцировал все эти ужасы. Потом она вырвалась, слегка проснулась и бежала в окрестный лес…
Женя сел на пол, захватив ногами пуфик вместе с Анной, положил подбородок ей на колени и стал смотреть на нее снизу вверх.
– Почему у тебя такие глаза? – беспокойно спросила Анна.
– Такие блядские?
– Тьфу ты, ну нельзя с тобой совсем…
– Почему? – обиделся Торжевский. – Со мной – можно.
– Такие… необычной формы. Длинные. Странные. Ты немного монголоид?
– Вроде того. – Он потерся носом о ее колено. – У меня бабушка – маньчжурская принцесса из древнего императорского рода Айсинь Гиоро, который правил Китаем страшно сказать сколько лет. Примерно пятьсот.
– Врешь!
– Почему вру? Почитай в «Википедии»…
– Про бабушку врешь.
– Да я тебя с ней познакомлю! Жила в Харбине, в четырнадцать лет попала в разведшколу к японским оккупантам, была перевербована советской разведкой. Это невероятная история, можно роман написать.
Он себе представлял эту сцену с детства, прокручивал ее, как кино.
Сорок пятый год, Владивосток, перрон железнодорожного вокзала, сепия. Ранняя, холодная и влажная дальневосточная весна. Не прошло и двух месяцев после Ялтинской конференции союзных держав – членов антигитлеровской коалиции. В обстановке строжайшей секретности Кремль готовит денонсацию пакта о нейтралитете между СССР и Японией, о чем, впрочем, уже известно японскому правительству.
Холодный мокрый ветер больно хлещет по лицу, в воздухе стоит запах океана, мазута и тушеной капусты. Прямо сейчас здесь должен произойти обмен шпионами, причем в достаточно нетривиальной форме. Японцы забирают своего – русского, завербованного ими еще в 1938-м, шпионившего в пользу Японии, и отдают Советам их шпионку, бывшего агента японской разведки, перевербованную НКВД СССР в сорок втором году. На ее счету три успешнейшие спецоперации и несколько высокопоставленных любовников из высшего эшелона японского военного командования. Русский менее эффективен, но все же именно благодаря ему Японии стали известны некоторые (разумеется, тщательно скрытые от участников Тегеранской конференции) соображения Сталина относительно контуров Азиатско-Тихоокеанского региона, а также информация о подготовке к денонсации пакта о нейтралитете между Японией и Советской Россией. Да и провал японской разведчицы организован не без его участия.
На перроне появляются две группы людей. Русские вышли из вагона поезда Иркутск – Владивосток, японцы же, выждав время, степенно появились из двух автомобилей, чьи мокрые черные бока виднеются из-за левого крыла вокзала. В центре композиции под названием «русская группа» – невысокий большелобый человек в сером, у него темные густые брови и светлые глаза того оттенка разбеленного кадмия, который встречается у прибалтов. В центре «японской группы» худая девушка в длинном зеленоватом плаще. Ее блестящие черные волосы заплетены в две косы, в руках – небольшой кожаный саквояж.
Группы сближаются, каждая немного отстает от своего «подопечного», и ровно в тот момент, когда русский и девушка поравнялись плечами, в тот момент, когда они ступили на одну и ту же невидимую глазу линию на перроне, случается непредвиденное. В вагоне-ресторане, из недр которого как раз и доносится запах тушеной капусты и мимо которого они в настоящий момент движутся, вдруг происходит оглушительный взрыв. Из окон вылетают стекла вместе с клубами какого-то белого порошка. Этот факт позволил впоследствии сделать верное предположение о том, что взрывное устройство было спрятано в мешке с мукой. Повар и две официантки к тому времени, переодевшись в цивильное, отправились за продовольствием; таким образом, никто, слава богу, не пострадал. Но когда мучная взвесь, перемешенная с пылью и гарью, развеялась в воздухе, на перроне были только японская и русская группы сопровождения, в долю секунды организованно занявшие «положение лежа», а шпионов и след простыл. Нигде они не просматривались – ни в туманной перспективе перрона, ни в мутном мартовском небе. Хорошо, предположим, у них выросли крылья и они взлетели, но ведь невидимыми же не стали? И даже веерное прочесывание находящихся поблизости морвокзала и порта ничего не дало. Бесследно исчезли, растворились в океанском бризе Владислав Торжевский (кличка Юхан) и Эмико Сяньюй, работавшая под именем Чижик, по некоторым данным, двоюродная сестра легендарной шпионки Квантунской армии Ёсико Кавасимо.