Семья Кудер жила в прекрасном доме на улице Бюффон — красивейшей улице в самом сердце старого Дижона. Доктор Кудер не отличался старомодностью, однако, владея первым в городе автомобилем марки Лион-Бутон», он по-прежнему содержал выезд с двумя лошадьми, поэтому его жена Шанталь могла позволить себе разъезжать в великолепной темно-зеленой коляске, что она и делала со дня их свадьбы.
Шанталь Кудер, наследница огромного состояния, правила в своем доме твердой рукой. Задолго до того, как четырнадцатилетняя Ева стала объектом шокирующих слухов, ей строжайше возбранялось выходить одной. А уж после легкомысленной авантюры с воздушным шаром гувернантка позволяла Еве разве что выпить в полдень чашку шоколада с подругой, причем о встрече заранее договаривались обе матери. Еву сопровождали, когда она гуляла вместе с другими девушками в парке «Де ла Коломбьер» или в саду «Аркебуз». За нею бдительно присматривали во время редких партий в теннис. Еву не отпускали одну даже на исповедь в собор Сен-Бенинь, находящийся по соседству. Словом, девушку постоянно оберегали от опасных проявлений ее характера.
Как и большинство девушек ее класса, Ева жила в женской среде. Здесь считалось, что ей совсем не обязательно серьезно учиться в школе. Учителя приходили к Еве домой. В основном это были сестры-доминиканки, учившие ее правописанию, а также основам математики, истории и географии. Учителя танцев, музыки и рисования давали Еве уроки под неусыпным надзором мадемуазель Элен. Только уроки пения, которые вел почтенный месье Дютур — профессор консерватории, проходили вне дома на улице Бюффон.
Осенью 1912 года Шанталь Кудер, сидя в своем роскошном будуаре, освещенном газовыми рожками, обсуждала со своей сестрой за чашкой горячего шоколада бесконечные проблемы, связанные с дочерью. Баронесса Мари-Франс де Куртизо пожаловала в гости из Парижа.
Шанталь, как обычно, досадовала, почему Мари-Франс, чей брак был бездетным, считает себя столь авторитетной в вопросах воспитания Евы. К тому же она называла Еву «своей любимой племянницей», словно та оспаривала эту честь у толпы других претенденток. Конечно, Мари-Франс держится несколько заносчиво, что вполне естественно для дочери состоятельных буржуа, которая стала женой барона и вошла в аристократические круги. Ей было отчего занестись и проявлять высокомерие, однако завидный брак еще не делал ее знатоком в вопросах, которые может решать только мать, исходя из собственного опыта.
— Ты проявляешь излишнее беспокойство, дорогая Шанталь, — сказала баронесса, промокнув губы тонкой льняной салфеткой и поднеся ко рту ложечку взбитых сливок. — Ева — прекрасная девушка, и я уверена, что она переросла детские глупости.
— Мне бы очень хотелось разделять твою уверенность, но… Нам уже давно не известно, что творится у нее в голове, — со вздохом ответила Шанталь Кудер. — Разве наша мать знала, о чем мы думаем? У тебя короткая память, Мари-Франс.
— Ерунда! Мама относилась к нам чересчур строго, и, естественно, мы с ней ничем не делились… да и делиться-то было нечем!
— Я старалась воспитывать Еву точно так, как воспитывали нас с тобой.
— Шанталь, ты всерьез внушала Еве, что предназначение замужней женщины — выполнять пожелания и капризы мужа?! — спросила баронесса.
— Это все, что ей нужно знать. Разве этого недостаточно? Ты стала завзятой парижанкой, Мари-Франс.
Баронесса торопливо поднесла чашку к губам. Ее чопорная и не в меру щепетильная старшая сестра никогда не испытывала к ней особого почтения.
— Ты позволишь мне устроить бал в Париже в честь восемнадцатилетия Евы?
— Конечно, Мари-Франс. Но сначала мы дадим бал в Дижоне, иначе люди обидятся. Надо будет обязательно пригласить семьи Амио, Бушар, Шово…
— Говэ, Клерже, Куртуа, Моризо… Я сейчас уже могу перечислить всех, кто будет на этом балу, дорогая сестрица. Так и вижу лица всех этих новоиспеченных выпускников школы Святого Франциска Сальского, гордо поглаживающих первые усики. Потом начнется феерия зимних развлечений, какие только возможны в Дижоне. Бал Красного Креста! Бал Сен-Сир! А там и благотворительные базары, концерты и… поскольку Ева превосходно ездит верхом, приглашения на охоту в леса Шатильона! Ощущение безумной свободы! У девочки закружится голова от такого счастья!
— Смейся сколько хочешь, Мари-Франс. Многие девушки отдали бы все за такое будущее, — с чувством превосходства произнесла мадам Кудер. В конце концов, все-таки Ева ее дочь.
— Когда она придет? — спросила баронесса, взглянув в окно на темнеющее небо.
— С минуты на минуту. Мадемуазель Элен попросит профессора Дютура отпустить их сегодня пораньше, чтобы они вернулись домой до наступления сумерек.
— Он по-прежнему считает, что у Евы замечательный голос?
— Да. Но он пригодится ей исключительно для музыкальных вечеров в кругу семьи и собственного развлечения за фортепиано. Я сомневалась, не будут ли эти уроки напрасной тратой времени, но Дидье настоял, — проговорила мадам Кудер так, словно вышла замуж за деспота, Обе сестры нередко прибегали к такому тону, говоря о своих вышколенных мужьях.
— Тетя! — радостно вскрикнула Ева, врываясь в комнату. Пока она покрывала Мари-Франс горячими поцелуями, парижанка отметила про себя, что естественным краскам личика племянницы позавидовала бы любая модная кокотка и что отброшенные на спину густые кудрявые волосы Евы приобрели тот необыкновенный оттенок, который никогда не поблекнет, как это часто случается у рыжих и брюнеток. Такие блестящие ярко-золотистые волосы превратили бы и дурнушку в красавицу! А каковы глаза, похожие на пылающие угли!
Ева сильно выросла и была теперь на голову выше матери, заметила Мари-Франс. Ее наметанный глаз безошибочно уловил в племяннице привлекательную раскованность и бесшабашность. В юбке до щиколоток и простой блузке Ева была так грациозна, что скорее походила на молодую герцогиню, чем на шестнадцатилетнюю девчонку. Она просто обязана привезти Еву в Париж до восемнадцатилетия. Девочка модно оденется у Пакена, бальное платье они сошьют ей у Ворта, и Ева вполне может составить блестящую партию! Да, и даже лучшую, чем она сама. Определенно, этот бриллиант пропадет ни за что в чересчур консервативном обществе старомодного Дижона.
— Мое сокровище, — пробормотала Мари-Франс, целуя племянницу, — смотреть на тебя — одно удовольствие.
— Мари-Франс, ты ее испортишь, — одернула ее сестра. — Ева, сегодня, раз уж у нас в гостях твоя тетя, можешь поужинать с нами, но это только сегодня.
— Спасибо, мама, — застенчиво сказала Ева.
— Теперь, Ева, можешь нам что-нибудь спеть, — добавила мадам Кудер, радуясь возможности поразить свою заносчивую сестрицу.
Ева села за небольшое пианино, стоявшее в углу, и после минутного раздумья, с легкой лукавой улыбкой, запела:
Вернись под небо Аргентины,
Где все женщины подобны богиням,
А музыка звучит так лукаво.
Вернись и танцуй свое танго!
— Ева! Неужели этому учит тебя профессор Дютур? — вскричала тетка, так же шокированная вибрирующим чувственным низким голосом, как и словами песни.
— Конечно нет. Он хочет, чтобы я пела арии из «Богемы». А это я услышала на улице по дороге домой. Правда, забавно? Тетя, вам понравилось?
— Нет, вовсе нет, — ответила баронесса, с неудовольствием подумав, что Шанталь, пожалуй, не зря беспокоится по поводу Евы. Незамужней девушке и слушать танго неприлично, не то что петь! Да еще таким… таким… вызывающим голосом!
— И дюжину дюжин батистовых платочков, с вышитыми ее будущими инициалами, — весело перечисляла Луиза, горничная Кудеров, прогуливаясь с Евой в старом ботаническом саду весенним субботним днем 1913 года.
— А если она ни разу в жизни не чихнет? — спросила Ева, прервав это подробное описание приданого, которое было недавно заказано к свадьбе Дианы Говэ, дочери соседей Кудеров.
Луиза пропустила ее слова мимо ушей. Она везде сопровождала Еву после того, как четыре месяца назад мадемуазель Элен неожиданно уволилась и вышла замуж за овдовевшего продавца из «Повр Диабль», самого большого магазина в городе.
— Шесть дюжин кухонных полотенец, столько же полотенец для протирания хрусталя, четыре дюжины фартуков для слуг, а уж сколько скатертей, вы и вообразить себе не можете…
— Могу, уверяю тебя, — терпеливо сказала Ева. Она полюбила Луизу больше всех в доме с тех самых пор, как та появилась у них десять лет назад. Тогда Луизе было столько же лет, сколько сейчас Еве, но, стремясь получить работу, она скрыла свой истинный возраст и солгала, что ей уже двадцать четыре года. Крепкое тело позволяло ей без устали работать по шестнадцать часов в сутки, а непроницаемое выражение круглого лица не позволило тогда обнаружить обман.
Ева мгновенно почувствовала в новой служанке душевную теплоту и доброе сердце, и у них с Луизой с первого же дня завязалось нечто вроде дружбы, крайне необычной в мире, где дети проводят большую часть времени дома, но редко видят своих родителей. Их объединил тайный союз против всемогущей мадемуазель Элен. В доме, где ими постоянно командовали, они все поверяли друг другу и стали близкими подругами на долгие годы, ибо каждая из них нуждалась в ком-то, кому можно свободно открыться.
— Не понимаю, почему Диана так торопится замуж, — задумчиво промолвила Ева, нежно прикасаясь к едва распустившемуся цветку ириса. — Ее жених такой урод!
— Просто мадемуазель Диана разумная девушка и прекрасно понимает, как важно выбрать подходящего мужа и что красота в мужчине — не главное.
— И ты туда же! Луиза, даже не верится, что это говоришь мне ты. Подходящее в нем только одно — это состояние его папеньки. Неужели ты станешь утверждать, что подходящий муж — любой состоятельный мужчина с двумя руками, ногами и без бородавок?
— Я бы не отказалась и от такого, даже с бородавками, — пошутила Луиза, смирившаяся с тем, что у двадцатисемилетней служанки нет шанса выйти замуж.