Пока мы не встретимся вновь — страница 43 из 120

О чем же он думал? Каким надо быть безрассудным и безответственным, чтобы подвергать пятнадцатилетнюю девочку таким опасностям из-за денег? Как он смеет после этого называть себя учителем? Ева подтянула под себя ноги и плотнее завернулась в халат.

Вопросы завели ее в тупик. Еве трудно было во всем разобраться, тем более что многого она не понимала. Фредди, явно гордившаяся собой, пыталась, дерзнула, если угодно, сравнить свое нагромождение лжи с безвредным маленьким приключением Евы — давнишним полетом на воздушном шаре. Когда же это произошло? В 1910-м году, двадцать пять лет назад — всего четверть века по обычному счету времени, но эта дата относилась к иной эпохе, почти такой же далекой, как Атлантида, — эдвардианской эпохе перед мировой войной.

Сколько же ей тогда было? Четырнадцать, поняла Ева, быстро все подсчитав. Значит, ей было всего… Неужели она была так молода? Однако ускользнуть от гувернантки мадемуазель Элен, этой строгой поборницы дисциплины, и на время стянуть у матери шляпку — это мелкий проступок, не идущий ни в какое сравнение с несколькими месяцами обмана и бессовестной лжи. Ах, если бы ветер не сорвал тогда шляпку с ее головы, никто ничего не узнал бы и ни у кого не было бы причин сердиться на нее. Так или иначе, ничего страшного тогда не произошло.

Ева невольно улыбнулась, вспомнив о шоке и неслыханном изумлении, испытанными ею, когда она распахнула объятия навстречу величественной панораме земли. А какую гордость она почувствовала, став одной из тех, кто осмелился подняться высоко над толпой и взглянуть с воздуха, как выглядит этот мир.

Ева призналась себе, что могла бы и посочувствовать Фредди, если бы речь шла только о желании заглянуть за горизонт. Это она всегда понимала, снисходительно подумала Ева.

Но самостоятельно управлять самолетом? Конечно, есть женщины-пилоты. Все слышали об Амелии Эрхарт, Анне Линдберг и Джеки Кокрейн. Рассказами об их подвигах пестрели все газеты, но они — взрослые женщины, а не юные девушки, к тому же особые женщины, из тех, кого интересуют достижения, относящиеся к чисто мужской сфере деятельности. У других женщин они могут вызывать восхищение, но не понимание.

Хотя, сказать по правде, Фредди всегда тянуло летать. Она часто заявляла об этом и проявляла это желание в отчаянных по смелости выходках. Впрочем, об этих детских шалостях девушке следует позабыть, едва она становится слишком взрослой для катания с горок на роликовых коньках.

Вздохнув, Ева подумала, что редко ей приходилось так расстраиваться. Оказывается, она совсем не знает дочери, открывшейся ей сегодня с совершенно новой и неожиданной стороны. Это, без сомнения, означает, что она была невнимательной, легкомысленной, в общем, плохой матерью. Какая тонкая ирония заключалась в том, что Морис подсел к ним и настоял на продолжении праздника, считая, что в семействе де Лансель царят радость и веселье. В гневе она не обратила внимания на его слова: «Мэдди определенно пришла бы в восторг…» Мэдди… Мэдди!

Пораженная воспоминанием, Ева соскочила с подоконника и застыла в тишине, прислушиваясь к тяжелым ударам сердца. Мэдди! Конечно, Мэдди! Ведь это она, не задумываясь, вызвала грандиозный скандал, тянувшийся много лет, скандал, повергший ее семью в пучину бед, горя и стыда. Да и не он ли помешал осуществиться блистательно начавшейся карьере Поля? Мэдди в красном платье и красных туфельках, певшая любовные песенки под гром аплодисментов в оранжевом свете огней рампы; Мэдди, жаждавшая получить ту славу, какую мог принести ей мюзик-холл.

Она была всего на год старше Фредди, когда в Дижоне вечер за вечером беззастенчиво обманывала родителей, притворяясь, что ложится спать, выскальзывая тайком из дома и бегая в «Алказар» послушать пение Алена Марэ и — подумать страшно! — свидеться с ним наедине… Ева покраснела даже сейчас, вспомнив о том вечере, когда отправилась с Аленом в меблированные комнаты артистического пансиона. Два бокала красного вина не могли служить извинением тому, что она позволила ему там с собой делать… хотя… хотя он просил у нее позволения перед каждым следующим шагом. Нет! Ей не следует углубляться в воспоминания о событиях той ночи, хотя она никогда ее не забудет.

Она была всего на год старше Фредди, когда сбежала из дома, отправившись в Париж. Жить в грехе, как, должно быть, говорили все, в страшном, глубоком грехе, хотя девчонка, называвшая себя Мадлен и считавшая Большие бульвары своим вторым родным домом, не видела в этом греха. Не видела в этом греха и Мадлен, посмевшая пойти на прослушивание к знаменитому Жаку Шарлю и заставившая его слушать себя. А Мэдди, блиставшая в «Олимпии», была так уверена в себе и в том, что ей можно все, что, в сущности, выгнала тетю Мари-Франс из своей гримерной, когда та пришла умолять ее вернуться домой. Сколько ей тогда было — семнадцать или уже восемнадцать? Ева до сих пор слышала свои резкие слова: «Я больше не та маленькая девочка, которой вы могли командовать, как вам вздумается… Неужели вы полагаете, что я смогу… удовлетвориться жизнью, которую ведет моя мать?.. Мне нечего стыдиться…» Мэдди была исполнена решимости стать звездой, и она обязательно стала бы ею и никогда не бросила бы сцену, если бы не война и не встреча с Полем. Когда же она окончательно забыла Мэдди? Когда, превратившись в madam la Consule de France, все последние годы пела только для своих друзей на частных приемах и чопорных благотворительных вечерах, часто устраиваемых в Лос-Анджелесе? Когда же Мэдди окончательно умерла в ней?

До глубины души пораженная воспоминаниями, Ева бродила по спальне, озаренной лишь слабым светом луны. Совершенно забывшись, она провела немало времени в далеком прошлом. Вернувшись в настоящее, Ева увидела, что Поль спокойно спит, но почему-то почувствовала, что Фредди сегодня не до сна.

Она тихо вышла из спальни и направилась к комнате дочери. Из-под двери Фредди лился свет. Ева постучала.

— Войдите, — негромко ответила Фредди.

— Я не могу заснуть, — сказала Ева, глядя на дочь.

Та во фланелевой пижаме свернулась калачиком поверх покрывала. В руке она держала книжку в красно-голубой обложке, и вид у нее был самый несчастный.

— Я тоже.

— Что ты читаешь?

— «Настольную книгу ученика пилота».

— И как, интересно?

Фредди попыталась усмехнуться.

— В ней нет интриги и диалогов, зато полно подробных изображений с детальными описаниями.

— Фредди, скажи мне, этот человек… твой летный инструктор… он… Сколько ему лет?

— Маку? Никогда об этом не думала. Он летал во время войны во Франции, так что ему должно быть… ох, я не знаю, но могу у него спросить.

— Нет, не надо. Я спросила об этом только потому, что хотела узнать… насколько он опытен.

— О, опыта ему не занимать. Он начал летать еще совсем мальчишкой. Через его школу прошли сотни людей. Знаешь, мама, на самом деле нет ничего необычного в том, чтобы самостоятельно управлять самолетом в шестнадцать лет. Это умеют многие мальчики. Если не веришь, спроси у кого хочешь.

— Я тебе верю. Просто для меня это было большим… сюрпризом.

— Ты больше не сердишься? — осторожно спросила Фредди.

— Нет. Я много думала обо всем этом. Полеты много значат для тебя, да?

— Больше, чем я могу выразить. Я не стала бы обманывать, будь у меня иная возможность добиться своего. Я была уверена, что вы не позволите мне учиться летать, если я об этом попрошу, — убежденно сказала Фредди.

Ева смутилась.

— Вы бы мне не разрешили, ведь так?

— Да, ты права. Мы бы заставили тебя еще немного подождать.

— Я не могла ждать!

— Знаю.

— Знаешь?.. Откуда?

— Знаю, и все. Вспомни, я тоже была когда-то молодой.

— Ты и сейчас молодая, — возразила Фредди.

— Не настолько. Той молодости уже не вернуть… и, возможно, оно и к лучшему. Да, это к лучшему. Во всяком случае, тут уже ничего не изменишь. Ох, что нам теперь с тобой делать, Фредди? Какие у тебя планы?

— Я должна получить лицензию пилота. Тут уж я не могу лгать. Во-первых, потому, что поклялась себе больше не делать этого… а во-вторых, без вашего письменного согласия меня не допустят к сдаче экзамена на пилота. А это еще как минимум десять часов летных занятий.

— И каков был твой план? Ты собиралась работать, чтоб оплачивать дальнейшие занятия?

— Да. Я хотела придумать что-нибудь такое… ну, чтобы вы не беспокоились, где я провожу время.

— Занятия теннисом? Новый спектакль в школе? Свидания с мальчиком?

— Все это хорошие идеи… за исключением последней. Если бы я не лопалась от гордости, что совершила свой первый полет, и не похвасталась бы, я бы наверняка так и поступила.

— А как же письменное разрешение?

— Я бы его подделала, — призналась Фредди.

— Не сомневаюсь, — пробормотала Ева себе под нос. — Что ж, теперь мы все знаем. И хорошенько все обдумав, я считаю, что так лучше для всех.

— Значит ли это, что вы не запретите мне работать у Вулворта? — обрадованно спросила Фредди.

— Мне надо обсудить все с твоим отцом, но, надеюсь, я смогу убедить его, что в этом нет ничего страшного. Уверена, в конце концов он все поймет. Однако, Фредди, больше никаких поездок на попутных машинах. Обещаешь?

— Конечно, но как же мне тогда добираться до аэродрома?

— Если уж у тебя хватило ума научиться управлять самолетом, ты запросто справишься с автомобилем. Большинство мальчиков получают права в шестнадцать лет, не так ли? Помню, Дельфина только об этом и твердила.

— Мама!

— Когда научишься водить автомобиль, сможешь брать мою машину.

— Ох, мама, какая ты у меня добрая! — Бросившись к Еве, Фредди горячо обняла ее. Хотя Фредди была крупнее матери, она, словно ребенок, прижалась к ней, ища утешения и успокоения, в которых отчаянно нуждалась в эту минуту. Значит, она не такая уж плохая и семья не отвернется от нее, а этого Фредди и боялась, сидя уже несколько часов одна в своей комнате. На глазах матери и дочери заблестели слезы.