В моем случае все обстоит иначе. Инцидент с обручальным кольцом был очень показательным, так низко я еще никогда не падал. Моя монофобия, которую я всегда рассматривал как приятное, невинное и контролируемое увлечение, становится одержимостью. Кайф, который я получаю от походов налево, гораздо сильнее, чем удовольствие от женщин и секса как такового.
Последние несколько месяцев, с тех пор как мы с Кармен коротаем вечера дома, я считаю дни до наступления пятницы. «Веселой пятницы Дэнни». И вот в конце рабочей недели, когда мы расслабляемся пивом в «MIU» или ужинаем в ресторане, у меня начинается зуд, я жду не дождусь полуночи. Когда в «Вак Зуид», «Бастилии», «Парадизо» и отеле «Арена» веселье в разгаре. Это мое время. И подцепить кого-то все легче и легче. Даже Фрэнк, которому я на протяжении многих лет докладывал о своих приключениях, не знает, как далеко я зашел в своей одержимости. Вот почему в последнее время я предпочитаю компанию Рамона. И не то чтобы он стал моим лучшим другом, просто перед ним мне, по крайней мере, не бывает стыдно.
30
Слезы на щеках, печаль в глазах,
Отчаяние.
Иди ко мне, не плачь, я слезы поцелуем смою,
В моих руках ты насладись покоем.
Поверь моим словам, что навсегда мы вместе,
Но что я слышу: она снова шепчет,
Что все это я говорил уже…
— Волдыри почти прошли.
Кармен стоит перед зеркалом в спальне. Она приподнимает грудь, рассматривает ее со всех сторон. Я лежу в постели и наблюдаю за женой. Самые страшные ожоги заживают. Начинает нарастать кожа. Кармен в последний раз придирчиво оглядывает грудь, надевает бюстгальтер и, голая, ложится рядом со мной. Завтра ей предстоит отправиться в Синт Лукас. Там ей ампутируют молочную железу.
Это последний вечер, когда я засну возле своей жены, у которой еще две груди. Никто из нас толком не знает, стоит ли говорить об этом или лучше помолчать. Как бы то ни было, ни у Кармен, ни у меня не возникает желания отпраздновать предстоящее событие хорошим сексом, устроив прощальную вечеринку для ее груди. Кармен лежит, склонив голову на мое плечо. Еще мгновение — и молчание прерывается громким всхлипыванием. Я чувствую, как ее слезы стекают по моему плечу уже в миллионный раз, с тех пор как рак ворвался в нашу жизнь. Я крепче прижимаю ее к себе, и мы молчим.
Потому что сказать нечего. Это любовь во время рака[22].
31
Не хочу распускать богохульные слухи,
Но у Бога, похоже, дела плохи с юмором…
Под бдительным оком Луны и под руководством Мод я украшаю гостиную бумажными гирляндами.
— И чем вчера все кончилось? — спрашивает Мод.
— Она лежала, такая жалкая и беззащитная, под этой бледно-голубой простыней. Время от времени она просыпалась, и ее рвало. Я держал ее голову, подставляя емкость — ну, знаешь, такие контейнеры, как для яиц.
Мод обнимает меня:
— А она… она видела, что стало после операции?
— Нет. Врач рекомендует, чтобы мы сняли повязку вместе. Очевидно, это облегчит процесс адаптации.
— Господи, как же ты справишься с этим?
Я киваю:
— Я так боюсь, что приду в ужас от увиденного и Кармен это заметит…
Я смотрю на Мод сквозь слезы. Она крепко обнимает меня и целует в лоб. Я на мгновение кладу голову ей на плечо. Она гладит меня по спине.
— Дэнни, Дэнни, — тихо шепчет она, — ну успокойся, дорогой…
Я беру себя в руки и целую ее в губы. Она смеется, шутливо щелкает меня по носу, изображая гнев, смахивает слезу со щеки.
— Пожалуй, мне пора, — говорю я. — Покормишь Луну?
■
Кармен уже одета. Она сидит в холле перед телевизором, в свободном черном джемпере с высоким воротом. Мне сразу бросается в глаза неравномерность выпуклостей на груди. Кармен перехватывает мой взгляд и говорит, что наполнила левую чашечку лифчика колготками и носками. Пока она не сможет носить лифчик с протезом, носки очень выручают, сглаживая различия между чашечкой «D» и полным нулем. Ну что ж, как вариант из рубрики «Сделай сам» вполне годится.
Операция прошла успешно, говорит доктор Йонкман. Со временем, когда снимут швы, Кармен придется носить бюстгальтер с протезом. Доктор Йонкман предупреждает, что это обязательно, поскольку, с учетом размера грудей Кармен (я так понимаю, он имеет в виду «одной груди»), возникает риск искривления позвоночника из-за смещения центра тяжести. Выходит, рак наградит ее в придачу и позвоночной грыжей.
Бюстгальтер имеет свободный кармашек, в который будет вставлен протез. Сам протез представляет собой силиконовый мешочек телесного цвета, похожий на каплю воды, разрезанную посередине. Ну, это если бы существовали капли воды размером «D». В центре капли маленькое пятнышко, которое, как я полагаю, обозначает сосок. Протез на ощупь напоминает мешочек, наполненный желе. Когда Кармен его получила, мы принялись кидаться им друг в друга, визжа от смеха, — ну, как если бы кидались водяными шарами в жаркий солнечный день.
■
Доктор Йонкман спрашивает, не хотим ли мы снять повязку вместе, в маленькой комнате здесь же, в госпитале. Я говорю, что мы согласны.
Прежде чем снять бюстгальтер, Кармен спрашивает, готов ли я.
— Да, не бойся, — подбадриваю я жену. Сам же не осмеливаюсь поднять глаза. Но страшный момент уже близок. И вот сейчас мне предстоит увидеть свою жену с одной грудью.
Кармен расстегивает лифчик, и бретельки спадают с плеч. Я делаю глубокий вдох, стараясь, чтобы это было незаметно.
И вот оно.
Это ужасно. Рядом с ее такой знакомой, большой и, о боже, такой красивой грудью теперь пустое место, прикрытое повязкой. Собственно, именно такой я и представлял себе повязку, но увидеть ее на груди собственной жены — это выше моих сил. Большие груди прекрасны, но женское тело с одной большой грудью выглядит садистской шуткой Создателя. Я смотрю долго: с одной стороны, потому что не хочу, чтобы у Кармен создалось впечатление, будто я боюсь этого зрелища, а с другой — потому что иначе мне придется смотреть ей в глаза. Я чувствую, что она ждет от меня каких-то слов.
— Ну, что я скажу, Карм…
Во всяком случае, не то, что мне это нравится, потому что мне это совсем не нравится.
— Она… мм… плоская, не так ли? — говорит Кармен, разглядывая повязку в зеркале.
— Да. Очень плоская.
Я встаю рядом с ней, и она осторожно отдирает ленту, которой приклеена повязка. Повязка медленно спадает.
То, что открывается под ней, представляет собой уродливый образец вандализма по отношению к женщине. Более страшного увечья я в жизни своей еще не видел. Огромный шрам, длиной сантиметров десять — двенадцать, тянется горизонтально. Швы неаккуратно стягивают кожу, и она кое-где морщит, как первый детский опыт вышивки.
— Складки разгладятся, когда сформируется рубец, — говорит Кармен, читая мои мысли.
— …
— Уродство, да, Дэнни?
Иного выбора, кроме как быть честным, нет. Я лихорадочно соображаю, как бы выразиться помягче, чтобы не смутить ее, но в то же время сохранить объективность.
— Ну, не могу сказать, что это красиво…
— Да нет, какая уж тут красота. Вид жуткий, — говорит Кармен, не отрывая глаз от того места, где раньше была ее грудь.
Потом переводит взгляд на меня. По ее глазам я вижу, что она унижена. Унижена раком. Господи, это страшно. Почему женщина, которая хочет быть красивой, должна страдать от боли? Почему женщина, которая хочет жить, должна страдать от собственного уродства?
Но таковы законы рака.
32
Вот пришло Рождество,
Всем забавно и смешно…
После часового просмотра «Телепузиков» вместе с Луной я сдаюсь: пожалуй, достаточно. А то не заметишь, как и сам начнешь говорить, как Тинки-Винки.
Половина десятого, сегодня Рождество. Я заглядываю в спальню. Кармен еще спит.
— Луна, может, примем ванну вместе?
— Да-а-а-а!
Мы играем с Тиггером и Винни, а мой затылок служит уступом для водопада, пока вода не остывает. Я вытираю Луну и себя полотенцами, снова надеваю на нее праздничное платье.
Вообще-то я не фанат Рождества, но сегодня мне почему-то хочется устроить красивый праздник. Если мы не можем веселиться вне дома, тогда будем веселиться дома, решил я. Я купил для Кармен две роскошные бутылки масла для ванн. Одно — с ароматом хвои («покой для тела и души»), а другое — с ароматом цветков апельсина и лайма («полная релаксация»). Луна подарит ей новый диск Мадонны. Я заплетаю Луне две косички, вплетая в них ленты и рождественские шарики, которые мы купили на неделе. Луна прыгает от восторга.
Когда я снова заглядываю в спальню, то с радостью вижу, что Кармен в постели уже нет.
— Пойдем вниз, к мамочке! — с энтузиазмом говорю я Луне.
— Ура! К мамочке, к мамочке!
— Ты крепко держишь подарок для мамы?
— Да! — отвечает дочка.
— А ты помнишь, что должна сказать, когда будешь вручать ей подарок?
— Иселава Ездества?
— Ну что-то вроде этого. — Я улыбаюсь и целую ее, растроганный.
Внизу Кармен сидит за кухонным столом, в своем длинном сером халате, и читает газету. Она еще не надела парик, и — это заметно — бюстгальтер с протезом тоже.
На тарелке перед ней кусочек пирога.
— Ты уже ешь? — удивленно спрашиваю я.
— Да, я проголодалась, — невозмутимо говорит Кармен.