– Почему вы не предупредили, что оно идет за дополнительную плату?
Плохо так думать о больных людях, но… Они издеваются?
– Я же вчера вам все объяснила! – сказала я, надеясь, что Алины нет поблизости. – За альтернативное молоко доплата! Это в меню есть…
Наверное, все закончилось бы просто отсутствием чаевых. Но я разозлилась, поэтому не сдержалась. Стукнула кулаком по столу, и посуда звякнула, но тихо, будто боялась привлечь мое внимание.
– Глаза разуйте. И уши почистите! А потом высказывайте претензии!
Я поняла, что переборщила, едва сказала это. Если они реально больные, то я после такого попаду в Ад. Но этого я не боялась. А что реально меня пугало, так это попасть в книгу жалоб.
Но бабка не спорила. От моего выступления она стушевалась и, только чтобы не пересечься со мной взглядом, уставилась на руки, ища мелочь по карманам сумки.
Я отошла, чтобы не смущать их. И только потом выдохнула от облегчения. На миг захотелось поблагодарить бабку за то, что она не раздула скандал. Было бы неловко, попади я в книгу жалоб два дня подряд. Интересно, в нашем кафе кто-нибудь таким отличался? Или я буду первым плохим примером?
Но вряд ли бабка обрадуется, если я снова к ним подойду. К тому же они сами виноваты! Вывели меня из себя…
Я наблюдала за ними, когда они встали из-за стола и пошли к двери. Не похожи бабка и дед на больных людей. Так что очевидно – они надо мной издевались.
– Какие-то они грустные, – сказала Маша, когда посетители вышли.
Она глянула на меня, но я ничего не ответила.
Затем подошла к столику и сгребла со стола банкноты и монеты. Только на базе, закрывая стол, я поняла, что они и в этот раз оставили мне на чай.
Пыль на елочных игрушках
Вчера Алина заставила нас с Глебом языками вылизать все поверхности зала. Сегодня они так сияли, что я заскучала по солнцезащитным очкам. Блеск – показатель чистоты. А раз все вокруг чистое, то Алина не придумает нам новых тупых заданий.
Но тут Глеб вышел из каморки с ведром, шваброй и тряпкой. Этому я удивилась так же сильно, как в детстве информации о том, что Верка Сердючка – не женщина.
– Наведите порядочек, – сказала Алина, увидев, что я не бегу ему помогать. – И протрите игрушки.
У меня не было претензий к слову «порядочек». Но Алина, когда была не в настроении, поганила все, к чему притрагивалась. Поэтому беспомощный «порядочек» в ее устах прозвучал так же мерзко, как слова «кушать», «шлепок» или «кастрюля».
– В смысле? Мы же вчера с Глебом тут все убрали!
Алина приложила вытянутый указательный палец к губам. Это значило, что я должна снизить громкость. Но я не могла, потому что иначе мои слова не дошли бы до нее.
– Да я не кричу! – крикнула я. – Просто бесит, когда делаешь-делаешь, а ты говоришь переделывать все на следующий день!.. И не надо тсыкать!
Я передразнила Алину: приложила палец к губам и сказала «тс-с-с», как только что сделала она. Я так старалась, что даже слюна брызнула. Алина брезгливо сморщилась и отступила на полшага.
– Алиса, будь добра, успокойся.
Алина говорила напоказ спокойным тоном. Мол, смотри, Алиса, как себя воспитанные люди ведут. Мне от этих уроков приличий хотелось вести себя еще неприличнее. Я глубоко задышала, надеясь, что это поможет успокоиться. Попытки провалились – Алина так на меня смотрела, будто моя злость была для нее самым милым зрелищем.
– Вчера никто не убирал, – сказала Алиса. – А сегодня это нужно о-бя-за-тель-но.
– Да какого черта! Ты что, рехнулась? Так Новый год отпраздновала, что память отшибло? Мы вчера с Глебом тут полдня все драили! Дра-и-ли-и-и!
Алина смотрела на меня, как на помешанную.
– Алиса, не делай из меня дуру. У тебя вчера был выходной.
– Ты нормальная? – ответила я без капли сомнения. – Это ты из меня дуру не делай.
Алина выдохнула. Теперь успокоиться пыталась она. А я приняла стратегически неверное решение и подлила масла в огонь.
– Давай, – сказала я, взяв ее за руку. – Вдох-вы-ы-ыдох, вдох-вы-ы-ыдох…
Алина выдернула руку и завела ее за спину, словно мне охота еще раз в нее вцепиться. Я ухмыльнулась, но спрятала улыбку, когда Алина рявкнула:
– Не думай, что с такими манерами ты тут задержишься еще надолго!
Она кричала, бесстыдница. А мне запрещает. Это нечестно.
Я ничего не ответила, и Алина резко развернулась. Кончик ее толстого хвоста полоснул меня по лицу. Я тихо айкнула, потирая глаз. Могу поспорить, Алина специально подстроила этот удар.
– Это было ясно еще вчера, – сказала я, но Алина уже не слышала меня.
Оно ушла, видно, чтобы не сорваться и не треснуть меня по голове вот этой своей папочкой. Почему она всегда с ней ходит? Наверное, для важности. Иначе ее никто всерьез не будет воспринимать.
Тут подошел Глеб с ведром мыльной воды и сказал:
– На. Я буду мыть пол, а ты – столы.
Глеб протянул мне ведро, в котором утонула тряпка с мрачным прошлым. Я глянула на нее, сморщила нос и, продолжая держать руки сложенными на груди, сказала:
– Ты поддался на уговоры Алины снова тут все вымыть?
– Да, – произнес Глеб спокойно. – Это же наши обязанности.
Глеб кивнул, и челка упала ему на глаз. Он дунул на нее, но та, приподнявшись на полсекунды, упала еще ниже.
– Возьми… – Глеб протянул мне ведро.
Ему якобы нужна была свободная рука, чтобы поправить прическу, но я на эту манипуляцию не купилась. Я отступила на полшага и сказала:
– Нет! Глеб! Как ты не поймешь? Невозможно помыть чистые вещи! Алине просто больше нечем нас занять, поэтому она приказывает нам убираться!
Пока я говорила, Глеб поставил ведро на пол и заправил челку. Я сочла это за победу. Но чуть не запищала от досады, когда Глеб, спокойно меня выслушав, так же спокойно ответил:
– Какие чистые? У нас даже игрушки на елке пыльные.
– Да где-е-е?!
Не дожидаясь, пока Глеб мне покажет, я развернулась и промаршировала к елке. Встав рядом с ней, я подождала, пока Глеб меня нагонит, и, приподняв одну игрушку, сказала ему:
– Ну покажи пальцем, где грязно?
Глеб растерялся. Секунду я торжествовала. Но потом вдруг поняла, что мои собственные пальцы как-то неприятно скользят. Я поднесла их к глазам. На подушечках тонким, едва заметным слоем осталась пыль с игрушки. Я смотрела на нее, чувствуя, как едет моя крыша. У нас что, стройка за окном? Откуда столько пыли за сутки?
– Вот, собственно, и она, – сказал Глеб, уяснив, на что я пялюсь.
Я медленно опустила руку и, не сознавая этого, вытерла ее о штаны.
– Глеб. Похоже, я сошла с ума.
Глеб не удивился.
– Как и все мы, – сказал он. – Как и все мы.
После я с нехарактерной для меня покорностью начала драить зал. Столы, подоконники, стулья. Елочные игрушки я оставила напоследок. Они не давали мне покоя, как приоткрытая дверца шкафа в темной комнате. Как? Как они могли запылиться так быстро?
Единственное объяснение, не логичное, но единственное, было таким: после того, как я вчера ушла, Алина обмакнула каждую игрушку в пыль и повесила ее обратно на елку. Все. Нет других объяснений, кроме разве что волшебных.
Когда мы закончили, начался обеденный перерыв. Я огляделась в поисках Алины, хотела отпроситься и пойти покушать. Но не увидела ее. Ну раз я ее не вижу, то и она меня. Можно с чистой совестью сидеть и тупить в телефончик. Хотя я знаю свою карму: Алина материализуется в пяти сантиметрах от меня, как только я его достану. Ну ничего. Она и так уже хочет меня уволить, так что терять нечего.
Я села на Машин стул и принялась проверять соцсети. Я была уверена, что эти несколько минут будут самыми спокойными за весь день. Но чем дольше я сидела в телефоне, тем хуже мне становилось.
В каждой истории, в каждом посте люди поздравляли с наступающим или рассказывали, как встретят Новый год, будто он не остался в прошлом.
Потом я додумалась обновить ленту. Ясно, что это вчерашние посты. Нечего пугаться.
Я несколько раз обновила ленту, а еще включила-выключила вай-фай и даже телефон. Ничего не изменилось. Посты были вчерашними. И они появлялись у меня на глазах.
Я все еще верила, что доверять нужно в первую очередь себе. Да и мои воспоминания со вчера были реальными. Я помнила их четко… слишком четко. У меня до сих пор болели ноги, хотя на работу я обула разношенные кроссовки. Если память меня подводит, то как может подвести тело? На нем остались доказательства существования вчерашнего дня.
Просто чтобы убедиться, что не схожу с ума, я открыла страничку уведомлений. Хотела глянуть на дату.
Но тут дверь кафе открылась, и я подскочила со стула. Телефон я сунула в карман штанов, а потом подняла голову.
– Добрый… – начала я, но запнулась.
Передо мной стояли три девушки, которых я уже видела вчера. Безумно похожие одна на другую, они даже стояли одинаково – перенесли вес на одну ногу, а вторую немного согнули. Их руки одинаково держали одинаковые сумочки. Отличались только кожаные куртки, пока еще надетые. Одна из них была фиолетовой.
– Здравствуйте, – сказала ее обладательница. – Нам столик на троих.
– Вы были здесь вчера.
Мгновением позже я поняла, что голос принадлежал мне. Девушки поняли это чуть раньше и уже хмурились.
– Нет… – произнесла девушка, хотя я не задавала вопрос, а утверждала.
– Вы были здесь вчера, – с нажимом повторила я.
– Нет, – сказала девушка, обернувшись на подруг.
– Вы смеетесь? – сказала я, не боясь, что Алина заметит, как я разговариваю с гостями. – Вы издеваетесь надо мной? Вы все сговорились, да?
Чем больше я говорила, тем ближе к переносице сдвигались брови этих дам. Я понимала, что вот-вот они возмутятся, что, скорее всего, потребуют книгу жалоб, как это было вчера… или не было? Я осознавала, что нельзя так делать, что мне самой будет хуже. Но остановиться уже не могла. Мне было страшно. Я не понимала, что происходит. Зато стало ясно – доверять памяти я больше не могу. И это сводило с ума.