Я обрадовалась, что мое опоздание не заметили. Маша меня не выдаст, а все остальные не увидели, во сколько я пришла. Но тут из служебного помещения вышла Алина, менеджер. Я ненавижу ее так же, как дети ненавидят главных злодеев в мультиках. Алина и вправду выглядела как диснеевская злодейка. Малефисента, или как там ее. Только рогов у нее не было. Я, конечно, не пальпировала голову Алины, но на таких прилизанных сальных волосах они бы точно бросались в глаза.
– Алиса, – сказала она вместо приветствия. – Ты только пришла?
Я остановилась и медленно завела руку с сумкой за спину.
– Нет, – соврала я так нагло, что сама себе поразилась. – Я просто выходила… покурить.
Алина нахмурилась.
– Ты же не куришь.
– Да, но… Сегодня же праздник!
Последнее я сказала радостно, но Алина не прониклась. Она пару секунд осматривала меня и, не обнаружив под курткой форму, наклонилась ко мне и принюхалась. Я отпрянула, но было поздно.
– От тебя не пахнет сигаретами.
Алина покачала головой и, прежде чем я выдумала оправдание, снова заговорила:
– Ты опаздываешь одиннадцатый раз за месяц. Мне очень не хочется делать этого, но придется сказать об этом бухгалтерии, чтобы они списали деньги с твоей зарплаты за опоздание.
Прямо не хочется ей этого делать! Но долг зовет, надо подумать.
– Да, – начала я, не скрывая злости. – Но что такого в том, чтобы опоздать одиннадцать раз, если в месяце тридцать один день? Это же, получается, всего один день из трех…
– У тебя было пятнадцать смен.
Я поджала губы. Что же, математика мне никогда не нравилась.
– Иди, переодевайся, – велела Алина за секунду до того, как я приступила к этому.
Последнее окончательно вывело меня. А ведь эндорфины от пробежки только начали выделяться. Хотелось сказать какую-нибудь гадость, но Алина уже ушла. Тогда и я развернулась. Мое неистовое желание хлопнуть дверью не исполнилось и в этот раз. Дверь в кухню открывалась в обе стороны и качалась, как неваляшка, если толкнуть ее слишком сильно.
Я миновала стол раздачи, за которым суетились повара. Кто-то окликнул меня, но настроения здороваться у меня не было. Я зашла в каморку для персонала и наконец-то хлопнула дверью.
Едва я обрадовалась, что осталась одна, как услышала смыв унитаза. Затем раздался звук льющейся из крана воды, и я прислонилась к стеночке, ожидая, когда помещение освободится и я смогу переодеться.
Из туалета вышел Глеб. Он не обрадовался, увидев меня. Было не обидно, потому что я тоже ему не обрадовалась. Хотя Глеб в этой конторке был лучшим. Он носил длинную челку, отчего меня то и дело подмывало сказать, что 2007 год давно закончился. Несмотря на этот и многие другие недостатки, я уважала Глеба больше остальных, потому что он не сочился жизнелюбием, как, например, Маша.
– Привет, – поздоровалась я и в ответ получила такое же безжизненное приветствие.
Глеб подошел к вешалке с курточками и стал рыться в одной. Я терпеливо ждала. И спустя три секунды сказала:
– Можешь выйти? Мне надо переодеться.
Глеб кивнул и наконец-то ушел. Я выдохнула и, наслаждаясь последними минутами одиночества этого ужасного дня, стала переодеваться.
Когда я вышла в зал, занят был всего один столик, которым занимался Глеб. Так что я подумала, что не грех было опоздать еще минут на десять.
Я забрала поднос, протерла его рукавом кофты и направилась к Маше на хост. Услышав шаги, она стала судорожно прятать телефон. Но расслабилась, увидев, что это я, а не Алина.
– Как дела? – спросила Маша.
Этот вопрос тоже был тупым, потому что Маша задавала его изо дня в день и я изо дня в день отвечала одинаково. Но тем не менее я сказала:
– Плохо.
Маша участливо покивала, но ее радужный настрой никуда не делся.
– Что-то случилось?
Я кивнула.
– Ярик меня вывел, и мне пришлось сказать ему, что Деда Мороза не существует.
Маша выпучила глаза и прижала ладони ко рту, что означало у нее крайнюю степень ужаса. Она так дернулась, что стойка пошатнулась, отчего покатился карандаш и упал на пол. Я подняла его, пока он не укатился ко входу. А когда разогнулась, Маша все еще была в шоке.
– Что?
– Он же еще совсем маленький! – сказала Маша и, не заметив во мне раскаяния, уточнила: – Сколько ему?
– Четыре.
Ответом был вздох, такой раздосадованный, что мне на миг стало неловко.
– И что же он сделал, раз ты ему рассказала?
Ярик много чего сделал. Но я решила не перечислять все, чтобы Маша его не возненавидела, и назвала самый страшный грех Ярика:
– Ударил меня расческой.
Маша посмотрела на меня осуждающе, поэтому я уточнила:
– По лицу. И по ногам.
Здесь мне бы снова пригодились синяки, но хитрый Ярик их не оставил.
– Четырехлетка не мог ударить настолько сильно, чтобы ты сделала ему такую подлость…
– Он еще много чего сделал.
– Например?
Ответить я не успела. В кафе зашла парочка пенсионеров. Маша переключилась на них, натянув улыбку, а я отошла, чтобы не мешать ей.
Пенсионерам было неловко от любезности, в которую Маша их закутала. Они переглядывались, мило хихикая, а потом наконец-то решили, за какой столик сядут, и Маша их проводила. Меню с QR-кодом привело их в восторг. Тогда Маша вернулась на хост, чтобы взять обычное меню.
– Твой столик, – сказала она мне.
– Ненавижу обслуживать пенсионеров.
– А есть кто-то, кого ты любишь обслуживать?
Я усмехнулась. Тут Маша ловко меня поддела. Почти обо всех посетителях я была нелестного мнения. Пенсионеры долго не могли разобраться, как читать меню. Они устраивали мне экзамен на его знание, расспрашивая о любом непонятном слове в названии блюда или в его описании, а потом заказывали наполеон. Дети с семьями оставляли бардак. Девушки раздражали меня больше всего, потому что были максимально ко мне приближены. Я не могла не сравнивать себя с ними и потому злилась, что я работаю, в то время как они – нет. Парни хоть и не делали мне ничего плохого и оставляли чаевые, просто не должны были видеть меня в форме официантки. Единственные, кого я обслуживала с выдавленной улыбкой, это пары от тридцати лет до пенсионного возраста. Они оставляли хорошие чаевые. Но я плохо знала наше вино, а они расспрашивали про его разновидности, как будто у меня на бейджике написано «сомелье», а не «официант».
Подождав пару минут, я отправилась к парочке.
– Что желаете? – спросила я. – Могу предложить наполеон, он…
– Нет, нет! – перебил меня дед. – Мы пришли в кафе, чтобы попробовать что-то новенькое.
Я была в восторге от этой информации, но виду не подала. К тому же меня перебила бабка:
– Вы знаете, у нас дочка так вкусно готовит наполеон. Скажи, Саша? Только я ей всегда говорю, чтобы клала сливочное масло. А она кладет маргарин, потому что экономит. Не слушается меня. Ну что с нее взять, взрослая уже…
Бабка продолжала бормотать что-то про то, как быстро растут дети. Чтобы не сойти с ума от этого потока информации, я переключилась на ее прическу. Это было самое яркое пятно не только за столом, но и во всем кафе. Яркое фиолетовое пятно. Мне иногда казалось, что бабулям с такими волосами платят бо́льшую пенсию. Иначе непонятно, почему все они так помешаны на этом цвете.
– А что такое удон? – спросил дед, перебив жену.
Я поморгала, чтобы восстановить восприятие цвета. После залипания на эти волосы окружающий мир стал серее, чем был на самом деле.
– Это такая лапша… – начала я.
Но меня перебила бабка:
– Саша, там же свинина! Тебе нельзя холестерин, мы и так сегодня яичницу ели на завтрак. – Тут она посмотрела на меня и продолжила: – Мы добавляем туда бекон. Знаете, как вкусно получается? Только у Саши моего высокий холестерин, поэтому мы часто таким не балуемся. И так сегодня ночью такой стол готовим… Наша дочка сказала, что испечет наполеон. Только она вместо нормального сливочного масла…
– Да, – сказала я. – Кладет маргарин. Жуть. Давайте тогда, может, десертик? В нем нет холестерина…
В последнем я не была уверена, но мне нужно было скорее натолкнуть их на какое-то решение. А то Маша мне сигналила, что пришел следующий стол.
– Десертик… – сказал дед, ни к кому не обращаясь. – А что у вас есть?
– Тирамису и малиновая панна-котта. Это десерты в стаканчиках. Еще есть брауни и шоколадный фондан, который подается с мороженым.
– Ой нет, – сказала бабка. – У Саши непереносимость лактозы. Ему такое нельзя.
Саша зыркнул на жену, но спорить не стал. Затем оба углубились в меню.
– А наполеон у вас есть? – спросил Саша.
Я кивнула.
– Тогда нам два наполеона и кофе.
Из-за того, что уточнения по кофе не последовали, захотелось избить пенсионеров подносом, поэтому я пожалела, что оставила его на базе. Выровняв дыхание, я спросила:
– Вам с молоком или без?
– Мне без молока! – сказал Саша, опережая жену.
– Эспрессо или американо? – сказала я и, заметив рассеянность в глазах деда, добавила: – Американо – это разбавленный водой эспрессо.
– Не, не, – ответила Саша. – Мне не надо ничего разбавлять. Давайте ваш эКспрессо.
Я кивнула, превозмогая боль в ушах, и посмотрела на бабку.
– А вам?
– Мне с молоком. Латтэ.
– На миндальном молоке или кокосовом?
Бабка призадумалась, глянула на мужа в поисках поддержки, но тот смыслил в молоке явно меньше нее.
– На миндальном.
Я кивнула и удалилась. Пробив заказ, я вернулась к Маше.
– Какой стол? – спросила я.
– Глеб уже пошел. Ты там так долго торчала, что я ему записала.
Прозвучало как обвинение, потому я оскорбилась.
– Ты же знаешь этих пенсионеров.
Маша закивала, в чем я почувствовала поддержку, поэтому перестала злиться.
Мы немного постояли, погрустили. Затем я отнесла заказ деду с бабкой и вернулась на хост.
– Как же ужасно работать тридцать первого декабря, – сказала Маша.
– Как и в любой другой день.