Я бросилась по коридору. Глаза, хоть и привыкли к темноте, не помогали ориентироваться в пространстве. Я торопилась к лестнице. То и дело оступаясь, я боялась, что вот-вот Артем снова меня схватит – за руку, за волосы или сгребет за живот одним движением мускулистой руки.
Только всего этого, к счастью, не случилось. Мне казалось, что я двигаюсь медленно, как старая улитка, но на самом деле я шустро спустилась по лестнице и вышла в гостиную.
Народ меня не замечал. Уже чувствовалось радостное возбуждение, вызванное скорыми курантами. Ощутив это, я заставила себя улыбнуться. Ну же, надо порадоваться, ведь скоро Новый год…
Но и в этот раз не получилось повеселеть. Что это за праздник, раз столько плохого случилось в этот день?
Впрочем, ничего неожиданного. Новый год он на то и Новый год, чтобы грустить.
Сердце все еще колотилось так, будто я спускалась с высокой горки в аквапарке и не видела ни земли, ни неба. Я медленно прошла сквозь толпу. Было зябко, словно на морозном ветру. Я не поняла, как забрела на кухню. Хотелось взять что-то горячительное. Я схватила первую бутылку, которую заметила и потрясла ею, чтобы убедиться, что она не пустая. Затем потащилась к выходу из кухни, а затем из дома.
В прихожей я стала копаться в чужой обуви, пытаясь отыскать свои кроссовки. Только спустя пять глотков, я вспомнила, что они остались в комнате. Жаль. Особенно учитывая, что петля больше не повторится и завтра кроссовки не окажутся снова в прихожей моей квартиры.
Если я правильно разгадала причину, по которой петля возникла.
Правда, чем больше времени проходило, тем явственнее проступала мысль, что я снова ошиблась. Я душила ее, и она сдавалась, но через несколько минут снова выплывала на передний план сознания.
Я взяла чужие кроссовки и чужую куртку. Последняя, судя по ширине и длине рукава, была мужской. Потом я наконец-то вышла на улицу.
Я шагала по проезжей части вдоль частных домов и то и дело подносила бутылку к губам. Когда в ней совсем ничего не осталось, я просто слизывала с горлышка капли. Шаг мой сделался нетвердым, и, представив, как я выгляжу со стороны, я скривилась от отвращения.
Снова вылезли мысли о том, что я просчиталась, что не месть ключ к петле времени. Нет… Как это может быть она? Ведь это не самое благородное дело. Не могли высшие силы сжалиться надо мной и предоставить шанс отомстить бывшему… Нет, это глупость. Мне нужно сделать что-то другое. И я не знаю, что именно. А ведь прошло уже три дня.
В первый день я ничего не подозревала и жила как обычно. Во второй решила, что цель петли – предотвратить поступок Кирилла. В третией – что я должно ему отомстить. Только вот отомстить, по сути, у меня не получилось. Ни Кириллу, ни Артему.
Я потратила это время на чувства и действия низменные. Поэтому я все еще в тридцать первом декабря. Чтобы выбраться, нужно сделать что-то потрясающее, что-то, что перевернет мою жизнь с ног на голову… Хотя, скорее наоборот.
Неужели я думала, что Артем не будет меня удерживать, словно дикую бабочку из Красной книги? И почему мне казалось, что, когда я его обломаю, он покорно сдастся? Как после вчерашнего я могла подумать, что он просто отпустит меня?
Я поежилась, вспомнив его руки на своем теле, и поднесла ко рту бутылку, поздно вспомнив, что там ничего нет. Тогда я запустила ее за ближайший забор и остановилась, желая услышать бьющееся стекло. Только, кажется, она упала на траву, так как я ничего не услышала, простояв целую минуту.
А ведь в какое-то мгновение мне это нравилось. Нравилось, как он меня трогал, как смотрел. И как так получилось, что с разницей всего в полчаса эти воспоминания вызывают у меня не приятное волнение, а дрожь по телу, словно от мороза?
А Кирилл? Он ни капли не расстроился. Да, удивился. Но совсем не удивление я хотела вызвать! В самых радужных мечтах я надеялась, что он будет умолять меня вернуться, ужасно расстроится, что потерял меня. Только все это ерунда. Не будет такого, сколько бы раз я не попыталась изменить события.
Нет, глупости все мои затеи. Разгадка не в Кирилле, а в чем-то совершенно другом. В чем-то более возвышенном, в чем-то очень важном, чего я пока не понимаю.
Самое ужасное, что помощи просить не у кого. Я одна. И буду одна, пока не разгадаю эту загадку.
Слезы катились по лицу и неприятно холодили щеки и шею. Куртка хоть и была объемной, но совсем не грела. Я куталась в нее, но это слабо помогало. К тому же ноги у меня были совсем голые – только короткая юбка и кроссовки без носков.
Я прошла еще несколько участков и остановилась. Закончились силы.
Сколько до Нового года? Полчаса? Десять минут?
Словно услышав мой вопрос, на участке, рядом с которым я остановилось, что-то хлопнуло и взвилось в небо. Я услышала голоса людей и едва не зашипела. Они радовались, и чем больше фейерверков взвивалось в небо, тем громче были крики.
Я морщилась. Фейерверки запускали еще на нескольких участках. И отовсюду слышались радостные визги, смех и улюлюканье.
Я запрокинула голову, чтобы посмотреть на яркие брызги в небе. Только слезы застилали глаза. Едва я их утерла, все вокруг исчезло. Нет, я не заснула. Просто для всех, кроме меня, наступило первое января.
Глава 4. Отрицание
Я проснулась недовольная. Казалось, не прошло ни мгновения между сырой дорогой и сухой постелью. Я была уставшей, как наутро после бессонной ночи. Голова раскалывалась, а ведь я даже не пробовала ею шевелить – просто глаза открыла. Обидно, что похмелье настигло меня, хотя фактически вчера я не пила. То есть тридцатого декабря. А то, что было «вчера», не важно. Все это одна большая ошибка.
Я совершенно не представляла, что мне теперь делать. Ничего не хотелось. В смысле глобально. А в пределах кровати очень даже хотелось. Например, чтобы Ярик прекратил прыгать на мне и орать «АЛИСА!».
– Что…
«Бесенок» – хотела продолжить я, но запнулась. Что случится, если я буду говорить все ровно то же, что в первую петлю? И что случится, если не стану этого делать?
Сегодня мне нужно собрать подсказки. Вероятно, я что-то не так сделала в первый день петли, когда еще не знала, что застряла. Может, сегодня нужно прожить так, как первый день, но не допустить ошибок… Каких? Я не знаю. Так что лучший вариант – попытаться не допустить ни единой ошибки.
– Не прыгай, – сказала я, попробовав поднять голову с подушки.
Ярик не обратил на меня внимания. И голова заболела сильнее, едва я двинулась. Так что у меня было уже две причины, чтобы разозлиться.
Но, может, Ярик меня не услышал. Он прыгал, визжал от радости и пару раз упал мне на ногу. Было больно, но в сравнении с головной болью – приятно.
– Ярик! – крикнула я.
Тот в последний раз приземлился и глянул на меня. Тут же он завалился на руки, и лицо его сделалось напуганным.
Чего он боится? Я же не сделала и не сказала ничего злого.
Ощутив боль в челюстях, я поняла, в чем причина. Я так хмуро смотрела на Ярика, что он испугался. Тогда я расслабила лицо.
– Пожалуйста, не прыгай. У меня голова раскалывается.
Ярик удивился. Чему именно, я не поняла, даже когда он приблизился ко мне и положил одну руку на мое левое ухо, а вторую – на правое. Что это за ерунда? Он хочет, чтобы мне было еще больнее?
Только вот лицо Ярика не говорило о том, что он стремится сделать пакость. Он немного нахмурился и сузил глаза – сама концентрация. Я подождала, а потом сказала, стараясь, чтобы голос не сочился гневом:
– Что ты делаешь?
Как бы я ни старалась, получилось грозно. Но Ярик не испугался и заговорил:
– Ты же сказала, что у тебя голова раскалывается.
Я бы кивнула, но Ярик держал мою голову. До меня дошло. Ярик понял мои слова буквально, он испугался, что моя голова распадется на две половинки. И решил помочь.
Я едва не заплакала от умиления. Только я боялась, что если сейчас еще и заплачу, то боль станет такой невыносимой, что голова реально расколется.
– Не, – сказала я, отнимая его ладошки от головы. – За это не переживай. Она просто очень сильно болит.
Ярик с прищуром глянул мне в глаза, потом на лоб, словно боялся обнаружить там трещину. А затем убрал руки и отполз, чтобы не лежать на мне.
Я закрыла лицо руками и постаралась не думать о боли. Что делать? Идти на работу? Надо, раз я была на работе в тот день, когда петля запустилась.
Да, пойду на работу. И постараюсь быть паинькой… Может, разгадка именно в этом. По крайней мере, в старых мультиках герои выбираются из передряг, когда становятся хорошими. Стану и я хорошей. По крайней мере, на один день.
Когда я открыла глаза, Ярик все еще смотрел на меня с прищуром по-детски серьезным и оттого забавным.
– Что такое?
Ярик помолчал немного, а потом сказал:
– Почему ты меня не бьешь?
Первым делом захотелось выкрикнуть: «Да что ты такое говоришь?» Потом я порадовалась, что рядом нет мамы и она не услышала Ярика. А то мне бы досталось. Затем я спросила:
– Почему я должна тебя бить?
– Ну ты всегда меня бьешь, когда я прихожу к тебе по утрам.
– Конечно! Ты же орешь мне на ухо! И скачешь, как козлик. У меня, вон, колено уже в другую сторону складывается от того, что ты по нему попрыгал.
– Правда? – сказал Ярик так, словно я его хвалила. – Покажи!
Я выдохнула, стараясь не заорать. Пришлось сделать это еще раз пять, прежде чем я смогла сказать Ярику спокойно:
– Я пошутила.
Голова заполнилась новой волной боли. Наверное, от того, что я сильно сдерживалась. Тогда я застонала и откинулась на подушку. Ярик продолжал смотреть на меня – я чувствовала его взгляд на лице, которое горело, как у грешницы на исповеди.
– Тебе плохо? – спросил Ярик.
– Как видишь, – сказала я, не отнимая рук от лица.
Ярик немного подергался где-то у меня в ногах. Потом поднялся с кровати и побежал к двери, а затем он вышел из комнаты. Это меня удивило. Обычно Ярик выпытывает: отчего голова болит, как это чувствуется, что делать потом, что делать сейчас…