— Нет, на лодыжке. Там будет написано… — Я сделала паузу, чтобы дать передохнуть языку. Теперь приходится отдыхать перед длинными словами. — «Серендипити».
— Что это такое? — спросила Марина.
Прозорливость. Удача. Интуиция. Способность находить желаемое в самый нужный момент.
Этим словом я описала бы всю мою жизнь.
— Посмотри в словаре, — ответила я.
— Ой, мама, — сказала Марина, закатывая глаза, — я никогда ничего не смотрю в словарях. Ты же знаешь.
Зато как отплясывает твой дружок Кейси, вихляя тощим задом и напялив светлый парик, ты смотришь, подумала я. В «ЮТубе».
Я и думать забыла об этом разговоре, когда пару дней спустя Марина вдруг подошла ко мне и уселась на ручку моего кресла, как она часто делает. Взяла прядку моих волос, аккуратно заправила ее за ухо. Люблю, когда она так делает.
— Я правда хочу сделать себе татуировку в Нью-Йорке, — сказала Марина.
Только этого не хватало. Черт меня дернул за язык.
— Синий василек на лодыжке.
Она улыбалась, но я видела, что она не шутит.
— Почему, милая?
— Потому что это символ БАС.
Похоже, она не только «ЮТуб» смотрит. И кое-что знает.
Конечно знает. Она же умная девочка. И от жизни ее не спрячешь. Она знает мой диагноз. Мое будущее. Знает, что лекарства от этого нет. И что конец близок.
И она хочет удержать меня, навсегда. Сохранить прямо у себя под кожей.
И она почти уговорила меня. Правда.
Пока не вмешался Джон, этот воплощенный голос разума:
— Никаких татуировок, Сьюзен. Господи! Ей всего четырнадцать.
Поддержка
«Мариотт Маркиз» — громадный отель, прямо на Таймс-сквер. Если есть на свете полная противоположность Черепашьему пляжу с его сапфировыми водами и безлюдным песком, поняла я, то это наверняка Таймс-сквер.
Люди там повсюду, даже на дороге. Хотя на машинах там ездить запрещается.
Над головой вздымаются дома. На каждом этаже — светящиеся буквы высотой в тридцать футов. Здание, с которого сбрасывают новогодний шар, от фундамента до крыши закрыто электронными рекламными щитами. Прямо посреди проезжей части — полицейский участок.
Да, а про живых кукол — персонажей разных мультфильмов, которые клянчат мелочь в обмен на фото с детишками, я говорила?
Главный вход в «Мариотт Маркиз» находится в глубине короткого туннеля, за четырьмя рядами припаркованных такси. Внутри можно увидеть людей, одетых во что угодно — от сари до ковбойских шляп. Целый набор лифтов доставляет постояльцев лобби восьмого этажа, а оттуда — в центральный атриум на сороковом этаже.
Посредине круглые стеклянные лифты то и дело уносят людей наверх. Лифты напоминают пневматические трубы. Помню, мама раньше клала деньги в такие чеки, когда подъезжала к окошку обслуживания в банке. А я получала взамен леденец.
Такие трубы еще показывают в старых фильмах, где есть почта.
Мне они ужасно нравились.
Я не была в Нью-Йорке с 1988 года, когда одно лето работала интерном в ООН. Тогда я жила в комнате без ванной в женском общежитии «Марта Вашингтон», где крысы были величиной с кошку.
Я с удовольствием вспоминаю то лето. Я много работала в ООН. Гуляла по городу. Подружилась с интернами со всего света. Ездила с ними на метро в таинственные, далекие Квинс и Бруклин, где они угощали меня своей национальной едой.
Теперь мне предстояло увидеть совсем другой Нью-Йорк. Он не только подрос на два фута — из-за того, что я сидела теперь в инвалидном кресле, — но и сильно изменился, на взгляд матери, чья несовершеннолетняя дочь глазеет на каждую витрину.
Не говоря уже о том, что теперь рядом с нами ковыляла Стефани, еще не вполне оправившаяся после трехчасового перелета из Флориды, который она провела, вцепившись руками в ручки кресла так, что побелели суставы.
По просьбе моего издателя мы прибавили к нашей поездке еще один день. Сначала я была против. Я планировала провести это время с Мариной. Но издатель предложил оплатить нам лишний день в городе и разницу при обмене авиабилетов. Как говорит Марина: «Кто откажется?»
Так что нашим первым делом в городе была встреча с издателем.
Пока я была занята, Марину взяли на прогулку по городу «два голубых папочки», мой агент Питер и его друг. (Шутка «для своих» — на самом деле они самые что ни на есть натуралы, оба женаты.) Перво-наперво они отправились в отель «Плаза» («Уэсли раньше был БЕЗЗ УМА от „Приключений Элоизы в Плазе“», — сообщила им Марина), потом пошли в Сентрал-парк, а оттуда — в японский магазин «Юникло», который Марина нашла слишком странным, чтобы там что-нибудь купить.
Потом у меня было интервью с редактором журнала «Пипл». Милейшая женщина. После этого мы попытались посетить «Серендипити», известное кафе-мороженое. Но там оказались очень крутые ступеньки и полное отсутствие въезда для инвалидных колясок. Я сидела снаружи, наслаждалась солнышком и писала, пока Марина и Стефани лакомились внутри. Кто-то подошел и предложил мне доллар.
Марина и Стефани принесли мне горячий шоколад с мороженым, фирменное блюдо «Серендипити». Я выпила его снаружи, на солнышке. Здорово.
Вернувшись в отель, я отдала Марине свою кредитную карту. Она пошла по магазинам на Таймс-сквер. Да, я позволила Марине пойти по магазином одной в Нью-Йорке. Нельзя же все время пасти своих детей. Надо доверять и им, и миру вокруг.
Только неделю назад Марина и ее друг прыгали с моста в наше местное озеро. Глубина там всего десять футов, но некоторые родители не разрешили своим детям принять участие в этой забаве.
Но кто я такая, чтобы запрещать? Разве я всю мою жизнь не прыгала с мостов? В том числе и буквально, подростком. Вообще-то, я прыгала с того же самого моста.
А еще когда поехала в Венгрию. А потом в Колумбию. И когда вдруг вышла замуж за Джона. И когда открыла письмо от моей кровной матери.
А как же аллигаторы? Ведь реки и озера Флориды кишат аллигаторами, разве нет? Нет, есть только возможность, что они могут там оказаться. Но нельзя же жить в страхе перед возможностями!
Джон и сам слазил в это озеро с год тому назад, когда мы были у Стефани и изо рта у Марины каким-то образом вывалился брекет и упал прямо в воду. Они с Мариной полчаса копались там в прибрежной траве, а уж если осторожный Джон считает, что бродить по озеру пешком безопасно, то с какой стати мне отказывать родной дочери в невинном удовольствии?
(Кстати, брекет они нашли, он зарылся в траву.)
— Осторожнее с картой. — Вот все, что я сказала Марине, прежде чем она выпорхнула в дверь.
Я не боялась, что она потеряет ее, или потратит слишком много, или подвергнет себя опасности.
Не беспокоилась я и из-за карманников. Единственное, что меня тревожило, — это ее джинсы: они такие обтянутые, что карту, лежащую в заднем кармане, могло просто вытолкнуть вверх.
Почему, господи, ну почему джинсы в обтяжку вошли в моду?
К вечеринке она вернулась. Это был прием, который устроил Питер на сорок каком-то этаже отеля «Мариотт Маркиз». Приглашены были люди из издательства и из агентства Питера. Чарльз Пасси, который написал обо мне в своем блоге на сайте «Уолл-стрит джорнал». Дэвид Смит, адвокат, который показал Питеру статью. Киношники, которые хотели сделать о моей жизни фильм.
— Они приехали аж из Лос-Анджелеса, только чтобы познакомиться с тобой, — сказал мне позже Питер, явно сам под впечатлением.
Сразу после вечеринки я легла спать. Когда приходится тратить по пятнадцать минут и все силы только на то, чтобы усадить себя на горшок, поневоле устаешь.
Последнее, что я помню из того вечера, — это как Марина стояла у окна нашего номера и смотрела на огни Таймс-сквер.
Когда я проснулась на следующее утро, ничего как будто не изменилось. Город действительно не спал. Жизнь в нем пульсировала всю ночь.
Мы влились в нее. Пошли завтракать. Потом за покупками с Мариной.
Свадьба Керри и Пэм была назначена на полдень в Рокфеллеровском центре, так что мы решили прогуляться восемь кварталов пешком. Стефани везла меня в кресле.
Мы прибыли заранее, так что успели еще осмотреться вокруг. Поглазели на странно молчаливые коричневые небоскребы. На знаменитый ледовый каток, по случаю лета заполненный столиками. Там были сотни флагов, наверное со всего мира.
А еще там было пятнадцать ступенек, и ни одного пандуса. Стефани помогла мне подняться по одной ступеньке зараз, а Марина несла мое кресло. К тому времени, когда я добралась до верхней ступеньки, мы все окончательно взмокли в своих свадебных нарядах. Даже я в своем черно-белом платье-безрукавке, которое мы пару недель назад выбрали вместе со Стефани.
— Пошли, — сказала я. — Пора.
Свадьба была на самом верху, на обзорной площадке. У входа разостлали даже настоящую красную дорожку. Гости толпились внутри, в тесном помещении.
Прибыли невесты. Всех перецеловали. Официального вида женщина провела нас в специальный коридор, а по нему, минуя туристский маршрут, к лифту.
В лифте творился настоящий бедлам. Двадцать с лишним человек засасывало вверх с такой скоростью, что у нас в ушах щелкнуло. На потолке был видеоэкран, на нем стремительно менялись образы, и все это под громкую музыку.
Наконец под шипение гидравлических тормозов мы остановились. Музыка и видео кончились. Свадебные гости начали выходить из лифта.
— Смотри, — шепнула вдруг Стеф, показывая куда-то вверх.
Там, на потолке лифта, сидела божья коровка. До сих пор ее не было видно из-за сменявшихся картинок.
Мне вспомнились похороны моего племянника Чарли, когда божьи коровки окружили его гроб. Вспомнилось лето. И маленький подарок на моей прикроватной тумбочке дома.
— Это к удаче, — сказала Стефани. — Благословение.
— А вот еще одна, — сказала Марина, когда мы вышли.
Мы стояли на шестьдесят седьмом этаже, посреди Манхэттена, и нас окружали божьи коровки. Благословение.
Стефани вывезла меня на балкон обзорной площадки. С такой высоты Нью-Йорк напоминал лего-город, миллионов людей не было видно. Мы были на вершине мира.