Я была дома. И не дома. Не знаю, вернусь ли я сюда когда-нибудь как хозяйка, а не как временная гостья. Но пока думать об этом было рано. Я распаковала чемодан и поняла, что хочу спать. В поезде я почти не спала, сначала не получалось, а потом мы приехали. Решив, что все заботы подождут, я легла на такую знакомую кушетку и закрыла глаза.
8. ОБОРОТЕНЬ
Два месяца только кажутся большим сроком, а пролетают, как один миг. В Штернштадт я вернулась в конце августа. Все каникулы я просидела дома, иногда выбираясь в театр или в кино, одна или вместе с родными и знакомыми. Магию я почти не использовала, в этой жизни для неё просто не было места. Только иногда я слегка облегчала себе жизнь, отведя глаза какому-то приставучему пьянице, проскочив однажды без очереди (не очень хорошо, конечно, но искушение оказалось слишком велико), да как-то раз обездвижила чью-то злобную болонку, которая почему-то решила меня покусать. Вынужденно стоя на месте, она разразилась визгливым лаем, однако, когда я отошла подальше и сняла заклинание, преследовать меня не стала.
Совсем забывать магическую науку я не собиралась. Взять с собой учебники мне, разумеется, не позволили, но я перечитывала свои записи, на которые наложила заклятие собственного плетения, так что постороннему человеку, если бы он вздумал в них заглянуть, они показались бы безобидным изложением материала средней школы. Не то чтобы я всерьёз опасалась, что кто-то полезет в мои тетрадки, но бережёного бог бережёт. Кроме того, я упражнялась в плетениях, выполняя стандартные упражнения, которые запомнила из наших курсов. Теперь я чувствовала себя уверенней в управлении Силой, так что мне не было нужды уходить для этого из дома.
Июль был жарким, но в августе похолодало. День моего отъезда выдался дождливым, и в вагон я влезла с облегчением. Навес над перроном защищал от льющейся с неба воды, но не от брызг и холодного ветра. На этот раз мама не стала провожать меня до вокзала, и я ехала в гордом одиночестве. Катя тоже собиралась съездить домой, но она уехала из Штернштадта позже меня, и за всё время, проведённое дома, я с ней не встретилась.
В Штернштадт она тоже вернулась позже, чем я, так что по приезде я встретила только Наталью. Мы поздоровались, после чего, по своему обыкновению, перестали обращать друг на друга внимание. Я заметила у неё новые учебники, но спрашивать, какую специализацию она выбрала, не стала, а она, в свою очередь, не спросила об этом меня. Мой список учебной литературы явно выдавал медицинский уклон. Кроме уже привычных практической магии, алхимии, магии духа и истории, там были учебники по анатомии, ботанике, химии, латыни, исцеляющей магии растений и животных, а также книга с многообещающим названием «Экзорцизмы». Химия заставила меня закатить глаза, но что поделаешь, взялся за гуж…
Кроме того, первого сентября я выяснила, что поменяла куратора и место работы.
— Будете совмещать приработок с практикой, — сказал мне мой новый руководитель, господин Равикович. Судя по фамилии, он мог быть моим соотечественником, но говорить предпочитал по-английски, либо по-немецки. — Поработаете в нашей больнице, сперва на подхвате, потом медсестрой.
Признаться, я сомневалась, что у меня найдётся время для приработков, так как объём работы возрос ещё больше. Но оказалось, что часть уроков и все практические занятия проходили в больнице. Больных в ней почти не было, но мы изучали и порядок их приёма, и составление лекарств, и проведение анализов, для чего иногда приходилось забывать о брезгливости. Я с некоторым страхом ждала практических занятий по вскрытиям, но меня успокоили, что это будет не скоро. Быть может, в течение года мы до них так и не доберёмся, и это дело перенесётся на продолжение образования в обычном учебном заведении.
Иногда было забавно видеть сочетание обычного и магического оборудования. Первое время я прыскала, увидев микроскоп, установленный в центре пентаграммы, с разложенными вокруг кристаллами и корешками, но потом привыкла. Ну не работают сложные приборы рядом с магией, а заклинания справляются не хуже, а то и лучше их. И не всё ли равно, использовать лазер или амулет, если в результате здоровье поправляется?
Больница мне нравилась. Небольшая, чистенькая, несколько палат, лаборатория, ординаторская, кабинеты. Правда, войдя впервые в одну из палат, я испытала что-то вроде небольшого шока. До сих пор мне не доводилось видеть в Штернштадте смертных теней. На улицах моего родного города — сколько угодно, здесь же я как-то привыкла думать, что смерть обходила этот оплот магии и науки стороной. А в больнице они были, сразу несколько, висели над чистыми пустыми кроватями, и я поёжилась, представив, что мне самой пришлось бы лежать прямо под тенью чьей-то смерти. Правда, большинство магов их не видит, но меня это утешало слабо. И я украдкой немного сдвинула кровати, чтобы тени висели не прямо над подушками, а хоть чуть-чуть в стороне.
Занятия поглощали почти всё свободное время, так что на общение с друзьями его почти не оставалось, разве что за едой. Мои занятия окончательно разошлись с программой Кати, так что круг общих тем сузился до ходивших по Школе сплетен и всяких бытовых мелочей. Она тоже была загружена работой, и это при том, что никакой ярко выраженной специализации у неё не было. Когда я спросила, как поживают её чувства к господину Гриффитсу, она лишь безнадёжно махнула рукой. Правда, учёба, насколько я могла судить, у неё наладилась.
Я зубрила латинские названия растений, веществ и органов, мучилась с химическими уравнениями, запоминала методы магической диагностики и составы эликсиров. Всё остальное отодвинулось на задний план, тем более что на всё, не связанное с лечением, отводилось заметно меньше учебных часов, чем раньше. И, сидя на очередной лекции по истории, я куда больше думала о том, успею ли я заскочить в библиотеку, чтобы взять книгу о ядах и противоядиях, чем о деяниях Ассамблеи, которые нудным голосом перечислял господин Минкофф. Мы наконец-то добрались до двадцатого века, и он начал говорить о реформе системы магического судопроизводства. Как раз в это время суды стали более открытыми, и на судебные заседания стали допускать всех желающих, что вскрыло имевшие место злоупотребления. Пришлось спешно приводить процессы к давно бытующим среди обычных людей стандартам, предъявлять на заседаниях собранные доказательства, вводить презумпцию невиновности, ибо до самого недавнего времени магический суд пребывал в средневековом состоянии. Это открытие отвлекло меня от размышлений о несделанных делах, и я прислушалась. Ещё одно нововведение меня несколько удивило. Суда присяжных маги так и не ввели, зато вынесенный судьями приговор утверждался голосованием членов судейской коллегии, не участвовавших непосредственно в суде, а лишь присутствовавших на заседании.
— Но, как водится, эти реформы стали палкой о двух концах, — вещал господин Минкофф. — Благодаря им многие, подозревавшиеся в связях с последним Тёмным Повелителем, сумели избежать наказания. Война, развернувшаяся между ним и Ассамблеей, привела к временному ужесточению законов, но после победы всё вернулось в исходное состояние.
Похоже, что ты об этом жалеешь, подумала я. Ну как же, избежали наказания. А если они и в самом деле были невиновны? Похоже, что не помню чьё высказывание, что лучше оправдать десяток виновных, чем осудить одного невиновного, в сердце господина Минкоффа отклика бы не нашло.
— Самыми громкими процессами того времени, то есть времени войны, — продолжал лектор, — были так называемое дело шпионов, когда в самой Ассамблее раскрыли целую группу, работавшую на Повелителя, суд над выявленной сектой, также состоявшей в связи с Повелителем и практиковавшей подпольно чёрную магию, основанную на человеческих жертвоприношениях, и суды над пленными тёмными магами. Да, Каражевски, что вы хотели спросить?
— Господин Минкофф, а какие приговоры им вынесли?
— Чаще всего — смертная казнь, либо пожизненное заключение. Те, кто был причастен, но сам чёрной магии не практиковал, отделались более мягкими приговорами.
Значит, у магов не только свой суд, но и своя тюрьма… Что ж, всё логично, не в Алькатрас же волшебников сажать. Из обычной, пусть и очень хорошо охраняемой тюрьмы, маг сбежит в два счёта.
После уроков я на минутку забежала в нашу комнату, положить сумку с книгами. Светило солнце, и для конца октября было довольно тепло. На дорожке, ведущей к нашей веранде, лежали несколько листьев. За ночь они все исчезали, но днём ветер успевал нанести новые. Деревья уже потеряли большую часть листвы, а в разгар листопада за день перед домом собирался целый ковёр. Тогда девочки набрали кленовых листьев и поставили в нашей комнате несколько красивых букетов, стояли они и сейчас.
Обе мои соседки были на месте. Наталья лежала с книгой на кровати, Катя, как и я, явно только что вошла.
— Что это тебя на завтраке не было? — спросила я.
— А я раньше встала. У тебя новые серёжки? Красивые, правда, Наташ?
— Красивые, — подтвердила Наталья, на мгновение оторвавшись от учебника, — но с этой блузкой не гармонируют.
— Ты теперь куда? — спросила Катя.
— В парикмахерскую, а потом в больницу.
— Можно подумать, что там сотня больных, что ты каждый день туда бегаешь.
— Сотня не сотня, но парочка есть.
— А что с ними?
— Один парень с переломом ноги, а такие вещи, сама знаешь, даже магия сразу не лечит. И ещё один с серьёзным ожогом. Что-то он там на алхимии намудрил, его ожог даже заклятья не берут.
— Что, совсем не лечится?
— Лечится, но медленно.
Мы расстались. Я и в самом деле отправилась в парикмахерскую, где мне подкоротили волосы, сделав их по плечи. Предложили подкрасить, но я отказалась. Их природный цвет меня вполне устраивал, в магазине мне, помнится, многие сослуживицы завидовали. Здесь, правда, можно было менять цвет волос как угодно без помощи банальной краски, так что завидующих уже не находилось. Кристианова Люси, должно быть, специально создала эффект потемневших корней, наверное, это считалось особым шиком, иначе я ни за что бы не догадалась, что цвет не натуральный.