– Они запихивают их в вагоны для скота – столько, сколько могут вместить. А потом их увозят. Без воды, без еды. Кто-то рассказал мне, что слышал, как один из бошей хвастался, что им удалось запихнуть больше тысячи людей на последний поезд.
Шарлотта побледнела.
– Я так больше не могу.
Она потрясла головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее услышанное.
– Но этого не может быть. Зачем им это делать?
– Тсс.
Мимо прошла официантка.
– Tout va bien?
– Да, спасибо. Не могли бы вы только принести нам графин воды, пожалуйста?
– Конечно. – Она развернулась на каблуках и ушла.
– Не беспокойся, она ничего не слышала. – Жан-Люк сделал паузу, понизил голос и наклонился еще ближе к Шарлотте.
– Зачем? – повторил он, рассмеявшись. – Потому что это война, а еврейские иммигранты их враги.
– Но ведь теперь забирают и евреев, рожденных во Франции, не так ли? – Она подперла голову руками, ее глаза потемнели. – Как бы я хотела сделать что-нибудь.
Вернулась официантка с графином воды. Она многозначительно посмотрела на их недоеденные блюда.
– Merci, madame. Можно нам еще немного вина, пожалуйста?
Жан-Люк протянул ей пустой графин.
Она забрала его.
– Bien sûr.
Он проследил, как девушка скрылась за барной стойкой, и повернулся обратно к Шарлотте.
– Нам нужно доесть ужин.
– Я потеряла аппетит.
– Мы же не хотим привлечь к себе внимание.
На этот раз официантка подкралась к ним и молча поставила графин с вином на стол. Жан-Люк налил себе немного. Бокал Шарлотты все еще был полным. Внезапно она схватила его и выпила залпом, будто это была вода, а потом поставила пустой стакан обратно на стол и принялась за остывший крок-месье: она резала его на маленькие кусочки, крепко сжимая вилку и нож. Он увидел, как костяшки ее пальцев побелели от напряжения.
– Шарлотта, – прошептал он.
Она не ответила, а только продолжила резать свой хлеб на все более мелкие кусочки. Он дотронулся до ее бледной руки. Та одернула руку, будто от огня. Он услышал тихий звук и увидел, как ее плечи подались вперед. Шарлотта взяла салфетку со стола, и спрятала в ней лицо.
Он встал и обнял ее.
– Давай уйдем отсюда.
Глава 21Шарлотта
Париж, 29 апреля 1944 года
Как только мы вышли из ресторана для коллаборационистов, мне стало лучше. Должно быть, это вино сделало меня чересчур эмоциональной. Мне надо было успокоиться, но голова кружилась, а мысли были спутанными. Жан-Люк крепко обнимал меня одной рукой, а другой опирался на трость. С ним я чувствовала себя в безопасности. Но никто не был в безопасности. Никто. Какое-то время мы брели в тишине, мои всхлипывания постепенно затихли. Вскоре мы оказались на улице Сен-Дени.
– Пойдем сюда. – Он взял мою руку и потянул в бар. Мне не хотелось пить что-то еще, мои эмоции вышли из-под контроля. Смесь из чувства потери, вины и тоски кружилась в моей голове. Я не знала, что еще могу выкинуть.
Но он заказал нам вина.
И я его выпила.
Мы сидели на высоких стульях у стойки – здесь выпивать дешевле, но за тремя столами позади нас сидели боши со своими женщинами. Какое-то время я рассматривала их: смотрела на темную униформу мужчин и на голые ноги женщин; они провели тонкие линии на задней поверхности голеней, чтобы выглядело, будто они в колготках. Но если говорить начистоту, кого они пытались обмануть? И зачем было вообще пытаться? Наверное, они думали, что это выглядят шикарно. Шикарно! Готова поспорить, боши тоже думали, что выглядят шикарно в своей униформе. Все это было таким лживым. Мне стало жаль этих женщин, притворяющихся ради бошей. Я надеялась, что им удастся получить что-то взамен за одни только натянутые улыбки и фальшивые смешки.
Я повернулась к Жан-Люку, голова у меня шла кругом. Я посмотрела в его теплые карие глаза, которые были не совсем карими, и почувствовала, как что-то внутри меня зашевелилось, будто магическая сила притягивала меня к нему. В нем не было ничего лживого. Он был хорошим. Я начала падать в сторону Жан-Люка, и мои руки оказались на его коленях. Я выпрямилась, убрала руки и снова посмотрела ему в глаза. Но так я почувствовала себя еще менее устойчиво.
– Шарлотта.
Я закрыла глаза, вслушиваясь в то, как он произносит мое имя.
– Мне кажется, ты слишком много выпила. Это моя вина. Прости меня. Надо отвести тебя домой.
– Нет!
Я засмеялась, удивившись внезапной решимости в собственном голосе.
– Мне здесь нравится. Давай выпьем еще вина.
В этот раз я упала со своего стула прямо к нему в руки. Подняв лицо, я увидела его кривую улыбку. Вот что я сделала. Заставила его улыбнуться. Я поднялась и положила руки ему на плечи. И поцеловала его. Это был не мягкий поцелуй, как раньше. Это был страстный поцелуй. Отчаянный поцелуй. Я хотела, чтобы этот поцелуй унес меня. Куда-то далеко.
Свист и смех прервали нас. Жан-Люк отстранился. Боши хлопали. Один из них сказал:
– Вот что значит – настоящий французский поцелуй.
Жан-Люк бросил несколько монет на барную стойку и взял меня за руку.
– Пошли.
Он злился, я знала это. Я его опозорила.
Как только мы вышли из бара, он потянул меня за угол. Там он отпустил мою руку, и я услышала, как его трость упала на землю. Он обвил меня руками и крепко прижал к себе. Его губы нашли мои, я чувствовала, как учащается его дыхание. На вкус он был соленый, как море. Как свобода. Не знаю, сколько мы стояли так, вдыхая воздух друг в друга, словно боясь задохнуться, наши сердца колотились. Когда его губы наконец отпустили мои, я хотела просто раствориться в нем и забыть обо всем.
– Шарлотта, – прошептал он мне в ухо, – Давай сбежим вместе.
Это было все, что я хотела услышать в тот момент.
Глава 22Шарлотта
Париж, 30 апреля 1944 года
– Я бы хотела, чтобы вы познакомились.
Я знала, что это было безумием, но если я собираюсь сбежать с ним, то хотела бы, чтобы они знали, что я сбегаю с хорошим человеком.
Мама пристально посмотрела на меня.
– Сейчас не время, Шарлотта.
– Но я не могу менять время! Я не начинала эту войну!
– Шарлотта, достаточно. Мы не можем пригласить его на обед. Ты знаешь, нам едва хватает еды на нас троих, не говоря уже о ком-то еще.
– Мама, все в порядке. Он может прийти к нам на кофе, мы можем притвориться, что у нас полдник.
– Может, он что-нибудь принесет. – Папа развернулся в своем стуле. – Готов поспорить, у него есть связи. Такой молодой человек, работает в Дранси. Он должен знать, как добывать всякое.
Он не произнес слово «коллаборационист», но оно повисло в воздухе, невысказанное.
Я знала, что они не хотят приглашать его на обед, и благоразумно посоветовала Жан-Люку прийти к четырем. Никто никогда ничего не делал в четыре часа дня в воскресенье, и Клотильда не работала по воскресеньям. Мое приглашение удивило его, а когда он его принял, это удивило и меня. Это был внезапный порыв, и должна признать, я начала сомневаться в том, что сделала. Пыталась ли я доказать что-то моим родителям? Показать им, что я больше не их маленькая девочка? Или я просто хотела разозлить их, пригласив в дом работника железной дороги, прекрасно зная, как важны для них образование и класс.
– Это просто было бы вежливо – что-то принести, – продолжил папа, прерывая мои мысли. – Наверняка он захочет произвести на нас впечатление.
Все их мысли теперь сводились к еде. Еда. Еда. Еда. Разве не было на повестке более важных вещей? Я отвернулась от них, подошла к кухонной раковине и посмотрела в окно на задний двор.
– Почему его отправили в немецкий госпиталь? – сказала мама мне в спину.
– Не знаю.
Я обернулась.
– Возможно, потому что он работает в Дранси.
Папа поджал губы.
– А я работаю в немецком госпитале, разве нет? В чем разница?
– Смени тон, Шарлотта. – Мама смотрела на меня, прищурив глаза.
Жан-Люк пришел ровно в четыре часа, звук дверного звонка заставил мое сердце бешено забиться, а желудок сжаться. Папа открыл дверь и церемонно пожал ему руку. Мама стояла позади.
Он протянул ей руку, я затаила дыхание. Она медленно ответила. Затем он повернулся ко мне, и я протянула ему руку прежде, чем он поцеловал меня в щеку. Это было до смешного официально, но мне не хотелось, чтобы он целовал меня при родителях. Я уловила его улыбку и почувствовала, как краснеют мои щеки, когда улыбнулась в ответ.
Несколько секунд мы стояли так, будто не понимая, что делать дальше. Затем Жан-Люк открыл свою сумку.
– Я кое-что принес.
Он порылся в ней и наконец вытащил сверток.
– Saucisson.
Атмосфера тут же разрядилась. Этот saucisson на мой взгляд выглядел не очень аппетитно – розовато-серый и сморщенный, но глаза мамы загорелись, когда она забрала у него сверток и отложила его на потом.
– Хотите кофе? – спросила она.
Папа громко рассмеялся.
– Кофе! Это молотый желудь, как и у всех остальных.
Он повернулся к Жан-Люку.
– Пойдемте, сядем в гостиной. Неси настоящий кофе, Беатрис.
Я пошла за ними в гостиную, а мама осталась готовить напиток. Папа сел в свое кресло, а мы с Жан-Люком сели на диван. Я подавила желание взять его за руку и вместо этого посмотрела на папу, чтобы проверить, как он собирается начать разговор. Но он откинулся в кресле, будто бы дистанцируясь.
– Шарлотта прекрасно заботилась обо мне в госпитале, – сказал Жан-Люк.
Папа помедлил с ответом.
– Да, она сказала мне, что с вами произошел несчастный случай. – Он помолчал. – В Дранси.
– Кофе.
Мама вошла в комнату, в руках у нее был поднос с тремя чашками и каким-то печеньем, о наличии которого я даже не подозревала. Я не догадывалась, почему она хотела произвести на него впечатление, но приняла это за добрый знак.
– Merci, madame