Запыхавшись, звоню в дверь мадам Дешам. Ее маленький сын открывает дверь.
– Твоя мама дома?
Он поворачивается и кричит:
– Мама!
– Oui, – слышу я из гостиной. – Кто это?
Он смотрит на меня и нахмуривает брови.
– Скажи ей, что это Шарлотта с четвертого этажа.
Я не жду, пока мальчик передаст ей мои слова, и захожу прямиком в гостиную.
– Мадам…
– Здравствуй, Шарлотта! – Она улыбается мне, сидя в своем кресле, ребенок спит у ее груди. – Давно я тебя не видела, должно быть с тех пор, как ты начала работать в госпитале. Как поживаешь?
– Я… Я… Нам нужна ваша помощь. Там ребенок… Он умирает с голоду. Вы могли бы его покормить? Пожалуйста?
– Что? Какой ребенок?
– Его оставили. У двери старой пекарни.
– Не знаю. Мне едва ли хватает молока, чтобы прокормить своего собственного.
– Мы отдадим вам наши пайки! – отчаянно выпаливаю я. – Прошу вас!
– Ладно, ладно, дай мне пять минут.
Я наблюдаю, как она аккуратно отстраняет своего спящего ребенка от груди и кладет его на софу.
– Лорен, – говорит она младшему сыну. – Присмотри за сестрой, ладно?
Мальчик кивает с серьезным лицом и садится рядом с младенцем.
Я жду, пока мадам Дешам застегнет свою блузку. Когда я бегу вниз по лестнице, то слышу плач малыша.
– Кажется, он очень голоден. Надеюсь, мне хватит молока.
Она трогает свою грудь, будто проверяя содержимое. Грудь не кажется мне очень большой, и я гадаю, как ей удастся его накормить.
Мама выходит из гостиной, у нее в руках плачущий младенец.
– Мишлен. Merci. Ты сможешь помочь?
– Не уверена. Я не знаю, хватит ли мне молока. Только что покормила своего, а я сама еще не ела сегодня.
– Шарлотта, принеси немного хлеба и ту сардельку. И еще немного воды.
Когда я возвращаюсь с припасами, мадам Дешам сидит в папином кресле и расстегивает пуговицы. Мама передает ей ребенка. Я смотрю, как мадам Дешам пододвигает его голову к полурасстегнутой блузке. Плач не прекращается, ребенок извивается и вырывается из рук. Она вытягивает руки и смотрит на его сморщенное от злости блестящее красное личико. Затем она поднимает одну грудь и засовывает сосок ему рот. Но ребенок отстраняется и кричит еще громче. Мадам Дешам вздыхает и смотрит на маму, вскинув бровь.
– Да у вас тут настоящий упрямец, – говорит она.
– Прошу вас, попытайтесь еще раз.
Голос мамы дрожит от беспокойства.
Я тоже напугана. Что, если мы не сможем его накормить? Он умрет?
Мадам Дешам качает ребенка из стороны в сторону, и мне кажется, что она скоро сдастся. Затем, тихонько напевая, она пытается еще раз. Постепенно плач умолкает, его сменяет тихое причмокивание. Я чувствую облегчение и оборачиваюсь, чтобы улыбнуться маме, но та сосредоточенно смотрит на ребенка, прикусив губу. Уверена, она пытается решить, что делать дальше.
– Мама, – шепотом говорю я. – Я пообещала ей наши пайки.
Мама вздыхает, подходит к столу и достает конверт, который мы храним в верхнем ящике. Она достает талончики и передает их мадам Дешам.
– Бедняжка. Наверное, его родителей арестовали. – Мадам Дешам смотрит на маму.
– Не знаю. Мы нашли его на улице, на ступеньках старой пекарни.
Она цокает языком:
– На что только не приходится идти людям в наше время. Это просто ужасно.
Мама кивает, не сводя глаз с мадам Дешам.
– Вы могли бы взять его… ее? Я даже не знаю, какого он пола. Вы можете взять ребенка?
– Нет! – резко отвечает она. – Я не могу так рисковать, у меня самой дома четверо детей.
Затем она произносит уже мягче:
– Что, если они его ищут?
– Ребенка? – Мама хмуро смотрит на нее. – Зачем им искать его?
Мадам Дешам говорит тише:
– А что, если он еврей?
Она трогает попу ребенка.
– Кажется, ему давно не меняли пеленки. Насквозь мокрый. И бедняжка уже перестал есть. Он заснул, но я не думаю, что он насытился.
Мама поворачивается на меня.
– Шарлотта, принеси кухонное полотенце. Я поменяю ему подгузник.
– Кухонное полотенце?
– Да, оно должно подойти.
Когда я возвращаюсь с кухонным полотенцем, мама сидит на диване, наклонившись вперед, и о чем-то шепчется с мадам Дешам. Я наблюдаю, как она аккуратно забирает у нее ребенка и кладет его на пол. Она раскрывает шерстяное покрывало, в которое он завернут. Под ним серая распашонка. Мама расстегивает пуговицы и снимает его. Кожа под ним кажется почти прозрачной – сквозь нее видно линии ребер.
– Боже, как грязный. Нам надо его помыть.
Она замолкает, вытирая липкую желтую субстанцию с его интимных мест.
– Ему не делали обрезание.
Она поворачивается к мадам Дешам.
– Может, все-таки возьмете его? Пожалуйста. Мы могли бы вам помогать.
– Нет, я же сказала. Не могу.
Она делает паузу.
– Почему бы вам его не взять? Шарлотта может вам помочь.
– Мы не можем! – резко выпаливает мама.
– Но мама, мы можем!
– Нет, Шарлотта. Это не обсуждается.
– Я могла бы сцеживать немного молока. – Голос Мадам Дешам звучит виновато.
– А как насчет приюта?
Я спотыкаюсь, когда вижу, как мама и мадам Дешам обмениваются взглядами.
– Может, стоит его оставить его у дверей приюта?
– Он погибнет через неделю, – буднично произносит мадам Дешам.
Мама кивает.
– Приюты сейчас – опасное место. Он уже истощен и очень слаб.
Она снова поворачивается ко мне:
– Сходи наполни теплой водой тазик для мытья на кухне.
Я делаю, как мне велено. Тазик заполнен только на половину, когда мама входит в кухню с ребенком.
– Я отправила Мишлен домой. Она нацедит немного молока. Это будет проще, чем пытаться достать коровье молоко, и, наверное, лучше для малыша.
– Прошу тебя,! – Я стараюсь, чтобы мой голос не звучал умоляюще. – Разве мы не можем оставить его? Я тебе помогу. Ты покажешь мне, что делать.
– Шарлотта, мы не можем.
Ее глаза блестят, и я слышу нотку сожаления в ее голосе.
– Разве ты не понимаешь, что как только они проведут связь между тобой и Жан-Люком, они придут прямиком сюда. Они могут отправить сюда гестапо.
– Гестапо? Нет!
– Да. Они будут опрашивать соседей. Я надеюсь, Мишлен нас не выдаст, но кто знает, на что способны люди под давлением.
Она вздыхает.
– Мы больше не в безопасности. Благодаря Жан-Люку.
У меня по спине пробегают мурашки. Он подверг мою семью опасности.
– Прости, мама.
Что, если они пришлют сюда гестапо? Что, если нас арестуют?
– Скажи ему, пусть выходит. Он должен научиться ухаживать за ребенком. Может начать с купания.
– Жан-Люк, – шепчу я, приоткрыв дверь спальни. – Можешь выходить.
Он выходит, еле передвигая ногами, потупив глаза.
– Боже, Шарлотта, мне так жаль. Я не знал, куда еще мне идти.
Я пытаюсь улыбнуться, но внутри меня все сжато в узел. Мысли о гестапо не покидают меня.
– Его зовут Самюэль, – говорит Жан-Люк, смотря на меня.
– Да, мы уже поняли, что это мальчик.
Когда мы заходим на кухню, мама оборачивается к Жан-Люку.
– Его надо искупать, – холодно произносит она. – Я вам покажу, как это делается.
Она помогает нам искупать Самюэля, затем говорит Жан-Люку смазать холодной мазью красные пятна раздраженной кожи на его ножках. Смотрю, как он наносит мазь, прикасаясь к нему с опаской. Я знаю, зачем мама это делает – она хочет, чтобы он чувствовал ответственность за этого ребенка. Она наблюдает за ним, и я понимаю, что она злится на него, хоть и пытается сохранять спокойствие. Мужчины не умеют обращаться с детьми. Что тут поделать?
Когда они заканчивают мыть ребенка и укладывают его в кресло, она обращается к Жан-Люку:
– Почему на вас форма бошей?
– Это был единственный способ выбраться со станции.
– Как вы ее достали? – строго спрашивает мама.
– Я отнял пистолет у боша и заставил его отдать мне форму. У меня не было другого выбора.
– Вы его пристрелили?
– Ранил.
– Вам стоило его убить. Теперь вы оставили свидетеля. Они будут искать вас.
Мама меряет шагами комнату, глядя на него сверху вниз.
– Мой муж вернется сегодня днем. Он не должен узнать об этом.
Жан-Люк кивает.
– Если они ищут меня, они в первую очередь пойдут ко мне домой. Они не узнают, что я здесь.
– Откуда вы знаете, что за вам не следили?
Мама хмурит брови.
– Я проверил. Рядом со мной никого не было.
– Но им известно, что вы познакомились в госпитале с Шарлоттой. Им не понадобится много времени, чтобы установить между вами связь. Они могут прийти сюда совсем скоро.
Мама делает паузу.
– Вы должны уйти. И забрать ребенка с собой. Они уже наверняка знают, что вы забрали его, и будут искать вас. Мы не можем так рисковать. Мы уже и так втянули в это Мишлен.
Она продолжает ходить взад-вперед по гостиной.
– Она единственное звено, которое может нас выдать. Мне придется придумать что-то, но вы знаете, каковы люди. Она все расскажет.
Мама вздыхает.
– Не надо было ее просить. Я плохо соображала.
– Но мама, мы должны были его покормить. Он плакал. Ты ни в чем не виновата.
– Шарлотта, разве ты не видишь, как мы подставились?
– Простите. Мне не стоило сюда приходить. – Жан-Люк запускает руку в волосы.
Мама пожимает плечами в ответ на его извинения.
– Не знаю, как теперь замести следы.
Она наклоняется над креслом и смотрит на ребенка.
– Что вы собираетесь делать? – Она оборачивается на Жан-Люка. – У вас наверняка есть план.
Я знаю, что она хочет сказать, что прекрасно понимает – никакого плана нет.
– Мама, прошу тебя, мы должны ему помочь. Придумай что-нибудь.
Она хмурит брови. Я смотрю на ребенка, который по-прежнему спит так сладко и безмятежно, будто мы находимся в каком-то мирном месте.
– Ладно, – решительно произносит мама, смотря на Жан-Люка. – Я могу помочь. Но вы никогда не должны повторять то, что я вам сейчас скажу.