В нее втискивается мужчина с огромной сумкой, за ним заходят женщина и три маленьких мальчика. Жан-Люк убирает свою руку от моей, я выдыхаю. Приподняв шляпу в знак приветствия, мужчина садится напротив нас, его жена – рядом с ним. Их дети дерутся за оставшиеся места возле родителей, в итоге самый маленький из них остается без места и растерянно смотрит на нас.
– Не глупи, Генри. Садись, – укоризненно говорит ему отец.
Мальчик молча садится напротив остальных членов семьи, рядом с Жан-Люком. Надув губы, он начинает ковырять царапину на своей коленке.
Все молчат. У всех есть свои тайны. Когда поезд начинает движение, двое старших мальчиков начинают кривляться, толкаться и тыкать друг в друга.
– Тсс, сидите тихо. Попробуйте поспать.
Их мать строго на них смотрит, но мальчики продолжают бить друг друга по коленям.
– Жорж, скажи им.
– Мальчики, сидите тихо. Постарайтесь отдохнуть, – произносит отец, почти не глядя на них.
– Папа, я хочу есть. Мы не позавтракали.
– А ну-ка тихо!
Мальчик отворачивается к окну. Я слежу за его взглядом, он направлен за серые здания, прямо на голубое небо. Господи, пожалуйста, молюсь я про себя. Господи, пожалуйста, помоги нам добраться до Байонны.
Неожиданно дверь в вагон открывается, и внутрь заходит усталого вида жандарм.
– Документы, – произносит он, глядя сначала на семью, потом на нас.
Мой пульс снова учащается.
Засунув руку во внутренний карман, Жан-Люк достает свои документы. Его руки не дрожат, а лицо сохраняет спокойный, дружелюбный вид. Я достаю свои документы дрожащими пальцами, ерзаю в своем кресле, но зато улыбаюсь своей самой милой улыбкой.
– Месье Севанн и Мадмуазель де ла Виль, путешествуют с ребенком. – Жандарм вскидывает бровь.
– Мы едем в Биарриц, чтобы пожениться! – выпаливает Жан-Люк.
Моя фальшивая улыбка становится еще шире.
Жандарм переводит взгляд с меня на Жан-Люка и обратно, его лицо хмурится еще сильнее.
– Вы что, не в курсе, что идет война?
– Это ради ребенка, – говорю я. – Мой отец убил бы меня, если бы я осталась. И ребенка.
Я чувствую, как из глаз у меня катятся слезы. Я знаю, что вся семья смотрит на меня в изумлении. Это добавило новых красок их путешествию.
В вагоне повисает тишина.
– Так ты сбежала! – Жандарм издает громкий грязный смешок. – Думаю, вам лучше пройти со мной, месье. Нам надо поговорить.
Жан-Люк хлопает меня по руке и тянется за сумкой.
– Конечно, месье.
Я смотрю, как он выходит из купе, а затем перевожу взгляд на отца семейства, который сидит напротив. Он отворачивается и смотрит в окно.
Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Я закусываю нижнюю губу, секунды превращаются в минуты.
Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем Жан-Люк возвращается и садится на место. Облегчение накрывает меня с ног до головы. Я снова могу дышать. Он наклоняется ко мне и шепчет мне на ухо:
– Он хотел денег. Решил, что знает нашу тайну, и хотел денег за молчание. Один секрет, чтобы сохранить другой.
Он дотрагивается до моего колена и смотрит мне в глаза.
– Ложь, которая наполовину правда, лучшая ложь.
Глава 38Шарлотта
Юг, 30 мая 1944 года
Поезд наконец-то останавливается в Байонне, и мы молча выходим в темноту. Напротив станции высятся многоквартирные дома, но ставни на окнах закрыты, будто жильцы покинули свои квартиры, хотя они, скорее всего, просто спрятались внутри.
– Давай пойдем к реке. Центр города должен быть за мостом.
Жан-Люк берет меня за руку. Когда мы сворачиваем за угол, то видим пару жандармов, идущих к нам навстречу. Я резко останавливаюсь.
– Просто продолжай идти.
Он толкает меня локтем.
Мы поднимаемся по извилистой улице к собору, город становится оживленнее, несколько человек, сидящих на веранде кафе, оборачиваются на нас, но их лица остаются безучастными. Мы проходим собор, приближаясь к небольшому отелю прямо за первым поворотом.
– Давай попробуем этот.
Жан-Люк толкает дверь, она открывается с громким скрипом, пробуждая задремавшую пожилую женщину за стойкой. Она смотрит на нас слезящимися глазами.
– Мы бы хотели снять номер на одну ночь, пожалуйста.
Его голос звучит слишком высоко, и он откашливается.
– Документы, – требует она, вытянув костлявые пальцы.
Я достаю свои документы. Она вырывает их у меня из рук, как голодная кошка, затем достает крошечные очки из верхнего кармана блузки и внимательно изучает. Она возвращает их, не сказав ни слова, и тянется за документами Жан-Люка. Она морщит нос, пока их изучает, затем резко вскидывает голову, на ее губах играет хитрая улыбка.
– Не женаты! – заключает она визгливым голосом.
– Мы как раз собираемся пожениться.
Жан-Люк улыбается своей самой очаровательной улыбкой.
– Значит, вы желаете раздельные комнаты, верно?
– Как скажете. – Жан-Люк громко вздыхает, а я смущенно отвожу взгляд.
– Так и скажу. Сколько ночей?
– Только одну.
– Значит, две комнаты, одна ночь – это будет стоить пять с половиной франков, включая завтрак и ужин.
Жан-Люк лезет в карман и достает несколько монет. Ее глаза блестят, когда она их пересчитывает.
– Можем ли мы купить немного молока? – спрашиваю я.
– Молока? – На лбу женщины появляются глубокие морщины.
– Для ребенка.
– Ребенка?
Я похлопываю по свертку в моих руках. Она и правда самая настоящая старая слепая летучая мышь.
– Ребенок! Не женаты. И ребенок!
Я ожидаю, что она еще раз поднимет цену, но вместо этого она спрашивает:
– Что же вы сама его не кормите? Вы ведь знаете, как трудно достать молоко.
– Я болела. Не могу его кормить.
– Болела?
Я чувствую, как краснею.
– Да, довольно сильно. У меня была какая-то мерзкая инфекция.
Она отстраняется.
– Но не туберкулез?
– Нет, ничего такого.
Повисает неловкое молчание.
– Молоко стоит очень дорого. – Ее хриплый голос нарушает тишину.
– Мы знаем. – Жан-Люк снова ей улыбается. – Но это для ребенка, и мы готовы заплатить.
– Попробую достать вам немного. Дайте мне еще один франк, и я спрошу у племянника. Он фермер.
– Спасибо. Мы очень благодарны вам за помощь.
Жан-Люк достает монетку.
– Как зовут ребенка? – Она снимает очки и убирает их обратно в карман.
– С…, – начинаю я, но Жан-Люк быстро прерывает меня.
– Серж, – говорит он.
Я тут же замолкаю, оставляя имя Самюэль при себе. Я должна научиться соображать быстрее. Естественно, еврейское имя моментально бы нас выдало.
– Серж, – медленно повторяет женщина, будто пробуя имя на язык. – Хорошее имя.
Она выходит из-за стойки, медленно волоча ноги, и мы идем за ней вверх по лестнице. В конце темного коридора на втором этаже она останавливается и достает ключ, висящий на цепочке на ее запястье.
– Pour monsieur, – объявляет она, открывая дверь, за которой мы видим маленькую кровать, прижатую к окну.
– Merci, madame. – Жан-Люк заходит в комнату.
Она тут же следует за нами, поворачивается и смотрит на меня, прежде чем продолжить путь вдоль коридора до следующей двери.
– Et pour madame.
Она произносит слово madame с издевкой, но я высоко держу голову, когда осматриваюсь вокруг. Всю комнату занимает односпальная кровать.
– Для вас и для ребенка.
Я вхожу в комнату, по моей спине пробегают мурашки. Не сказав больше ни слова, она закрывает за мной дверь. Внезапно я чувствую себя очень одиноко. Бросаю взгляд на кровать, укрытую потрепанным темно-коричневым покрывалом, и ложусь на нее с ребенком в руках. Скрип старых металлических пружин заставляет меня подскочить, и я быстро встаю. Мягкий стук в дверь заставляет меня снова подпрыгнуть.
Это Жан-Люк.
– Он проснулся?
– Нет. – Я отстраняю сверток с ребенком от груди и смотрю на темные пряди гладких волос, закрывающих его лоб. – Как долго дети обычно спят?
– Я не уверен, но прошло уже двенадцать часов.
Жан-Люк протягивает руки, и я передаю ему малыша. Что же такого мама дала ему, что он так долго спит? Надеюсь, она знала, что делает. Я наблюдаю, как Жан-Люк кладет ребенка на кровать и разворачивает одеяло, оставляя его в одной серой шерстяной распашонке. Я смотрю на его коротенькие ножки, похожие на мрамор – сеть тонких вен просвечивает сквозь его практически прозрачную кожу. Его крошечные ступни обуты в вязаные ботиночки, его руки подняты к голове, он выглядит брошенным. Я игриво щекочу его пятку. Он такой теплый, но совсем неподвижный. Я наклоняюсь и мягко дую на его ресницы.
Ребенок даже не моргает.
– Он ведь в порядке, правда?
– Он дышит. Нужно, чтобы он проснулся. Прошло уже достаточно времени.
Жан-Люк берет крошечное тельце, прикладывает его к груди и похлопывает ребенка по спине. Он ходит туда-сюда по комнате, продолжая гладить малыша по спине, вверх-вниз.
– Самюэль, réveille-toi. Просыпайся, пожалуйста.
Я жду, затаив дыхание.
Он аккуратно отнимает его от груди и вытягивает его на руке.
– Принеси мокрое полотенце.
Я достаю одно из полотенец, которые для нас собрала мама, и бегу в туалет. Пока я мочу его в холодной воде, молюсь про себя: Пожалуйста, Господи, я никогда больше ни о чем не попрошу, только пусть он проснется. Пожалуйста, Господи.
Когда я возвращаюсь в комнату, Жан-Люк сидит на кровати мертвецки-бледный, ребенок лежит на его коленях. Он вытирает лицо Самюэля и задерживается на его веках. Все, что я слышу – тяжелое глубокое дыхание Жан-Люка.
У ребенка дергается носик. Затем движение становится более заметным – он морщит нос, его маленький лобик нахмуривается. Внезапно тишину нарушает пронзительный вопль.
Жан-Люк улыбается, чувствуя облегчение.
– Наверное, у него плохое настроение после долгого сна. Давай его покормим.