– Я удивлен, что твоя мать позволила своей единственной дочери вот так уйти. Она знает, что это очень опасно.
– Она не могла меня остановить, – Шарлотта говорит это, высоко подняв подбородок.
– Слава богу, у меня нет дочерей. – Он смеется гортанным смехом. – Я всегда говорил, что от дочерей одни неприятности. Вы уже думали, куда отправитесь, когда доберетесь до Испании?
– В Америку. – Жан-Люк смотрит на Шарлотту. – Страну свободы.
– Неплохая идея. Во Франции будет сущий ад еще несколько лет. Когда эта чертова война закончится, нас всех ждет расплата. Могу только представлять, как это будет омерзительно.
Альберт рассматривает молодую пару, будто бы просчитывая их шансы. Наконец он произносит:
– Будет трудно сделать это с ребенком. Les passeurs не любят детей.
Шарлотта смотрит в глаза Жан-Люку.
– Дети непредсказуемы. Они плачут. Это может стоить жизней.
Альберт стряхивает пепел в большую металлическую пепельницу.
– Это рискованно. Если он закричит, вас могут раскрыть. А проводникам не хочется убивать детей. Но иногда это единственный выход. Пожертвовать одной жизнью, чтобы спасти все остальные.
Он смотрит на Шарлотту слезящимися глазами.
– Никто не хочет убивать ребенка.
– Кроме нацистов, – вставляет Мари, в ее голосе слышится презрение.
– Но… но мы не можем просто оставить его.
Шарлотта сглатывает, ее взгляд мечется от Мари к Альберту.
– Должен быть какой-то выход, – говорит Жан-Люк. – Мы могли бы дать ему что-то, чтобы он спал. Это сработало с поездом.
– Возможно. – Альберт снова почесывает бороду. – Возможно. Но у вас больше шансов перейти через Пиренеи без него. Мы могли бы найти семью, которая взяла бы его…
– Он обрезан?
– Нет, – быстро отвечает Жан-Люк.
– Так даже проще, – говорит Альберт.
– Мы не оставим его. – Голос Шарлотты звучит громко и ясно.
Жан-Люк удивлен ее твердостью, но он ждет, взвешивает все варианты.
– Что ж, – Альберт делает длинную затяжку, медленно выдыхает, наслаждаясь сигаретой, – я вас предупредил. Будет трудно найти passeur. Возможно, только Флорентино согласится сделать это.
– Он чудесный малыш. Он почти не плачет. И все время спит, – поспешно произносит Шарлотта.
Жан-Люк смотрит на Альберта.
– Вы знаете кого-то, с кем мы можем его оставить?
– Не сейчас. Посмотрим. Но могу сказать вам одно. Эти ублюдки боши чертовски упертые. Я уже видел, как они забирают детей, детей без родителей, плачущих и кричащих. Они охотятся за всеми без исключения евреями во Франции, независимо от их возраста.
– Нет!
Все оборачиваются на Шарлотту.
– Я сказала нет, – повторяет она. – Мы не оставим его здесь.
Альберт хмурится еще сильнее.
– Переходить через Пиренеи и так очень тяжело. Не всем это удается. Особенно с ребенком.
– Мы не оставим его! – Шарлотта повышает голос.
Жан-Люк видит, как на ее глазах выступают слезы и как она проглатывает комок в горле. Он понимает, что она чувствует, он заметил, как девушка с каждым днем все больше сближается с ребенком, но он практичнее ее… Он тщательно взвесит все риски, прежде чем принять решение. Но получится ли это? Он берет ребенка на руки, еще не успев найти разумное решение. Какое-то время он спрашивает себя – разве лучшие решения принимаются не сердцем? Сердцем он чувствует любовь к Самюэлю, потребность защитить его, довести дело до конца, наплевав на риски.
– Мы берем его с собой. Мы справимся. Я знаю, что мы сможем.
Его сердце бешено бьется в груди, он смотрит на Шарлотту.
Глава 41Шарлотта
Юг, 31 мая 1944 года
– Я постелила вам здесь, – произносит Мари, когда мы следуем за ней вверх по лестнице, Самюэль все еще спит на моих руках. Оглядываю комнату, рассматриваю двуспальную кровать, размышляя, приготовлена ли она для меня и Самюэля, или для меня и Жан-Люка, или для нас троих.
– У нас есть только эта комната, – она будто читает мои мысли. – Поэтому вам троим придется как-нибудь разместиться здесь.
– Все в порядке. Спасибо вам. Самюэль может спать с нами.
Жан-Люк улыбается ей.
Мари только хмыкает в ответ.
– Как вам будет угодно.
– Ну, тогда, – продолжает она, – оставлю вас, чтобы вы могли устроиться. Доброй ночи.
– Доброй ночи. Спасибо за все. Вы очень добры.
Не произнеся ни слова, она удаляется, оставляя нас в комнате одних.
Мои руки начинают ныть под весом Самюэля, и я кладу его на кровать. Он тут же засыпает, не издав ни звука.
Жан-Люк берет подушку и бросает на пол.
– Может быть лучше, чтобы он спал здесь. Не хочу раздавить его во сне.
Он поднимает Самюэля и аккуратно кладет на подушку, потом укрывает своим пальто. Я наблюдаю, как Жан-Люк нежно целует его в лобик. Повернувшись ко мне, он шепчет:
– Мы должны попытаться немного поспать. Он скорее всего проснется через пару часов.
Я киваю и сажусь на кровать, думая о том, что будет дальше. Мое сердце беспокойно стучит, и я не могу точно сказать – от восторга или от тревоги.
Повернувшись спиной ко мне, он расстегивает ремень и позволяет штанам упасть на пол, затем наклоняется и снимает их вместе с носками. Он остается в одной рубашке, и я наблюдаю за тем, как он расстегивает ее и снимает. У него широкие квадратные плечи, а спина образует правильный треугольник. Я подавляю в себе желание встать и провести рукой вдоль его спины.
Вдруг он оборачивается.
– Хочешь, чтобы я выключил свет?
– Если хочешь.
Он щелкает выключателем на стене, и все погружается в темноту. Залезает в кровать, я тоже раздеваюсь и остаюсь, как и он, в одном нижнем белье. Все это время я не дышала, поэтому теперь пытаюсь бесшумно выдохнуть, но в тихой комнате выдох получается громким.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
– Да, в порядке.
Надеюсь, он не заметил дрожь в моем голосе.
Он поворачивается ко мне и целует в лоб. Сначала мне кажется, что это оттого, что он ничего толком не видит в темноте и на самом деле собирался поцеловать меня в губы, но затем он говорит:
– Спокойной ночи, Шарлотта. Завтрашний день может оказаться очень долгим.
Завтрашний день! Сколько еще таких дней нам осталось? Что, если нас поймают? Нас отправят в один из тех лагерей, откуда люди уже не возвращаются. Закрываю глаза, пытаясь избавиться от этих мыслей и успокоиться, но мой мозг продолжает думать. Я растеряна. Почему он не поцеловал меня как следует?
– Жан-Люк, – бормочу я в темноте.
Но мой шепот остается без ответа. Он уснул? Уже? Я переворачиваюсь на бок лицом к нему. Осторожно протягиваю к нему руку, нащупывая небольшой бугорок у него на плече. Он лежит спиной ко мне. Я слегка касаюсь его пальцами, исследуя позвоночник, останавливаясь на каждом позвонке по пути вниз. Когда я добираюсь до поясницы, то оставляю руку на ней и чувствую ритм его дыхания, тепло, исходящее от его кожи. Затем продолжаю движение вниз, гадая, какого это будет – дотронуться до него. Я аккуратно просовываю руку под резинку его трусов. В мою голову приходит мысль, что я не хочу умереть, не узнав его полностью.
Он стонет. Моя рука замирает.
– Шарлотта, – шепчет он, переворачиваясь и дотрагиваясь рукой до моего лица. – Я хочу, чтобы этот момент был безупречным. Я хочу, чтобы мы поженились в церкви, чтобы Бог был нашим свидетелем. А потом хочу принести тебе шампанское, пока ты будешь лежать на кровати, усыпанной лепестками роз…
Я улыбаюсь в темноте.
– Это не обязательно должно быть именно так. Я имею в виду, что, конечно, не против пожениться в церкви. Но вообще мне все равно на свадьбу.
– Но я думал…
– Мне не кажется, что Бог живет только в церкви, и думаю, он и так благословит нас.
Он гладит меня по лицу.
– Ты так уверенно это говоришь.
– Да. Я много думала об этом.
– Рад это слышать.
Он мягко целует меня в губы, затем продолжает целовать меня в шею до самого уха.
– А что делать с лепестками роз и шампанским?
– Ммм, – мычу я в ответ. – В другой раз. Сейчас я хочу только тебя.
Глава 42Шарлотта
Юг, 1 июня 1944 года
На следующий вечер, когда мы садимся ужинать, кто-то трижды стучит в дверь. Удары короткие и громкие, как выстрелы пистолета. Я прижимаю Самюэля ближе к себе. Жан-Люк вскакивает.
– Спокойно. – Альберт выходит из комнаты. – Это наш сигнал.
Вскоре он возвращается вместе с крупным коренастым мужчиной.
– Наш passeur, Флорентино.
Я наблюдаю, как этот мужчина, похожий на медведя, снимает плоский берет с головы. Когда я встаю, чтобы поприветствовать его, то не могу отвезти взгляд от глубоких морщин на его лице. Глаза же, напротив, ясные, как у молодого мужчины. Прижимая Самюэля одной рукой к своей груди, я протягиваю ему другую. Он крепко ее сжимает, его гигантская ладонь обхватывает мою целиком. Это заставляет меня чувствовать себя маленькой и хрупкой, практически незаметной.
Я убираю руку, и Мари протягивает ему бокал красного вина. Он кивает в знак благодарности, а затем опрокидывает его, словно это стакан воды, и поворачивается к Альберту:
– Никаких детей.
Я сильнее прижимаю Самюэля.
– Знаю, знаю, – Альберт качает головой. – Но это необходимо. Они могут заплатить больше.
– Никаких детей.
Флорентино протягивает обратно свой стакан за добавкой.
Я смотрю на Жан-Люка. Что же нам теперь делать? Он ловит мой взгляд и достает пачку заготовленных банкнот из заднего кармана. Пересчитывая их, он смотрит на проводника.
– Сколько еще?
– Нет! Никаких детей!
Флорентино со стуком ставит свой стакан на стол.
Альберт ударяет его по плечу и наклоняется, чтобы прошептать ему что-то на ухо.
Я вижу, как хмурится Флорентино. Затем он вдруг оборачивается ко мне и вытягивает руки.
– Ребенка.
– Что?
Я машинально убираю Самюэля подальше от него.