Офицер расстегивает наручники, освобождая мои онемевшие руки. Я тут же обхватываю себя, надеясь унять боль. Скрип ключа в замке оглушает меня. Я захожу в камеру и падаю на бетонную скамью. Моей боли некуда деться. Шарик лопается. Меня бьет дрожь, я больше не могу сдерживать рыдания.
– Заткнись, нахер, поняла? – кричит мне женщина.
Но теперь эту разрушительную силу уже не остановить, мой плач становится все громче. Надеюсь, эта женщина ударит меня. Физическая боль все лучше, чем это. Я чувствую ее рядом с собой. Она подносит свое лицо вплотную к моему; мне в ноздри ударяет запах виски. Жду, что ее кулак коснется моего лица.
– Они упекут тебя в долбаную психушку, если будешь продолжать в том же духе, – шепчет она мне на ухо. – А оттуда ты уже точно не выберешься.
Лучше бы она меня ударила. Ее слова пугают меня. Я делаю глубокий вдох, стараясь набрать больше воздуха в легкие. Задерживаю дыхание и заставляю себя успокоиться.
Она возвращается на другой конец камеры. Я подтягиваю ноги на скамейку, прижимаю их к себе и лежу так, в позе эмбриона, стараясь отчистить свои мысли. Начну думать – снова заплачу.
– Что же такого плохого случилось? Что ты натворила? Убила мужа?
Она хихикает, будто сказала что-то забавное.
Я не могу найти слов, чтобы объяснить ей, что сделала.
– Хочешь знать, почему я здесь?
Я еще сильнее сжимаюсь, не издавая ни звука.
– Потому что я продавала кое-что, что по праву мое. Как это, нахрен, тебе нравится? Готова поспорить, ты сотворила что похуже. Бог не особо расщедрился мне на мозги, но он подарил мне сиськи, ноги и отличную задницу. Надо пользоваться тем, что имеешь, а? Ну некому за мной присмотреть, и что мне делать теперь? Лечь и сдохнуть?
Она встает, ее шаги все ближе. Затем я чувствую руку на своей голове.
– Что-то тебе совсем плохо, а?
Мне кажется, будто меня накрыли свинцовым одеялом. Все такое тяжелое. Я закрываю глаза и позволяю себе провалиться в забытье.
Следующее, что я помню, это как кто-то поворачивает ключ в замке. Внутрь заходят офицер и женщина в белом медицинском халате.
– Вставайте, миссис Боу-Чемпс.
Голос офицера звучит строго.
Я смотрю на женщину и снова на него. Их лица выглядят безучастно. Меня охватывает ужас. Они собираются посадить меня в тюрьму?
Я знаю, что должна сохранять спокойствие, должна казаться compos mentis. Медленно спускаю ноги со скамейки. Я покачиваюсь, когда пытаюсь встать, поэтому медленно поднимаюсь со скамейки. Замечаю, что проститутка заснула сидя, и ее голова свисает под неестественным углом. Я бы хотела подвинуть ее, чтобы ей было удобнее, но я не осмеливаюсь дотронуться до нее. Вместо этого я выхожу из камеры вслед за полицейским и женщиной.
Мы идем по коридору и останавливаемся перед небольшим кабинетом почти в самом его конце, с левой стороны.
– Где Сэм? – Я обещала себе, что подожду с этим вопросом; что я сделаю все, чтобы казаться спокойной и собранной, но я должна знать.
– Мы объясним вам все в комнате для допросов, миссис Боу-Чемпс.
Когда мы заходим внутрь, они садятся с одной стороны стола и жестом указывают мне сесть с противоположной. Я бросаю взгляд на пластиковый стул и вдруг чувствую необходимость сходить в туалет. Я не позволяю себе произнести ни слова, осознавая, что мое отчаяние только сделает их еще более жестокими.
– Миссис Боу-Чемпс, – начинает полицейский.
Я смотрю на него. Жду.
– То, что вы сделали, было безответственным и глупым…
– Где Сэм? Он в порядке?
Офицер кивает.
– Он в порядке. Вскоре он сядет на самолет до Парижа.
– Что? – Мой голос звучит как скрип, потому что мне перехватывает горло.
– Да, сегодня.
Мой живот скручивает от боли. Я обнимаю себя руками, пытаясь сдержать спазмы.
– Прошу вас, прошу, не увозите его вот так. Прошу, разрешите мне увидеть сына.
Женщина передает мне пластиковый стаканчик с водой. Я хочу оттолкнуть ее руку, но вместо этого делаю крошечный глоток.
– Как я уже сказал, – продолжает офицер, игнорируя мои мольбы, – ваши вчерашние действия могли бы принести вам немало проблем.
Смотрю ему в глаза.
– Простите. Это все отчаяние. Я плохо соображала.
Слова проститутки про психушку отпечатались у меня в голове.
– Это правда.
Он достает пачку сигарет и предлагает ее женщине в халате. Она качает головой.
– Я позволю вам продолжить допрос.
Он откидывается в своем стуле, курит и смотрит на нас, как будто мы телевизор, по которому показывают чертово телешоу.
– Миссис Боу-Чемпс. – Женщина поднимает брови. – Почему вы пытались пересечь границу вместе с Самюэлем? Вам было сказано не покидать дом, не предупредив приставленного к вам полицейского.
– Простите. Когда я услышала, что родители Сэма хотят забрать его, то запаниковала. Я не хочу его потерять.
Мое горло больно сжимается. Я стараюсь не думать о Сэме, делаю глубокий вдох. Вдох, выдох, говорю я себе.
– Мы обеспокоены вашим психическим состоянием, миссис Боу-Чемпс. Мы знаем, что ваш муж подверг вас огромному давлению, запрещая вам пойти в полицию и рассказать о Самюэле, когда необходимо было сделать это. Жизнь в таком напряжении в течение долгого времени может привести к серьезным нарушениям психического здоровья. Мы хотим убедиться, что вы достаточно эмоционально стабильны, чтобы вернуться домой.
– Домой? – Внезапно я совсем теряюсь. – Вы имеете в виду Париж?
Мысль о Париже, о том, чтобы быть рядом с Сэмом и Жан-Люком, заставляет мое сердце биться чаще.
– Нет – Она покашливает и смотрит на полицейского. – Я имею в виду не Париж, миссис Боу-Чемпс. Я говорю о вашем доме здесь.
Внутри меня все обрывается.
Офицер тушит сигарету о боковую стенку пепельницы, наблюдая за мной из-под густых бровей.
– Вы должны оставаться в штате Калифорния и дать согласие на еженедельные встречи с психиатром.
– Хотите сказать, что я не могу покинуть эту страну…
– Эту страна, – перебивает он, наклонившись вперед и сверля меня взглядом, – приняла вас и была вашим домом последние девять лет. Нет.
– Возможно, однажды вы сможете вернуться во Францию, – говорит женщина уже более дружелюбным тоном. – Это не постоянный запрет на выезд. Он будет действовать до тех пор, пока мы не сможем убедиться, что вы смирились, что Сэм не ваш сын.
Глава 58Сэм
Калифорния, 17 июля 1953 года
Крупная женщина с волосатыми руками уговаривает меня, раздражая своей назойливостью:
– Самюэль, тебе надо что-нибудь съесть. Ты можешь пойти вместе с нами в столовую и выбрать все, что захочешь.
Мне хочется ударить ее по желеобразным щекам.
– Когда я смогу увидеть свою маму? – снова спрашиваю я.
Она тяжело вздыхает.
– Мы уже сказали тебе. Лучше тебе не встречаться с ней перед отъездом.
Я сжимаю и разжимаю кулаки под столом, пытаясь не расплакаться.
– Я никуда не поеду. Я хочу увидеть свою маму!
– Самюэль, пожалуйста, веди себя разумно.
Ну все. Нет сил это терпеть. Я вскакиваю со стула, мой кулак взметается в воздух и бьет прямо по ее расплывшемуся рту. Я дышу так часто, будто только что пробежал марафон. Я ударил инспектора. Теперь я тоже попаду в тюрьму?
Жду.
Вперед выходит мужчина, он берет меня за руку. Я слишком напуган, чтобы одернуть ее. Он ведет меня по коридору. Мое сердце бешено стучит. Что они сделают со мной?
Мужчина заводит меня в маленькую комнатку. В ней стоят белый стол и два серых стула.
– Побудь здесь, пока не успокоишься.
Он отпускает мою руку и уходит, заперев за собой дверь. Я игнорирую стулья и сажусь прямо на пол, прижав колени к подбородку. Я не буду плакать. Не буду. Больше не буду. Я плакал и кричал, когда они увезли маму. Помню, как кричал им: «Но она ведь ничего не сделала!» Они сказали, что я пойму все позже, но я никогда не пойму.
Мой живот крутит, он урчит. Последнее, что я съел, это была плитка «Hershey» вчера вечером. Я не хотел есть хлопья, которые мне дали с утра, но мне очень хотелось пить, поэтому я выпил стакан молока. Жаль, что мы не добрались до Мексики. Я так устал, у меня кружится голова. Я закрываю глаза, положив голову на колени, и чувствую, как ресницы щекочут мои щеки. Мне нравится это чувство, и я снова и снова закрываю и открываю глаза.
Какой-то шум будит меня. Это звук ключа, поворачивающегося в замке. Заходят инспекторы. Мужчина все еще выглядит сердитым, женщина кажется грустной.
– Самюэль, мы понимаем, как ты, должно быть, злишься.
Ее голос звучит до тошноты приторно.
– Я прощаю тебя за то, что ты ударил меня. Знаю, что это просто твой гнев и твоя растерянность нашли выход…
– Но все равно, – перебивает ее мужчина, – если ты еще что-то такое выкинешь, будут последствия.
– Давайте пообедаем.
Женщина говорит фальшиво-радостным голосом.
– Давай же, парень, – добавляет мужчина, когда я не двигаюсь с места.
– Когда я смогу увидеть свою маму? – снова спрашиваю я.
Инспекторы переглядываются, мужчина поднимает бровь. Затем наклоняется и тянет меня за локоть.
Они ведут меня в столовую, где люди стоят в очереди и выбирают еду.
– Выбирай все, что захочешь, – говорит женщина.
Когда я подхожу к кассе, мой поднос все еще пустой. Я не собираюсь есть, хотя мой живот пустой, как черная дыра. Они находят свободный стол, и мы садимся. Люди пялятся на нас, но когда стоит мне оглянуться, как все отворачиваются.
– Нянчимся тут, – шепчет мужчина на ухо женщине. – А я вообще-то над делом работаю. У меня нет времени на это дерьмо.
Готов поспорить, он хочет, чтобы я это услышал. Он ненавидит меня, я это чувствую.
Женщина ставит передо мной тарелку с жареным картофелем, открывает банку «Кока-Колы», вставляет в нее трубочку и передает мне. Я беру одну картофелину. Женщина начинает улыбаться, и я кладу ее обратно. К «Коле» тоже не притрагиваюсь. Она берет свой хот-дог и откусывает, кетчуп разлетается во все стороны.