Мне не разрешают писать ей, поэтому нужно сделать это тайно, и потом надо будет как-то отправить его. Я подношу ручку к бумаге и нажимаю, выводя букву М, но чернила не выходят. Я нажимаю еще сильнее. Теперь на бумаге красуется клякса. Да что не так с этой тупой ручкой? Поднимаю ее над бумагой и сжимаю кончик пальцами. Чернила разлетаются во все стороны. Глупая ручка! Бросаю ее на стол. Я не буду плакать. Не буду.
Кто-то заходит в комнату, но я не оглядываюсь. Чувствую лишь, как чья-то рука гладит меня по спине, слышу, как кто-то поднимает ручку и вздыхает. Цветочный аромат подсказывает мне, что это Ненастоящая мама. Обернувшись, я вижу, как она встряхивает ручку, а затем подносит ее к листу белой бумаги. Краем глаза я замечаю, как она аккуратно выводит буквы на бумаге. Я слегка приподнимаю голову, чтобы увидеть, что там написано.
Дорогой Сэм
Мы тебя любим – nous t’aimons
Пожалуйста – s’il te plaît
Дай – donnes
Нам – nous
Шанс – une chance
Ненастоящая мама кладет ручку на стол передо мной.
Я рисую круг, чтобы проверить, пишет ли она. Все получается.
Пишу: «Я хочу поехать домой». Но ручка снова перестает писать, чернила вытекают, оставляя кляксы. Комок в горле становится больше. Но я не заплачу. Вместо этого тычу острым кончиком в бумагу, снова и снова.
Ненастоящая мама берет мою руку и крепко сжимает. Теперь я не могу ею пошевелить. Она садится на колени возле меня и берет вторую руку. Пытается притянуть меня к себе.
Я замираю, мое тело каменеет. Ненастоящая мама прижимает меня сильнее. Я отстраняюсь. Это похоже на борьбу. Я чувствую, как начинаю задыхаться.
Вдруг я вижу Бородача в дверном проеме.
– Сара! – кричит он, его лицо покраснело. – Что ты делаешь?
Глава 65Сара
Париж, 20 августа 1953 года
Сара не знает, как быть мамой Самюэлю. У нее не было времени, чтобы научиться этому. Очень трудно, когда в твоей жизни внезапно появляется ребенок с уже сформировавшимся характером. Ее не покидает гнетущее чувство, что уже слишком поздно. Она потеряла сына навсегда, и этот незнакомый ребенок вдруг занял его место. Они с Давидом пытаются вести обычную жизнь, но ничего обычного в ней нет. И несмотря на истощение – физическое и моральное, Сара совсем не может заснуть в последнее время.
– Сара, прошу тебя, перестать ворочаться, ты будишь меня.
– Я не понимаю, как ты можешь спать!
– Мы должны спать! Нам нужны силы, чтобы справиться с Самюэлем.
– Разве ты не слышишь, как он плачет?
– Он скоро перестанет. Ему просто нужно время, чтобы привыкнуть к новой жизни. Я понимаю, что ему тяжело, но мальчик справится и станет сильнее.
– Сильнее? Но какой ценой?
– Сара, чего ты хочешь от меня?
Она улавливает в уставшем голосе мужа раздражение.
– Просто не понимаю, как ты можешь ложиться и засыпать, когда он там плачет. Я вот не могу.
– Поэтому дети нуждаются в отцах так же сильно, как в матерях. Естественно, ты мягче меня, но мы должны оставаться твердыми и не поддаваться жалости. Это не поможет ему повзрослеть и понять, кем он является на самом деле.
– И кем же? Он девятилетний ребенок в чужой стране, его только что оторвали от единственной семьи, которую он знал.
– Сара, прошу тебя. Поговорим об этом утром. Сейчас надо поспать.
Сара отворачивается от Давида, по ее щекам текут слезы, но она не издает ни звука. Давид, конечно же, прав: надо собрать в кулак все свои силы, чтобы справиться с озлобленным мальчиком, которого привезли во Францию и отдали им. Давид всегда был сильнее ее, но Сара знает – он тоже страдает. Просто отказывается признаться себе, что сомневается. Он притворяется, будто никаких сомнений нет, что все будет хорошо, как только Самюэль привыкнет к своей новой жизни, что если они будут последовательными и терпеливыми, то он вернется к ним. Сара тихо вздыхает, отодвигает одеяло и садится на кровати.
– Пойду попью воды, – шепчет она хриплым голосом.
– Не ходи к нему, – отвечает ей Давид. – Ты только сделаешь хуже.
Хуже? думает она. Куда хуже?
Она на ощупь обходит кровать и открывает дверь в коридор. По пути на кухню надо миновать спальню Самюэля, и она прижимается ухом к его двери.
Внутри становится тихо. Неужели он услышал ее шаги? Наверное, Самюэль не хочет, чтобы Сара заходила к нему. Он ненавидит ее. Сара чувствует его ненависть, она окружает его, как энергетическое поле.
Но ей необходимо увидеть мальчика, прикоснуться к нему, знать, что он настоящий. Ей до сих пор не верится, что ее сын вернулся. Она аккуратно поворачивает ручку и бесшумно открывает дверь. На носочках подходит к его кровати и прислушивается к его дыханию, но ничего не слышит. Ей приходится наклониться, чтобы проверить, что он в кровати. Сара кладет руку на одеяло и проводит по нему, пока не нащупывает сына. Она знает, что он не спит, а просто лежит, задержав дыхание, и хочет, чтобы она поскорее ушла.
– Сэм, – шепчет она. – Je t’aime de tout mon coeur[16].
В ответ ничего. Вдруг он резко выдыхает. Сара чувствует, как сын вздрагивает. Она гладит его через одеяло, тихонько напевая:
Dodo, l’enfant do
L’enfant dormira bientôt.
Самюэль поворачивается к Саре, и она чувствует его теплое дыхание.
– Можешь уйти? – Он отворачивается к стене. – Оставь меня в покое.
Глава 66Сара
Париж, 2 сентября 1953 года
Сегодня во Франции важный день для всех детей – la rentrée. Жизнь наконец-то возвращается в привычное русло после двух месяцев летних каникул. Обычно все, кто может себе это позволить, а зачастую и те, кто не может, уезжают из Парижа в августе. Те же, кто остается в городе, наслаждаются пустынными улицами. Сара и Давид обожают Париж в августе и поэтому никогда не уезжают. Они предпочитают воспользоваться моментом, когда в городе почти нет машин, чтобы покататься на велосипедах, проехать по Люксембургскому саду, вдоль Сены к каналу Сен-Мартен, где они обычно оставляют велосипеды и выпивают по бокалу вина в одном из кафе на берегу канала.
Сара помнит с детства смешанное чувство радости и страха перед la rentrée. Списки классов вывешиваются на стене игровой площадки, родители и дети толпятся вокруг него, в нетерпении поскорее узнать, кто будет их учителем и одноклассниками в этом году. Сара счастлива, что теперь она наконец-то разделит этот момент со своим ребенком. Давид собирается пойти вместе с ними, и Сара знает, что он тоже с нетерпением ждет этого момента. Это поможет привести их жизнь в порядок. Ежедневные ритуалы – вот что им сейчас необходимо. Было сложно придумывать каждый день, чем развлечь Сэма. Ему все было неинтересно, даже Эйфелева башня. Он безучастно смотрел вниз, отказываясь чем-либо восхищаться.
– Хочешь, я разбужу Самюэля? – Давид заходит на кухню, где Сара накрывает стол к завтраку.
Она поворачивается к мужу.
– Я не уверена, что он понял, что сегодня за день.
– Знаю. Я говорил с ним вчера и прочитал ему историю про ребенка, который идет в школу. Показывал на картинки и на него, но я не могу разобрать, о чем он думает.
– Это правда. Самюэль пока ничем не делится с нами.
– Дай ему время. Я уверен, что он уже выучил некоторые французские слова, против своей воли, конечно же.
Давид поглаживает бороду.
– Школа, несомненно, пойдет ему на пользу. У него не останется выбора. Ему придется учить язык, чтобы выжить там.
– Надеюсь, это будет не слишком трудно. Знаешь, дети могут быть очень жестокими к чужакам. Он ведь не похож на них.
– Не переживай. Я говорил с директором, и он пообещал присмотреть за Самюэлем.
Давид кладет руку на плечо Сары.
– Как только Самюэль привыкнет к новому распорядку и подружится со своими ровесниками, все постепенно встанет на свои места. Однажды он поймет, что мы делаем все это потому, что любим его.
Сара кивает.
– Да. Пойдем разбудим его. Завтрак уже готов.
Давид стучит в дверь детской и тут же ее открывает.
– Самюэль, c’est l’heure.
Очертания Сэма в кровати остаются неподвижными. Сара наблюдает в дверях, как Давид подходит к кровати и кладет руку на одеяло.
– Самюэль, C’est l’heure aujourd’hui. Школа.
– Что?
Сэм поворачивается к нему, и Сара видит по его испуганному лицу, что он понял.
Она входит в комнату и открывает платяной шкаф. Достает из него отглаженные темные брюки и серую рубашку и кладет их на кровати рядом с Самюэлем.
Мальчик садится на кровати и трясет головой.
– Нет! Никакой школы. Я не хочу туда идти! Я не говорю по-французски.
Сара смотрит на него, она понимает, что он сказал, но не знает, что ответить. Она показывает на одежду и выходит из комнаты. Давид следует за ней.
Они пьют кофе на кухне и ждут своего сына. Проходит десять минут, пятнадцать. Самюэль не собирается выходить.
– Я схожу за ним. – Сара выходит, а Давид остается за столом и намазывает масло на хлеб.
Когда Сара входит в комнату, ее сердце замирает. Она закрывает глаза, жалея, что ей пришлось увидеть это. Самюэль залез под кровать, и ей в ноздри бьет сильный запах мочи. Не сказав ни слова, Сара подходит к кровати и трогает рукой идеально выглаженную школьную форму. Она насквозь сырая.
Саре хочется накричать на него, назвать отвратительным мальчишкой. Но вместо этого делает глубокий вдох, проглатывая свой гнев, наклоняется под кровать и вытаскивает Самюэля за локоть наружу.
На нем нет пижамных штанов. Она в ужасе смотрит на ноги сына. Они все покрыты красными волдырями. Самюэль смотрит на ноги, будто совсем забыл про сыпь, а затем испуганно смотрит на Сару. Он очень не хотел, чтобы кто-то это увидел.
Сара протягивает руку, чтобы потрогать воспаленную кожу. На ощупь она влажная и шершавая.