– Еще чаю? – предлагает мама Зака.
– Спасибо, но я откажусь. Должно быть, уже поздно. Нам стоит собираться домой. Я замечательно провела время.
Она смотрит на часы: 6:30! Давид вот-вот должен вернуться с работы. Он будет переживать, когда увидит, что их нет.
– Мне так жаль. – Сара поднимается со стула. – Я даже подумать не могла, что уже так поздно. Спасибо за ваше гостеприимство.
Сэм еле волочит ноги, когда они возвращаются домой. Он делает это нарочно, потому что видит, что Сара торопится. Когда он останавливается перед витриной магазина, она берет его за руку и тянет вперед:
– Allez, Сэм. Уже поздно.
Сила, с которой мальчик вырывает свою тоненькую ручку, заставляет ее ахнуть. Она отпускает ее. Нет никакого смысла спорить с ним, будет только хуже, поэтому она притворяется, что тоже смотрит на витрину. Она знает, что вскоре Сэму наскучит и он пойдет дальше.
Через две минуты Сэм начинает идти вперед, и на этот раз Сара делает вид, что она совершенно не торопится.
Когда они входят в квартиру, Давид встречает их у двери:
– Где вы были?
Сара чувствует, как Сэм замирает от страха.
– Самюэль нашел друга в школе. Я познакомилась с его мамой, и мы попили чай вместе.
Она видит, как Давид облегченно выдыхает.
– Я беспокоился.
Сара сжимает его руку.
– Прости, я не заметила, как пролетело время.
– Нет, я рад, что вы хорошо провели время. Что вы делали?
– Мы просто пили чай и болтали.
Сэм проскальзывает мимо них в свою комнату.
– Пойду поздороваюсь с ним как следует, – говорит Давид.
Сара идет за ним в комнату Сэма. Когда они стучат и заходят внутрь, Сэм поднимает глаза и быстро запихивает лист фиолетовой бумаги в ящик стола.
– Bonsoir, Samuel. – Кажется, Давид делает вид, что ничего не заметил, но Саре очень интересно, что было на том листе бумаги.
– Alors, c’était comment, l’école?[23] – Давид проходит дальше в комнату.
Сэм смотрит то на Давида, то на Сару.
– Нормально, – наконец произносит он.
– Bien, bien. – Давид улыбается. – C’est une bonne nouvelle. Je suis content[24].
Сара уходит готовить ужин. Давид приходит на кухню через несколько минут.
– Ну вот, началась школа, и он кажется более счастливым. Я знал, что общение со сверстниками поможет ему.
Он достает два винных бокала, наливает в каждый по капельке кассиса, а затем добавляет белого вина.
– Расскажи мне про этого друга.
– Про Зака? Он чудесный, очень вежливый и хорошо воспитанный. Его мама тоже очаровательная.
– Как мальчики общаются между собой?
– Ну ты же знаешь детей. Они всегда поймут друг друга.
Она кашляет, чтобы скрыть недосказанное. Она не хочет видеть разочарование на лице мужа, когда он узнает, что новый друг Сэма говорит по-английски.
– Да, это точно. – Давид замолкает. – Все будет хорошо, правда, Сара?
Она берет в руки свой бокал и ждет, когда он сделает то же самое. Они чокаются, смотря друг другу в глаза, но Сара не может ответить на его вопрос. Она до сих пор не уверена, что все будет в порядке.
Сара отпивает своего кира.
– До него трудно достучаться. Очень трудно. Кажется, будто мы собираемся взобраться на высокую гору, но мы даже не уверены, каким будет вид с вершины.
– Что ты имеешь в виду?
– Допустим, он привыкнет. У него не будет другого выбора. Но я не знаю, сможет ли он когда-нибудь нас полюбить.
Глава 72Сэм
Париж, 17 сентября 1953 года
Я еле успел запихать письмо в ящик стола, когда они зашли в мою комнату. Они, конечно, не поймут, что там написано, но увидят, что письмо на английском, и догадаются, кому я пишу.
Я снова вытаскиваю его. Но на этот раз кладу рядом с листком книгу, на случай если мне придется его резко спрятать. Я перечитываю его про себя.
Дорогая Мама,
Я тебя люблю. Я так по тебе скучаю, что у меня внутри все болит. Ты лутшая мама на свете, а Папа – лутший папа. Мне все равно что говорят другие. Они не понимают. Ненастоящие Мама и Папа суперстраные. Я называю мужчину Бородач потому что у него очень уродливая кривая борода. Ты и Папа это мои настоящие родители и я найду способ приехать домой. Так что не переживай. Как бы я хател чтобы мы доехали до Мексики. Мне здесь ненравится. Я тебя люблю.
Я очень стараюсь, когда пишу это письмо, и пытаюсь почти не отрывать ручку от бумаги, только когда делаю пробелы между словами. Не знаю, что еще сказать. У меня пока нет никакого плана, но я хочу, чтобы Мама знала: я обязательно что-то сделаю.
Щелкает дверная ручка. Мое сердце уходит в пятки. Быстро прячу письмо под книгу и открываю ее, притворяясь, что читаю.
Бородач подходит прямо к столу.
– Ça va, Samuel?
Он заглядывает мне за плечо.
– Qu’est-ce que tu lis?[25]
Наверняка он хочет узнать, что я читаю.
– Tintin.
– Laisse-moi le lire pour toi[26].
Он протягивает руку, чтобы взять книгу, но я опережаю его, и кладу локти на нее, чтобы сберечь письмо.
Я показываю пальцем на полку.
– Вот эту, – говорю я.
Он достает книгу.
– Les Trois Mousquetaires, bien, très bien!
Это «Три мушкетера»! Папина любимая книга.
Бородач открывает ее и начинает читать.
Я оставляю «Приключения Тинтина» лежать на столе, письмо спрятано под ней, и притворяюсь, что слушаю. Но на самом деле просто думаю о том, что еще могу написать в письме, и представляю мамино лицо, когда появлюсь на пороге дома.
Тут я понимаю, что Бородач перестал читать и смотрит на меня. Он хмурится, будто пытается что-то понять. Затем он говорит:
– Samuel, je sais que c’est difficile pour toi, même très difficile. Mais on t’aime et on va faire tout pour que ça marche[27].
Бородач говорит, что мне тяжело, но что мы должны идти вперед. Уверен, что он сказал что-то в этом духе.
О нет! Он снова идет к столу. Я уверен, он собирается взять «Приключения Тинтина», но тогда он увидит и письмо! Быстрым движением я достаю листок из-под книги и смахиваю на пол. Затем наступаю на него ногой.
– Essayons Tintin maintenant. C’est plus amusant[28].
Я знал! Слава богу, я избавился от письма.
Бородач берет книгу и снова начинает читать, изображая странные голоса разных персонажей. Он говорит громко и по-мальчишески за Тинтина, хитро и злобно за плохих героев. Но лучше всего у него получается собака. У него почти получается рассмешить меня. Его голос гремит, он расхаживает по комнате, выбрасывая руки, разыгрывая какие-то сцены. Я внимательно слежу за ним. У него очень хорошо получается пародировать голоса. Знаю, что он делает это, чтобы развеселить меня, и у него почти выходит. Он пытается быть добрым и веселым, но это ничего не меняет. Не хочу, чтобы он был моим папой. И никогда не захочу.
Глава 73Сара
Париж, 18 сентября 1953 года
Вчера вечером Сара заглянула в комнату Сэма и увидела картину, от которой у нее сжалось сердце. Давид читал ему, и казалось, что Сэм на самом деле слушает, его глаза внимательно следили за отцом, а не упирались в пустоту, как обычно. Она тихонько вернулась в кухню и помолилась Богу в знак благодарности.
Сегодня пятница, Шаббат начинается на закате. Когда Сара отводит Сэма в школу, она возвращается домой, чтобы приготовить халу, сладкий хлеб, который они преломляют, прежде чем приступить к ужину. Ей не позволено работать с сегодняшнего заката до субботней ночи, поэтому она должна убедиться, что все готово. Это значит, что надо сходить за покупками и приготовить еду и на завтра тоже. Она любит приготовления к Шаббату даже больше, чем сам Шаббат. Есть что-то успокаивающее в этом ритуале. Она считает свечи и расставляет их в канделябре.
Сара решает убраться дома, прежде чем идти за покупками. Сперва она убирает кухню, затем перемещается в гостиную и затем в спальни. Когда она застилает их с Давидом кровать, то вспоминает все бессонные ночи, которые провела здесь, молясь, чтобы найти Сэма, пытаясь отыскать следы железнодорожного работника из Дранси с длинным шрамом на щеке, практически до самого глаза. Нацисты держали свои документы в порядке, поэтому было несложно узнать его имя. К делу подключили международную службу розыска, но им сказали, что на поиски могут уйти годы. Так и случилось.
Ожидание и ложные надежды – все это было невыносимо трудным, и спустя пять долгих лет Давид сказал ей, что они должны прекратить поиски и смириться со своей утратой. Сара никак не могла пережить это. Иногда она закрывала глаза и могла почувствовать, как прикасается губами к мягкой головке своего ребенка, ощущает его молочный запах. Она не чувствовала, что может полноценно жить, пока не отыщет его, и в глубине души всегда знала, что Самюэль жив. Она чувствовала это так же отчетливо, как его сердцебиение, когда он был у нее в животе.
Давид считал, что стоит попытаться завести другого ребенка, но Сара не знала, как объяснить ему, что собственное тело казалось чужим и было ей отвратительно. Когда она впервые после Аушвица увидела себя в зеркало, то подумала, что смотрит на призрак Сары, которая там погибла. Она не узнавала себя. Кости выпирали под странным углом, на голове появились пряди седых волос, а глаза выглядели, как черные дыры в черепе. Такой образ надолго отпечатался у нее в голове, и прошло не меньше года, прежде чем она снова смогла посмотреть на себя. Ей пришлось заново себя узнавать. И Давида. Они изменились.
Но время шло. Неумолимо и равнодушно к их беде. Дни сменяли недели, недели месяцы, а месяцы годы. Годы, в течение которых ее ребенок полюбил кого-то другого как мать, кого-то другого как отца. Она продала бы душу, чтобы вернуть последние девять лет жизни Самюэля обратно.