– Самюэль.
– Passeport.
– Mais j’ai mon billet[45].
– Oui, et maintenant je demande ton passeport![46]
Я достаю паспорт из рюкзака. Мое сердце бешено стучит. Но это мой паспорт, и мне можно ездить на поезде. Все будет в порядке.
Я протягиваю его проверяющему.
Он кладет мне руку на плечо.
– Самюэль Лаффитт.
Глава 82Сара
Париж, 29 октября 1953 года
Мальчик, которого им вернули в ту темную ночь, это уменьшенная версия Сэма, но теперь он еще более замкнутый и угрюмый, чем раньше.
Он наказывает их молчанием, используя его как острый нож, который вонзается в душу Сары, разрывая ее на кусочки. И снова Давид укладывает его спать, читая ему сказку, которую он отказывается слушать, отвернувшись лицом к стене. Когда Самюэль засыпает, они тут же ложатся спать. Оба ужасно измучены. Но сна нет ни в одном глазу.
– Давид, – шепчет Сара в темноте.
– Сара, прошу, нам нужно поспать.
– Но я не могу. Я ужасно себя чувствую.
– Сара, заканчивай с этим. Мы не сделали ничего плохого. Нет ничего плохого в том, чтобы любить своего ребенка и хотеть его вырастить. Ты не должна чувствовать себя виноватой.
Слова, которые она хочет сказать на самом деле, застревают у нее в горле, как растущая опухоль. Вместо этого она сворачивается рядом с ним.
– Я недостаточно сильная, Давид. Я больше не могу.
– Дай ему время.
– Мы уже дали ему время. И это ничем не помогло. Его ненависть к нам растет с каждым днем.
– Он не сможет сопротивляться вечно. Он устанет, а мы будем здесь, чтобы его поддержать. Он вернется к нам. Нужно просто быть терпеливыми и продолжать верить.
– Верить, – бормочет она.
Давид поворачивается к ней лицом. Он вздыхает и берет ее за руку.
– У всех нас есть минуты сомнений, Сара. Все это непросто нам далось, но ты была такой смелой. Ты всегда была смелой.
– Я совсем не хотела, чтобы мне когда-нибудь пришлось быть смелой.
– Знаю, что не хотела.
Он гладит ее руку под покрывалом.
– Иногда я так злюсь внутри, а потом чувствую ужасную вину. И я просто не знаю, как… как…
Слезы стекают по ее щекам.
– Все будет в порядке, Сара. Я тебе обещаю.
– Как это могло произойти? Аушвиц – как такое стало возможным?
Давид продолжает гладить ее руку.
– Иногда люди поступают ужасно.
– Но разве Бог создал людей не по своему образу? Давид, это…
– Тсс, тише. Все будет хорошо.
Но она не может спать, не может есть и не может найти себе места. Ее нервы оголены, и кажется, что они могут лопнуть в любую минуту.
Тело ломит – от кончиков пальцев ног до самой головы. Кажется, что последние два месяца состарили ее на много лет. Она так больше не может, не видит смысла в том, что их сын вернулся, если все, что она видит – это его боль. Сара отворачивается от Давида, стараясь успокоиться, но растущая внутри паника грозит полностью завладеть ею. Она откидывает покрывало и вылезает из кровати.
Сара идет на кухню, открывает окно и вдыхает прохладный ночной воздух. Ей хотелось бы помолиться, попросить о помощи, но она больше не чувствует себя достойной этой помощи. Когда она пытается подобрать слова, то находит внутри себя только пустоту. Сара смотрит в темноту.
– Господи, – шепчет она. – Если тебе есть что сказать мне, скажи.
Господь ей не отвечает. И она понимает, почему. Дважды она просила Бога спасти ее сына, и дважды он отвечал на ее молитвы. Нельзя нарушать слово, данное Богу.
Она кладет руки на подоконник и высовывается из окна, ее голову наполняют мрачные мысли. Что, если бы они погибли в Аушвице? Сэм бы продолжил жить, не зная свою настоящую историю. Он бы вырос счастливым и свободным от всех этих забот. Без религии. Без истории. Без всего этого.
Она тоже хочет быть свободной. Жить без вины, боли и тревоги. Сара вглядывается в темноту и вдруг понимает, что есть только один способ обрести свободу и мир.
Впервые за много месяцев она спокойно спит и просыпается готовой к новому дню.
Когда они с Давидом накрывают стол к завтраку, Сара начинает разговор.
– Я тут думала. У меня есть идея. Это может помочь.
– Да?
– Я могла бы навестить Бошама в тюрьме. Могла бы узнать у него что-то о Самюэле, узнать больше о том, как его воспитывали и каким он был в детстве. Этом может помочь нам лучше его понять.
Давид молчит, пока наполняет кофемолку зернами.
– Дай мне подумать об этом.
На это она и рассчитывала. Ей нужно быть терпеливой.
Давид смотрит на нее.
– Уже семь тридцать, пора будить Самюэля.
Она не перестает злиться, оттого что эта задача всегда ложится на ее плечи. Она ненавидит будить его по утрам. Он так крепко спит, будто забрался внутрь себя и впал в спячку. Сара стягивает с него одеяло и гладит по спине, уговаривая вставать, но его детское тело сопротивляется ее прикосновениям. Прежде чем он оденется, надо позаботиться об экземе на его ногах и руках. Она аккуратно мажет его кремом, а затем выдает ему одежду на день и выходит, чтобы приготовить горячий шоколад, пока мальчик одевается. Сара приносит напиток прямо к нему в комнату, так она может убедиться, что он не залез обратно в постель.
Сегодня она разговаривает с ним особенно мягко.
– Сэм, не мучайся так. Мы придумаем, как снова сделать тебя счастливым. Я бы отдала душу за то, чтобы увидеть твою улыбку. И свое сердце за то, чтобы услышать твой смех.
Сара смотрит ему в глаза, но его взгляд такой пустой, что в нем не видно ни намека на понимание.
Когда они заходят на кухню, Давид допивает свой кофе. Он ставит плошку на стол с негромким стуком.
– Мне уже нужно идти. Самюэль должен вставать чуть раньше.
Наклоняясь, он берет Сэма за руки и целует его, один раз в каждую щеку.
Сара видит, что Сэм становится неподвижным, будто мечтает превратиться в каменного истукана.
После завтрака она отводит его в школу, но больше не пытается брать его за руку или даже идти рядом. Все равно тротуары слишком узкие для этого. Теперь она идет впереди, а он волочит ноги следом. Школа находится прямо за углом, и идти до нее всего пять минут, но Сара должна позволить ему растянуть этот путь до пятнадцати.
Глава 83Сара
Париж, 29 октября 1953 года
Хлопает входная дверь, Сара подпрыгивает от испуга. Должно быть, Давид вернулся с работы. Она выходит из комнаты и видит, как он снимает пальто и шляпу. Сара забирает у него шляпу и смахивает с нее пыль, а затем кладет ее на верхушку стойки для головных уборов. Когда она снова поворачивается к Давиду, она поражается его бледности.
– Я пойду поздороваюсь с Самюэлем.
– Конечно. Хочешь, я налью тебе выпить?
– Да, пастис, пожалуйста. Чувствую себя не очень хорошо.
Давид всегда пьет пастис, когда ему нездоровится. Он говорит, что этот напиток убивает все бактерии быстрее любого лекарства.
Сара наблюдает, как Давид поворачивается и идет к комнате Сэма.
– Его там нет! – кричит Сара ему в след. – Он в гостиной.
Она как раз наливает напиток в стакан, когда Давид заходит на кухню.
– Самюэль заснул, – говорит он, потирая бороду. – Заснул на диване. Иногда мне кажется, что это его способ убежать от реальности.
– Ты когда-нибудь думал, что ему снится?
Сара протягивает Давиду стакан.
– Ну, мы не выбираем свои сны, но если бы он мог, думаю, он хотел бы видеть сны об Америке. Его сердце все еще там.
Сара кивает и прислоняется спиной к раковине.
– Жаль, что… Жаль, что он не считает Францию своим домом, но уже слишком поздно, не так ли? Понятие дома закладывается в твоем сознании, когда ты совсем маленький, и потом закрепляется там навсегда.
– Не знаю, Сара. Я больше ничего не знаю.
Давид выдвигает стул и падает на него.
– Я так устал, Сара. Мне нездоровится.
Сара садится рядом с ним.
– Я тоже. Чувствую себя так, будто внутри меня кто-то постоянно терзает. Эта внутренняя борьба пытается вырваться наружу.
Давид поворачивается к ней.
– А помнишь, Сара? Помнишь, как трудно было продолжать верить и бороться? Иногда мне просто хотелось закрыть глаза и позволить смерти принести мне облегчение и забрать меня.
– Знаю. – Сара нежно гладит его по руке, прекрасно понимая, почему ему важно вспоминать это иногда. Она и сама порой чувствует такую потребность. Возможно, так ее сознание пытается осмыслить то, что с ними произошло. Но в этом не было никакого смысла. Возможно, каждый раз, когда она проигрывает в голове эти воспоминания, то надеется, что боль будет не такой невыносимой. Что воспоминание, проигранное тысячу раз, потеряет свою силу.
– Думаю, я бы умер там, если бы не знал, что где-то нас ждет Самюэль, – говорит Давид. – Я держался только потому, что хотел снова его найти.
– Так ты тоже знал? Что он жив?
– Я не знал, но держался за эту призрачную надежду. Я был сильным ради него, хотел, чтобы он гордился своим отцом, где бы он ни был.
– Мне он тоже придавал сил. Наша любовь к Самюэлю помогла нам выжить, не так ли?
Сара видит одинокую слезу, стекающую по щеке Давида и пропадающую в его густой бороде. Она знает, как ему трудно говорить вот так. Это слишком тяжело для него. Он должен держать себя в руках, а эти невыносимые эмоции заставляют его чувствовать, что он теряет контроль. Сара знает, хотя муж никогда ей этого не говорил. Теперь, когда Давид начал этот разговор, она хочет его продолжить. Это поможет им обоим.
– Я помню, как однажды я копала траншею за пределами лагеря, – продолжает она, поглаживая его по руке. – Было так жарко, а у нас не осталось воды. Помню, как вытирала пот с бровей, а затем слизывала его с руки. Затем я заметила, что рядом со мной стоит надзиратель и смотрит на меня. Я зажмурилась, ожидая, что он меня ударит. Но вместо этого он спросил, хочу ли я пить.