ьта и включает запись.
Она думает: я так мало успела порадоваться жизни, а тут – получите: конец света. Я не хочу жить в том мире, каким он станет после. Я хочу оставить здесь свое тело, хочу уйти из этой жизни быстро и чисто – как провалиться в глубокую-глубокую шахту. Я хочу взобраться на гору – на самую высокую гору. Посмотрю оттуда на мир вокруг и превращусь в частицу Солнца. Мое тело такое слабое и такое уродливое. А как хочется просто крепко держать что-то в руках. Просто шевелить пальцами ног, даже менструацию пережить хочется. Господи, я даже никогда не баюкала на руках собственную дочь.
Она вспоминает: я ведь каталась на лыжах. Холодно бывало так, что дух захватывало, а мне все нипочем – тепло. Я скользила по склону, словно танцуя. Я любила прыгать, скакать. Я никогда не жаловалась, никогда. Только сейчас. И всего-то хотелось самую малость – захватить нормальной жизни чуть-чуть побольше.
До ее слуха доносится гудение вертолета и взрывы в центре города. Быстро как все происходит.
Карен закрывает глаза и видит: в ее видениях кровь перемешана с грязью, настоящее тесто для «Черного леса». Каньоны пустых небоскребов. Дома, гробы, дети, машины, швабры и метлы, бутылочные пробки – все горит, плавится и стекает в море, где растворяется, как карамель. И всему этому есть причина, Карен знает это наверняка. Вот она видит универсам в Техасе, видит торговый зал через объектив черно-белой камеры наблюдения. На мониторе – двое детей. Они лежат на полу в луже разлитого лимонада. Она видит взрыв хранилища нервно-паралитического газа в Юте, видит, как ядовитый буро-желтый призрак расползается по континенту. Она видит пустые кабинеты – какой-то офис в Сан-Паулу, Бразилия. Желтые листочки-стикеры падают на пол, словно осенние листья.
Как же она боялась этого дня. Знала, что он настанет, боялась и была вынуждена ждать. И вот он настал.
26. Конец прогресса
На следующий день Ричард и Меган едут по вымокшим под дождем улицам, мимо десятка тысяч коттеджей. Некоторые здания горят, кое-какие уже догорели. Иногда они видят поодаль одинокие человеческие силуэты. Многие время от времени начинают бесцельно палить из пистолетов. Лица выглядят осунувшимися и подавленными.
Машин попадается мало. Двери многих домов открыты настежь, и четвероногие обитатели пригорода – собаки, еноты, скунсы – не теряют времени даром. Вот машина, оставленная посреди лужайки. Две мертвые собаки лежат на краю дороги.
«Все, все, кого мы знали, – думают Ричард и Меган, – самая красивая одноклассница, любимые актеры, старые знакомые, смотрители маяков и лаборанты. Непостижимо».
Авеню Бельвью. Дом родителей Ричарда деликатно равнодушен к переменам, произошедшим в мире. Внутри по-прежнему тикают часы, в раковине две невымытые чашки из-под кофе, на календаре приписка:
2:30. К зубному технику
Оливковое масло
Курица
Спаржа
Едем в Беллингем с Синклерами
Даже сквозь закрытые окна слышно, как шумит океан. Наверху в спальне все также ощущается знакомый, родной запах. Кровать воспринимается как надгробная плита.
Родители.
Это они были душой жизни на Рэббит-лейн, ее движущей силой. Родители Ричарда и Пэм уже никогда не вернутся из Штатов, как не вернется из Кауаи отец Гамильтона, а его мать – из Торонто. Родители Лайнуса и отец Венди сейчас в шестидесяти милях отсюда. А если бы даже и в миллионе – какая разница? Родители Карен домой не вернулись, и, судя по ее догадкам, ждать их не приходится.
Меган садится на кровать и всхлипывает, затем бьет сама себя.
– Эй, Мег, ты чего? За что это ты себя так?
– За то, что у меня кишка тонка даже пореветь по-нормальному, как людям положено.
– Ну что ты, дочура…
Ричард садится рядом и обнимает Меган. Та прячет лицо и ревет в голос. Он держится, понимая, что успеет еще наплакаться – потом. Когда Меган чуть успокаивается, он говорит:
– Давай соберем здесь кое-что. Что-то припрячем, что-то с собой возьмем.
Меган встает и с неохотой начинает собираться. Домашние шлепанцы; жемчужное ожерелье; трубка; фотографии в рамках. Еще Меган берет с собой подушку, чтобы лучше запомнить запах бабушки.
Они выходят на балкон, откуда открывается вид на центр города. Небо затянуто дымом, пахнет горелым деревом и подпаленными тормозными колодками. Ричард остается на балконе, а Меган бежит обратно в комнату, откуда возвращается с одной из бриллиантовых сережек мамы Ричарда. «Пап, дай руку». Ричард протягивает руку, и Меган изо всех сил прижимает бриллиантик к его ладони. Он смотрит, как играет гранями драгоценный камешек, и ему вспоминается другой день: давно это было, и погода была солнечная. Они приехали с Меган на пляж в Эмблсайд. Он смотрел на солнце, на игравшую в его лучах воду и думал о том, что свет есть и внутри каждого из нас. Этот свет – ярче солнечного, свет разума, свет души. Он совсем было забыл об этом, но вот теперь вспомнил, здесь, на балконе.
Лайнус, Венди, Гамильтон и Пэм едут по пустой Ирмонт-драйв. Доехав до вершины холма, они останавливаются и смотрят на раскинувшийся перед ними город. Он лежит лужей расплавленного олова, пожары в нем – словно жемчужины ацетиленового пламени из неисправной, не закрывающейся горелки. Дымные канаты уползают в небо, будто привязанные одним концом к порожденному огнем запустению. В порту по воде растеклось огромное нефтяное пятно. Оно горит густо-бирюзовым пламенем.
– Горящий океан, – произносит Гамильтон. – Будто море подожженного виски.
Лайнус снимает панораму на камеру Hi-8.
При всем этом на их лицах нет траурного выражения. Все еще слишком потрясены и прячутся под скорлупой бесстрастного оцепенения. «А что прикажете делать? – молча спрашивает каждый. – Каков скрытый смысл того, что случилось?»
– Я однажды ехала в поезде, – говорит Пэм, – в Англии дело было. Возвращалась в Лондон из чьего-то особняка под Манчестером. Ровно в одиннадцать часов поезд довольно резко остановился. Да, забыла сказать, это был День Поминовения[21]. Так вот, остановилось все – машины, оборудование всякое. Никакого шума, и все молчат. Тишина полная. На минуту все замолчали и закрыли глаза. Представляете: целая страна зажмуривается на минуту! У меня было ощущение, что мир остановился. Я еще было подумала: «Вот как, наверное, будет выглядеть конец света. Так остановится время». Вот и сейчас у меня почти такое же чувство.
Ветер меняет направление.
– Что за вонь? – удивляется Гамильтон.
Через секунду всем становится ясно, что за запах донес до них ветер.
Гамильтон закатывает глаза:
– Это они, блин! Протёчники!
Пэм вскрикивает и швыряет в него фотоаппарат.
Вернувшись из поездки в дом бабушки и дедушки, Меган вдруг ощущает потребность сделать что-нибудь полезное. Она идет на участок соседа мистера Леннокса, чтобы покормить страусов. Заслышав ее шаги, птицы поднимают шум. Меган пересекает лужайку и распахивает дверь, украшенную ярким рождественским венком. Заглянув в подсобку, она обнаруживает мешки с кукурузой, под которыми погребена даже стиральная машина. Сквозь окошко в гаражной двери птиц не видно, но вдруг откуда-то из угла просовываются две злые, глупые физиономии с глазами, будто подведенными тушью от «Мэйбеллин». Страусы что-то тарахтят, и Меган улыбается. Птицы оголодали, и она спешит развязать мешок и засунуть его внутрь гаража. Пока страусы заняты кукурузой, она вытаскивает их поилку и набирает в нее воды из декоративного прудика у дома. Когда она возвращается, страусы настойчиво тычутся клювами ей в руки – они хотят пить. Меган очарована этими диковинными созданиями. Она садится на приступочку и наблюдает за ними.
В гараже, пожалуй, слишком уж мрачно, думает Меган. Наверняка этим птицам нужно много света и воздуха. Она проходит в глубь гаража в поисках какой-нибудь штуковины, которой можно было бы подпереть дверь, не захлопывая ее целиком. Бам! Страусы одновременно бросаются к незапертой двери, врываются в дом, переворачивают вверх дном кухню и гостиную, а затем устремляются к входной двери, которую Меган, конечно же, забыла закрыть.
«Вот блин! – думает она. – Опять родео».
Она выбегает на лужайку и видит двух улепетывающих со всех ног птиц, они потешно взмахивают коротенькими крылышками. Страусы исчезают в лесу – с таким же успехом их можно было бы бросить в воду, привязав к ногам груз.
Вечером Лайнус снова заводит генератор. Электрическое освещение придает дому атмосферу псевдостабильности, какого-то притворного спокойствия.
Карен вновь водружает на голову пакет из темной бумаги и рассказывает о том, что творится в мире.
– На террасе кафе-мороженого в Цюрихе – скелеты.
– Как скелеты? Уже?
– Нет, это из будущего. Вот еще. Макинтошевский компьютер свалился на пол. Это в Иокогаме, филиал банка Суми… Суми… Сумимото. Одни обрывки какие-то. Вот рассвет над Эквадором, какая-то канализационная труба в лучах утреннего солнца, а рядом – опять труп. Еще… еще я вижу пятерых лыжников в ярких комбинезонах. Они так и уснули прямо на склоне горы в Шамони. В Миссури железнодорожный вагон сошел с рельсов. Миллионы лотерейных билетов – ну, таких, где стираешь защитный слой и сразу видишь, выиграл или нет, – все вывалились в ручей. Вена, там… две девчонки заходят в магазин, набивают карманы шоколадом и… и… все. Они уже спят. Обе.
– Кари, а что-нибудь, что к нам ближе, ты можешь разглядеть? – спрашивает Венди. – Отец мой, например. Что с ним?
– Дай руку.
Венди протягивает руку, Карен берет ее ладонь в свою и говорит:
– Он спит. В своей постели. Он ничего не успел узнать о том, что творится, ничего не понял. Прилег вздремнуть и во сне уснул. Я понятно говорю?
– Да.
Все тоже хотят узнать о судьбе близких и по очереди подают Карен руки. Отец Гамильтона уснул на пляже, его тело унесло в море приливом. Мама уснула в одном из торговых центров Торонто. Родители Ричарда уснули в машине, стоя в очереди на пересечение границы. Родители Пэм вышли из машины и пошли пешком. Они успели прошагать с полмили уже на канадской стороне, а затем тоже уснули. Родители Лайнуса погибли в автомобильной катастрофе на автостраде неподалеку от Лэнгли.