– Я тебе сейчас покажу «посредственных умов».
Вмешивается Карен:
– Эй, парни, хватит гормонами играть. Цыц!
Венди:
– Джаред, у меня такое ощущение, что за этот год мы должны были что-то сделать, но что – не поняли, а значит – не прошли испытание.
– Согласен, – кивает Ричард. – Ну, а если бы мы исполнили наше тайное предназначение, а что дальше-то? Что нам за это – поездку в Рим первым классом обеспечат? Или годовой запас рисовых макарон? Может, ты не обратил внимания, но Земля теперь больше напоминает мрачную груду отвала из шахты. Даже если бы мы очень захотели, вряд ли нам удалось бы многое изменить. Что ты нам предлагаешь? Стать основоположниками новой расы человекообразных? Заложить фундамент новой цивилизации? Соорудить новый Ноев ковчег? Скопить наследство? Мы ведь даже не знаем, что будем есть через год-другой. Мебель грызть станем? Друг друга сожрем?
Венди добавляет:
– Джаред, не забывай про то, какая здесь радиация. Посмотри, что с погодой творится. Какие там планы на пять лет вперед. Тут и на неделю загадывать нельзя.
– Венди, ты ведь носишь нашего ребенка. – (Блин, проболтался!) – Как ты думаешь, какая жизнь ему светит?
Венди переходит в контратаку:
– Ему? Значит, пол ты уже знаешь. Если уж ты такой знаток будущего, Джаред, то тогда мог бы об этом заранее подумать.
– Погодите, погодите, погодите, – это Лайнус. – Я так понял, вы двое…
Венди тяжело вздыхает, подтверждая его догадку.
– Ну, ты и скотина! – кричит мне Лайнус и швыряет пластмассовый стул примерно туда, где, по его расчетам, я должен находиться. Стул задевает жаровню, угли рассыпаются по земле, Ричард едва успевает отдернуть ноги.
– Придурок! – кричит он. – Чуть не спалил меня!
Лайнусу на Ричарда плевать; он обращается ко мне:
– Тебе, козлу, даже покойником – и то неймется! Что – так приспичило? Из штанов вылезает? – Тут он переключается на Венди: – Просто замечательно. И где же вы это сообразили? И каким образом? Теперь-то ясно, почему ты в последнее время ходишь сама не своя.
– Это было в каньоне. Две недели назад. И это был не секс, который секс, – объясняет Венди. – Это… соединение двух душ напрямую. Я даже не раздевалась.
– Так я тебе и поверил про души.
– Лайнус, – говорю я. – Успокойся, пожалуйста. Я просто избавил Венди от одиночества.
– Ну да, конечно. Делов-то!
Мы с Венди вздыхаем.
– Лайнус, хочешь – я могу сделать так, что забеременеешь ты. В этом нет ничего невозможного. Могу устроить, если попросишь.
Ричард сгребает угли в кучу осколком кирпича. Лайнус растерян – вроде бы и надо сердиться, но кому именно адресовать свой праведный гнев, уже не совсем ясно.
Карен говорит:
– Лайнус, это не так плохо, как тебе кажется.
Лайнус по-прежнему сердится, все остальные молча смотрят на меня – чего-то ждут. Неожиданно паузу прерывает Ричард. Он говорит:
– Джаред правильно делал, что тревожился за нас. У нас ведь действительно нет никаких ценностей, никаких ориентиров в жизни. Все наши принципы отлично подстраивались под сиюминутные цели. Ничего по-настоящему важного у нас в жизни не было, да и сейчас нет.
Гамильтон взрывается:
– Слушай, Ричард, да я за эти две недели себя хоть человеком почувствовал! А ты пытаешься стереть во мне это чувство. Неужели это действительно настолько необходимо – анализировать каждый наш неверный шаг?
– Я думаю, да. И нам придется разобраться в себе, – отвечает ему Ричард. – Ты посмотри на нас, Гамильтон. Нет бы нам стремиться к чему-то высокому, мы тратили жизнь на то, чтобы раскрыть свои индивидуальности, чтобы быть свободными.
– Ричард! – Карен пытается перебить его.
– Нет, Карен, дай договорить. У меня это копилось с тех пор, как Джаред появился перед нами в первый раз. Мне кажется, мы всегда хотели жить благородной, достойной жизнью, но – как-то по-своему. Помните, на что мы всегда жаловались: Интернет – тоска и чушь собачья. По «ящику» ничего интересного. Видео – скукотища. Политики все идиоты и свиньи. Верните мне мою невинность. Мне нужно выразить мое внутреннее «я». Ну и что – какие у нас убеждения? Да никаких, а если и есть какие-то, так мы ни одного поступка не совершили в соответствии с ними.
Вата пригорает, потом начинает стекать с решетки на огонь. Обуглившуюся оболочку, как сброшенный черный кокон, уносит ветер.
– В этом ты прав, – произносит Лайнус, и все глаза обращаются к нему. Я его не перебиваю, потому что говорит он дельные вещи. – Мы продолжали жить той же жизнью, даже когда потеряли все. Черт, даже мир и тот умудрились упустить! Ну разве не идиотизм? Мы столько пережили, на наших глазах разворачивался такой кошмар – и что? Мы смотрим видео, жуем жратву из банок, глотаем «колеса» и швыряемся вещами.
Гамильтон перебивает его:
– Ну вот что, Хелен Келлер, давай переходи к делу. А если собираешься и дальше слезу вышибать, то я переставлю мебель и не скажу тебе как.
– Слушай, Гамильтон, – вмешивается Ричард, – но разве мы, если честно, хоть раз собрались вместе, чтобы пожелать друг другу обрести веру и мудрость после такой катастрофы? Нет ведь. Вместо этого мы устраиваем целую трагедию по поводу того, что кто-то из протёчников не успел в Тот день вернуть в прокат кассету с третьей частью «Крестного отца» и нам теперь не посмотреть этот фильм. Хватило ли нам смирения собраться и поговорить друг с другом по душам? В чем вообще хоть как-то проявлялась наша внутренняя жизнь?
– Конечно, проявлялась, – не соглашается Карен. – Лично у меня она самая настоящая. Как же без нее?
– Я и не говорю, что у нас ее нет. Другое дело, что она никак себя не проявляет. Добрые дела, самопожертвование, убежденность, принципиальность – вот что свидетельствует о существовании внутреннего мира человека. А мы? Вместо всего этого мы устраиваем гонки на выживание на стоянке у Итона, обшариваем магазины что получше, поджигаем супермаркеты.
– Слушай, ну ты уж нас так изобразил – ни одного доброго слова, – пытается отшутиться Венди, инстинктивно держа руки на животе – прикрывая первые клетки новой жизни.
– Нет, если по правде, Ричард, – вмешиваюсь я, – эти гонки получились просто классно. Честное слово. А еще мне очень понравилось, как вы расписали свои машины из баллончиков. Одни названия чего стоят! Твой, например, «Лохомобиль». Я как увидел это, так и понял, за кого болеть надо.
– Я тоже, но…
Словно не замечая, что Ричард еще не договорил, Меган обращается ко мне:
– Джаред, прекрати про машины. Скажи лучше, что дальше-то делать. Что мы можем изменить? Ты же обещал научить нас тому, что поможет нам измениться. Ну так давай учи.
Все замолкают. Тишина.
– Ладно, ребята. Вы хотите, чтобы я сказал вам, что в мире есть место для нравственности. Так и есть. Другое дело – вы. Вы не беспокоитесь за свои души; лучшие части каждого из вас – они ждут не дождутся вырваться из ваших тел, отбросить их и воспарить. Скоро вам придется начать жить по-другому. Совсем не так, как раньше. Когда настанет этот момент, выбор обозначится предельно четко. Мир еще возможно вернуть назад.
Лавина вопросов:
– Но ты ведь так и не сказал, как нам?..
– Что мы должны?..
– А что потом?..
– Когда нам?..
– Да уймитесь вы наконец! Мы тут перепалку затеяли, и Венди спросила, что вам нужно было делать в течение этого года. Так вот, ответ прост до невозможности: вам и нужно-то было всего ничего – вот так же спорить до хрипоты. Причем – двадцать четыре часа в сутки. Вы должны были задать друг другу по миллиону вопросов на тему «Почему случилось то, что случилось». Если бы вы вели себя так, то уже вернулись бы в тот мир обратно, в такой, каким он был, вернулись бы, став мудрее, лучше. Но вы выбрали другой путь. Поджоги, мародерство, бесконечные коктейли, видео, гонки. Так что теперь переходим к плану «Б».
Жаровня шипит.
– Я вернусь, когда кончится гроза. Встретимся через семь дней на Кливлендской дамбе, на закате.
– Какая гроза? – спрашивает Гамильтон.
Грохочет гром, сверкает, поджигая небо, молния.
– Вот эта гроза, эта самая. Понял, придурок?
33. Ваше сообщение получено
Еще там, на Земле, я обратил внимание, как сильно все небесные явления влияют на настроение людей. Как-то раз по осени – в семидесятые, точнее не помню – я сидел на футбольном матче, играли «Лайонс» из Британской Колумбии. Не успело зайти солнце, как над восточной, самой дешевой трибуной показалась луна – низкая и оттого огромная, янтарного цвета, с прожилками и пятнами. Она нависла над стадионом, словно собираясь скатиться прямо в его чашу. И тут раздался голос комментатора: «Леди и джентльмены, предлагаю встретить аплодисментами почетную гостью сегодняшнего матча – Луну!» Что тут началось! До самого конца матча народ не мог успокоиться.
Примерно в то же время мы с моей футбольной командой должны были лететь ночным рейсом на соревнования в Манитобу. Где-то над Саскачеваном я выглянул в иллюминатор и увидел северное сияние. Небо играло, сверкало, переливалось. Ощущение было такое, будто я застукал самого Бога, подпевающего приемнику в машине, остановившейся у светофора. Турнир мы тот, кстати, выиграли. Выиграли же, мать вашу!
А потом, незадолго до того, как у меня обнаружили рак крови, над Ванкувером завис тонкий ломтик – молодой месяц. Была видна и Венера – раскаленная добела. Я смотрел за тем, как два небесных светила неспешно двигались навстречу друг другу. Наконец они встретились: Венера коснулась неосвещенной части лунного диска. Пока она не спряталась в тень, казалось, что свет идет прямо с поверхности Луны. Ну, а вскоре после этого, как я уже сказал, мне поставили диагноз – лейкемия. Вот так.
Я упомянул все эти астрономические явления, чтобы напомнить о том, каково может быть воздействие на человека грома и молнии. Мои друзья выдержали уже шесть дней непрерывных ураганов с грозами. Наш район и все окрестности пылают, зажженные ударами бесконечных молний. Ребята похватали что успели, побросали вещички в машины и двинулись искать безопасное место – где можно более или менее сносно дышать и где есть хоть какое-то укрытие от непогоды. Поехали они на поле ближайшего гольф-клуба, что на плоской вершине холма.