«Теперь дела плохи», — подумал Яльмар, глядя на брата.
И эта мысль, как ни странно, оказалась для него даже утешительной. Он вспомнил Ребекку Мартинссон, ту, которой являлась Вильма после смерти.
Туре глядел на Яльмара. Он видел, что брат молчит, как и всегда. В то же время он не мог не заметить происшедшей с братом перемены. Что-то случилось.
— Ты болен? — спросил он Яльмара.
«Да, я болен», — мысленно ответил тот ему.
Вслух он ничего не сказал. Просто поднялся из-за стола, вышел за дверь, затем за порог и побрел к себе. В свой мрачный дом, наполненный вещами, которых он не покупал.
«А потом мы беседовали с Юханнесом Сварваре, — продолжал вспоминать он. — Папа тогда лежал в реанимации».
Он видит все, как сейчас. Вот Туре распахивает дверь и решительно переступает порог кухни Юханнеса Сварваре.
— Черт бы тебя подрал! — кричит Туре, вытаскивая из-за пояса нож.
Яльмар молча останавливается в дверях.
Сварваре готов завопить от страха. Он лежал на скамейке, пьяный после вчерашнего, однако, завидев братьев, поднялся и сел.
Туре вонзает нож в столешницу. Пусть знает, насколько все серьезно!
— Что случилось? — спрашивает Юханнес.
— Речь пойдет о том самолете, что затонул, — говорит Туре, — и обо всем, что с ним связано. Это то, о чем все давно забыли и что ни к чему помнить, однако ты распустил язык, как баба. В результате отец попал в больницу. И если он не выкарабкается или я прослышу, что ты опять болтаешь…
Тут он выдернул нож и направил его в глаз Сварваре.
— Ты кому-нибудь еще о нем говорил? — допытывался Туре.
Юханнес отрицательно покачал головой, уставившись на острие ножа.
Потом Крекула ушли.
— По крайней мере, теперь он заткнется, — сказал Туре.
— А как быть с Вильмой и Симоном? — спросил его Яльмар.
Туре пожал плечами.
— Они ничего не найдут, — успокоил он брата. — Все это так и останется старческой болтовней. Но лучше проследить за тем, чтобы они не ныряли!
Теперь Яльмар Крекула стоял на пороге своего дома, отгоняя прочь мысли о Юханнесе Сварваре, Вильме, Симоне и всех остальных. Он не хотел входить туда. Но что же ему оставалось, спать в сарае?
Свен-Эрик Стольнакке и Аири Бюлунд направлялись в поселок Пуолтса, где у Аири был загородный дом. Пришла пора взглянуть на него, тем более что погода этим вечером располагала к прогулке.
В машине Стольнакке рассказал Аири, как они с Ребеккой заманили Туре Крекула в ловушку. Аири выслушала его, может, несколько рассеянно, а потом заметила, что у них все вышло здорово.
Однако Свен-Эрик пребывал в плохом настроении. «Хорошо, когда хоть что-то получается», — ответил он ей, а сам в это время гнал из головы неприятные воспоминания о том, как вел себя в доме Арнарсона: как топтался на кухне, бесцеремонно уничтожая следы преступления, и рассуждал о причине смерти Хьорлейфура, не разобравшись в том, о чем говорит.
Стольнакке хотел, чтобы Аири утешила его, сказала ему что-нибудь вроде «у тебя всегда все получается, любимый». Но она молчала.
Теперь инспектора терзала мысль о том, что он ни на что не годен, от которой у него пропадало всякое желание работать.
Они ехали молча. Дома, когда они не разговаривали друг с другом, то была уютная, мирная тишина: они или переглядывались, или обменивались улыбками, или Аири играла с кошкой, или занималась цветами, что-то бурча себе под нос. Теперь же в воздухе чувствовалось напряжение.
Свен-Эрик понимал, как устала Аири от его неприятностей на работе, от его вечных сетований на Анну-Марию, от воспоминаний о перестрелке в Регле и от всего того, к чему она сама не была причастна и чего не могла понять.
«Она уйдет от меня, — думал Стольнакке. — Наши отношения не имеют будущего».
И вот они наконец приехали. Аири выскочила из машины.
— Хочешь кофе? — спросила она Свена-Эрика. — Я поставлю.
— Ну, если ты все равно собираешься ставить… — только и смог пробурчать в ответ Стольнакке.
Аири исчезла за дверью, а инспектор остался стоять на улице, решая, что ему делать дальше.
Он обошел вокруг дома. На заднем дворе Аири устроила настоящее кошачье кладбище. Кроме ее собственных питомцев, здесь покоилось несколько кошек ее знакомых. Прошлым летом, будучи на больничном, Свен-Эрик помогал Аири пересаживать сюда куст сибирской розы. Теперь ему пришло в голову посмотреть, пережил ли он зиму.
Внезапно из-за его спины вынырнула Аири. Она протягивала Стольнакке чашку кофе. Свен-Эрик не хотел, чтобы она сразу же развернулась и ушла, поэтому попросил ее:
— Расскажи мне еще раз о Тигге-Тигре.
Он и раньше любил сидеть с Аири на веранде и слушать ее истории о похороненных за домом кошках. И теперь, как ребенок, попросил ее в очередной раз рассказать его любимую сказку.
— А что здесь говорить? — начала Аири. — Это был мой первый кот, а раньше я никогда не держала их. Но когда Маттиасу исполнилось пятнадцать, он стал просить меня завести кошку или хотя бы волнистого попугайчика. Кого угодно. Но я уперлась: ни в коем случае! И вот, когда мы жили на Бангатан, к нам стал захаживать серый полосатый кот. Конечно, я его не впускала. Но каждый вечер, когда я возвращалась с работы, он встречал меня у ворот и мяукал. Стояла поздняя осень, а он был худой как жердь. Душераздирающее зрелище!
— Наверное, кто-то бросил, — проворчал Свен-Эрик. — Бывают же такие люди!
— Я обошла всех соседей, но никто не знал его, — продолжала Аири. — Это животное просто преследовало меня. Когда я мылась в бане, он сидел снаружи, на окне, и смотрел. А когда я хлопотала на кухне, он прыгал на тумбу, что стояла у нас в саду, и наблюдал за мной. Он повисал на входной двери, вцепившись когтями в край дверного окошка. Он буквально осадил наш дом. Я сходила с ума.
И вот однажды, когда Маттиас вернулся домой поздно вечером, а этот кот опять сидел у ворот и мяукал, мы не выдержали. «Давай впустим его», — предложил Маттиас. «Давай, что ж, — согласилась я. — Только пусть он живет у тебя. Это будет твой кот».
Однако с тех пор кот следовал за мной по пятам. Обычно он устраивался отдыхать у меня на коленях и только в редких случаях — у Маттиаса. Но как-то раз я уехала, и Маттиаса тоже несколько дней не было дома. Кот сидел и глядел на Эрьяна. Он присматривался к нему четверо суток, прежде чем прыгнул ему на колени. А когда я вернулась домой, — а я была в Марокко и забыла в этой поездке обо всем, — кот набросился на меня прямо с порога и здорово поцарапал, чтобы показать, как он зол на меня.
— Еще бы, ведь ты бросила его, — заметил Свен-Эрик.
— Потом он простил меня, — продолжала Аири. — Но поначалу бил постоянно. А в мае мы с Тигге-Тигром вместе жгли костер. Сначала мы с ним весь день работали в саду, пока Эрьян, будучи в депрессии, сидел дома и ничего не хотел делать. А потом мы с котом сидели рядом и смотрели в огонь. А какой он был акробат! Когда мы вечерами отдыхали дома, он цеплялся передними лапами за желоб, а задними стучался в окно. И стоило нам открыть форточку, как он тут же запрыгивал в комнату. У меня весь подоконник заставлен цветами, но Тигге-Тигер ни разу не разбил ни одного горшка.
Аири замолчала, и некоторое время они со Свеном-Эриком глядели на березу, под которой лежал ее первый кот.
— Тигге-Тигер умер от старости, — закончила свою историю Аири. — Это он сделал из меня кошатницу.
— Сочувствую, — вздохнул Свен-Эрик и сжал ладонь Аири в своей руке.
— Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на вражду и ссоры, — заметила Аири, и Стольнакке еще сильнее сжал ее пальцы.
Он знал, что она права.
Но что ему было делать со злобой, скопившейся у него в груди?
На часах двадцать часов тридцать две минуты.
«Вы позвонили Монсу Веннгрену в адвокатское бюро „Мейер и Дитцингер“. К сожалению, сейчас я не могу ответить на ваш звонок. Оставьте, пожалуйста, сообщение после сигнала».
«Привет, это Ребекка. Всего лишь хотела сказать, что постоянно думаю о тебе и хочу увидеть тебя. Позвони, как только сможешь».
Она посмотрела на Веру, которая, согнувшись в дугу, мочилась в саду. Несмотря на поздний час, было светло как днем. Издалека слышалась трель кроншнепа. Не одна Ребекка тосковала в этот весенний вечер.
«Почему любовь так мучительна?» — мысленно спросила она у Веры.
В двадцать один час пять минут Ребекка послала Монсу Веннгрену еще одно сообщение: «Привет! Сижу и читаю материалы расследования убийства. Хочу залезть к тебе в постель. Не сердись, милый».
В это время Ребекка купала в ванной Веру. Отложив телефон на туалетный столик, она включила воду и принялась смывать с нее шампунь.
— Давай договоримся, что больше ты не будешь валяться в грязи, — наставляла она собаку.
В знак согласия Вера лизнула ей руку.
На часах двадцать один час шестнадцать минут.
«Вы позвонили Монсу Веннгрену в адвокатское бюро „Мейер и Дитцингер“. К сожалению, сейчас я не могу ответить на ваш звонок. Оставьте, пожалуйста, сообщение после сигнала».
Ребекка отложила телефон в сторону и не стала отправлять никаких сообщений.
Вместо этого она принялась кормить Веру.
— Я не заслужила такого наказания, — жаловалась она собаке.
Поужинав, Вера вытерла пасть о ее брюки.
На часах четыре часа тридцать шесть минут. Почти ночь. Ребекка проснулась и потянулась за телефоном. Никаких сообщений. Никаких пропущенных звонков. Вокруг нее на постели разбросаны листки бумаги. Это материалы расследования убийства. Вера храпит в ногах.
— Все в порядке, — утешает себя Ребекка. — Теперь надо спать.
Двадцать девятое апреля, среда
В пять минут восьмого утра Ребекка позвонила Анне-Марии Мелла. Та отвечала тихо, чтобы не разбудить Роберта. Тот спал, повернувшись к супруге и дыша ей в затылок.
— Я читала твои записи после разговора с Юханнесом Сварваре, — сказала Ребекка.
— Угу.
— Ты пишешь, что ему, похоже, было что сказать, но он оборвал ваш