Шлагбаум поднят, а дорога расчищена, однако не доходит до самого дома. Автомобиль Яльмара стоял в самом ее конце. Последние метры на пути к дому Ребекка преодолевала, ступая в след снегохода. Кто-то уже проходил здесь до нее. Возможно, сам Яльмар. Видно, что человек шел тяжело, проваливаясь на каждом третьем-четвертом шаге.
Вера и Тинтин носились вокруг, тычась в землю счастливыми мордами. Ребекка заметила след оленя, который тоже, должно быть, экономя силы, шел за снегоходом. А между березами, видно, петляли куропатки. Вот показался вышедший на тропу лось. Почти четверть часа шла Ребекка к дому через лес.
На ее стук никто не открыл, и она вошла в незапертую дверь.
Дом состоял из одной комнаты. Прямо возле двери устроен кухонный уголок. Слева на стене висели шкафчики для посуды с раздвижными дверцами. Под ними стояли плита и столик, на котором Ребекка увидела перевернутую вверх дном оранжевую чашку для мытья посуды и щетку рядом с ней.
Справа был небольшой обеденный стол с тремя простыми деревянными стульями, покрытыми несколькими слоями краски, последние из которых, похоже, василькового цвета. Чуть дальше в глубине комнаты стоял диван. На нем лежали ворсистые подушки оттенка слоновой кости с кругами цвета нуги посредине. Еще несколько, в зеленых и коричневых тонах, прислонены к подлокотникам, очевидно, для просушки.
Несмотря на огонь в камине, воздух в комнате оставался сырым.
Яльмар Крекула сидел на диване. Он не стал подкладывать под себя мягкую подушку, а опустился прямо на жесткий каркас, не сняв ни куртки, ни нейлоновой кепки.
— Что вы здесь делаете? — спросил он Ребекку.
— Не знаю, — пожала плечами та, остановившись у входа. — Послушайте, — сказала вдруг она, — там, снаружи, две мои собаки сейчас в клочья расцарапают вашу дверь. Ничего, если они войдут? Они грязные, как черти.
— Хорошо, впускайте, — кивнул Яльмар.
Ребекка открыла дверь.
Вера сразу ринулась к Яльмару, чуть не перевернув стол. Тинтин же игнорировала хозяина дома и нюхала воздух, пока не улеглась возле камина.
Яльмар не смог удержаться от того, чтобы не приласкать Веру, а она истолковала это проявление дружелюбия как разрешение прыгнуть на диван. Завидев это, Ребекка строго окликнула ее и приказала было сесть на пол, но Яльмар махнул рукой в знак того, что все в порядке. Однако Вера не остановилась на достигнутом и полезла целоваться с Яльмаром. Ей было нелегко влезть ему на грудь — мешал большой живот, — но она кое-как устроилась и лизнула его в губы.
— Но, но… — попытался урезонить собаку Яльмар.
Голос его звучал строго, однако он тут же принялся выбирать из шерсти Веры комки снега. Собаке это понравилось. Она легла на Яльмара всей своей тяжестью и еще раз ткнулась ему в лицо носом.
— Она только что съела полевую мышь, — предупредила Яльмара Ребекка.
— А, черт с ней, — махнул рукой Крекула и рассмеялся.
— Я ни в чем не виновата, — продолжала Ребекка. — Это не я ее воспитала.
— Ну, вот, — пробормотал Яльмар, обращаясь к Вере. — А кто же воспитал тебя, старушка?
Ребекка было растерялась, однако тут же решила, что лгать ни к чему.
— Это собака Хьорлейфура Арнарсона, — ответила она.
Яльмар задумчиво кивнул и погладил Вере уши.
— Никогда не видел у него собаки, — заметил он. — Хотите кофе?
— Спасибо, не откажусь.
— Вероятно, вам придется вскипятить его самой, я не могу встать. Все нужное найдете в шкафу.
Ребекка налила в перлокатор воды и засыпала кофе. Возле плиты она увидела раскрытую Библию. Один стих был подчеркнут. Ребекка прочла его вслух: «И уныл во мне дух мой, онемело во мне сердце мое».
— Любите Псалтырь? — спросила она Яльмара.
— Ну, читаю иногда, — неуверенно ответил он. — Это единственная книга в моем доме.
Ребекка взяла ее в руки, пролистала. Миниатюрный том в черной обложке с золотым тиснением и тонкими страницами. Шрифт до того мелкий, что почти невозможно читать.
— Я использую лупу, — пояснил Яльмар, угадав ее мысли.
Ребекка сразу определила, что книга старая, и удивилась качеству бумаги: издана в 1928 году, а страницы даже не пожелтели. Ребекка понюхала обложку. Она пахла церковью, бабушкой и стариной.
— А вы читаете Библию? — спросил Яльмар.
— Редко, — призналась Ребекка. — Я ничего не имею против Библии, но церковь…
— И что именно вы читаете? — перебил ее Крекула.
— Разное, — ответила Ребекка. — Люблю пророков. Мне нравится их язык, такой пламенный… И еще меня привлекает их человечность. Иона, например, невероятно плаксивый и ненадежный тип. Господь говорит ему: «Иди в Ниневию и проповедуй». А он пускается совсем в другую сторону. И под конец, уже в животе большой рыбы, он предсказал падение Ниневии. Однако потом, когда ее жители покаялись, Господь пожалел их и решил не разрушать город. Ну, и Ионе это не понравилось, потому что он напророчил одно, а выходило все по-другому.
— Иона сидел в животе кита, — поправил Яльмар.
— Интересно, что ему понадобилось умереть, чтобы переродиться, — вспомнила Ребекка. — Но и после этого он далеко не безупречен. Он изменился, но не совсем. Можно сказать, Иона только в начале пути… Что вы читаете?
Ребекка открыла Библию на странице, отмеченной лиловой закладкой, прикрепленной к корешку.
— Книга Иова, — ответила она сама себе и прищурилась, читая подчеркнутый стих: «О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой»[50].
— Да, — задумчиво кивнул Яльмар.
Сейчас он походил на прихожанина лестадианской церкви.
«Страдалец читает о страдальце», — подумала Ребекка.
— Я полагаю, Бог поступает с нами, как отец, — сказал Крекула. — Как строгий отец, — добавил он, почесывая Вере живот.
Яльмар улыбался, как бы давая понять, что говорит не всерьез. Однако Ребекке было не до шуток.
Вера довольно вздохнула. Ей вторила Тинтин со стороны камина. Вот какой должна быть собачья жизнь!
— «Но гора, падая, разрушается, и скала сходит с места своего; вода стирает камни; разлив ее смывает земную пыль; так и надежду человека Ты уничтожаешь, — продолжала читать Ребекка, — теснишь его до конца, и он уходит; изменяешь ему лице и отсылаешь его»[51].
Ребекка оглянулась. Повсюду на стенах, обшитых благородного вида сосновыми панелями, висели украшения и сувениры. Пейзаж без подписи с изображением водяной мельницы на берегу залива в лучах заката; саамский нож; довольно неумело вырезанная деревянная шкатулка; выцветшее чучело белки на дереве; часы, изготовленные из медной сковороды, ко дну которой прикрепили стрелки. На подоконнике стояла фарфоровая ваза с искусственными цветами и несколько фотографий.
— Пойдемте, я вам кое-что покажу, — сказал вдруг Крекула, поднимаясь с дивана.
Вера неохотно спрыгнула на пол.
Он откинул в сторону тряпичный коврик и четырехугольный кусок линолеума, под которым обнаружилась не закрепленная в полу доска. Крекула достал из-под нее пакет. В нем лежали три книги по математике, обернутые клеенкой в красно-белую клетку. Там же оказалась пластиковая папка. Яльмар выложил содержимое пакета на кухонный стол.
Ребекка прочитала названия книг: «Многомерный анализ», «Дискретная математика», «Математический справочник».
— Это изучают в университетах, — гордо заявил Крекула. — Я не такой дурак, как вы, наверное, думаете, — добавил он сердито. — Загляните в папку.
— Но я ничего такого не думала, — оправдывалась Ребекка. — А почему вы прячете все это под полом?
Яльмар взял со стола книгу и пролистал ее.
— Мой отец и братья… — с дрожью в голосе отвечал он, — и моя мать, если уж на то пошло… О, это был целый скандал!
Ребекка открыла папку. В ней лежал аттестат о среднем образовании.
— Я занимался в свободное от работы время, — продолжал Крекула. — Вот за этим столом. Я учился, боролся. Математика всегда давалась мне легко, остальные предметы — хуже. С этой бумагой я мог бы поступить в университет, но…
И Яльмар вспоминает тысяча девятьсот семьдесят второй год. Ему двадцать пять лет. Все лето он собирался серьезно поговорить с отцом и Туре о своем выходе из семейного бизнеса. Он не хочет больше заниматься грузоперевозками; он будет учиться и жить на стипендию. Сколько раз бессонными ночами прокручивал он в уме предстоящий разговор! Иногда Яльмар мысленно обещал домашним вернуться в бюро, как только получит диплом. Иногда посылал их ко всем чертям и говорил, что лучше будет ночевать под мостом, чем жить с ними. Но в результате так ничего и не сказал.
— Да, это было непросто, — вздохнул Яльмар.
Ребекка подняла на него глаза, но ему не полегчало. Сердце его разрывалось на части. Крекула опустился на ближайший деревянный стул.
Тотчас подбежали собаки и принялись лизать ему руки.
Внезапно из глаз Яльмара брызнули слезы. Тяжесть на душе стала невыносимой.
— Какого черта! — всхлипывал он. — Это же моя жизнь! Я такой толстый… Я ведь работал, это была моя единственная…
Он не договорил и кивнул на книги, закрыв рот ладонью. Однако и дальше продолжал всхлипывать, не в силах унять плач.
— Вы захватили магнитофон? — наконец выдавил он из себя. — Вы ведь за этим приехали?
— Нет, — покачала головой Ребекка.
Она просто смотрела на него — единственная свидетельница его горя и слез. Она не задавала вопросов.
Вера положила лапу на колено Яльмару. Тинтин улеглась ему на ноги.
Крекула поднялся и убрал пакет с книгами обратно в свой тайник.
Ребекка скосила глаза на черно-белую фотографию, которую давно уже заметила на стене. Со снимка на нее смотрели мужчина и женщина, стоящие на крыльце, на нижней ступеньке которого сидели два мальчика. Должно быть, Туре и Яльмар с родителями.
«Папу зовут Исак, а маму… Кертту», — вспомнила Ребекка.
Лицо молодой Кертту показалось ей знакомым. Где-то она уже его видела. Может, на снимке в доме Анни Аутио? Или у Юханнеса Сварваре? Нет.