— Которую вы положили на прорубь?
— Да.
Они ехали на мотовездеходе через лес. За деревьями расстилалось озеро изумительной красоты. Когда Туре выключил мотор, все погрузилось в тишину. Лед искрился на солнце. Казалось, там, за деревьями, спрятано хрустальное ожерелье.
Перед глазами Яльмара возникла черная прорубь с лежащей на ней деревянной крестовиной.
Он вспоминал, как стоял и смотрел на поднимающиеся из отверстия во льду пузырьки воздуха.
— Дай нож, — сказала тогда Кертту Туре.
Он протянул ей тот, что висел у него на поясе, и она перерезала веревку. А потом сказала Яльмару:
— Иди найди дверь или еще что-нибудь, чтобы положить сверху.
Она кивнула в сторону дома, одиноко стоявшего на берегу. Яльмар тоже посмотрел туда. В голосе Кертту слышалось нетерпение.
— Там наверняка есть туалет или что-нибудь в этом роде. Поторопись.
И Яльмар поспешил в указанном направлении, снял с петель дверь дровяного сарая и принес матери. К тому времени Кертту уже перерезала веревку и сняла с проруби крестовину.
— Положи дверь сюда, — она указала на прорубь. — И встань на нее.
И Яльмар сделал, как ему велели.
Он щурился: солнце слепило ему глаза. Туре напевал себе под нос.
Прошло несколько минут, а потом кто-то начал царапать дверь с той стороны.
Яльмар так и подумал: «кто-то». Мысль о том, что это Вильма или Симон, была бы для него невыносимой.
Кертту молчала, глядя куда-то вдаль. Яльмар тоже смотрел в сторону. Только Туре не спускал глаз с двери. Он выглядел деятельным и бодрым, словно вся эта затея придала ему сил.
— И что же делал Туре? — поинтересовалась Ребекка. — Он ведь тоже был с вами?
— Ничего, — ответил Яльмар. — Это все я, я…
Человек подо льдом отплыл куда-то в сторону. Туре перестал петь и принялся высматривать его, словно зверь добычу.
— Это она, — тихо сказал Туре. — Она маленькая…
Яльмар не хотел его слышать. Нет, это не она. Это «кто-то».
А потом «кто-то» начал долбить лед, рубить и сверлить его ножом.
Туре это, похоже, развеселило.
— Чертова кошка! — воскликнул он даже с некоторым уважением. — У нее есть характер, это надо признать.
Он стоял в стороне и наблюдал, как дырочка во льду становилась все больше и больше. Наконец из нее показалась рука. Туре тут же сжал ее в своей, словно поздоровался.
— Добрый день, добрый день, — смеялся он, дергая руку из стороны в сторону.
И с вызовом глядел на брата. Этот взгляд знаком Яльмару с детства. «Помешай мне, если сможешь, — говорил он, — или скажи что-нибудь, если осмелишься».
Но Яльмар молчал. Он словно ослеп и оглох, как всегда в таких случаях. Он позволил брату делать то, что тот хочет.
А потом Туре остался с пустой водолазной перчаткой в руке. «Кому-то» все-таки посчастливилось вырваться.
— Шлюха! — закричал он.
Теперь в его голосе слышалась злоба.
Вильма плыла дальше, а Туре бежал за ней, запыхавшись. Ведь лед был гладкий и скользкий, а девушка передвигалась в воде быстро.
— Чертова стокгольмская шлюха! — ворчал Туре.
Потом она снова стучала и царапалась в дверь и вдруг пропала, а Туре искал ее.
И вот наконец все кончено. Она затихла. Туре тоже.
— Наконец-то, — задыхаясь, шептал он, — наконец-то…
Туре опустился на колени и прижал лицо ко льду.
— Мы объявляем в розыск Туре Крекула, — сказала Анна-Мария Мелла Свену-Эрику Стольнакке, Томми Рантакюро и Фреду Ульссону.
Они собрались в здании полицейского участка.
— Надо сообщить патрульным в Елливаре, Бодене, Лулео, Каликсе и Хапаранде. Разошлите список всех машин, имеющихся на предприятии Крекула, а также в распоряжении членов семьи.
Тут ее мобильник сигнализировал о получении эсэмэс. Голосовое сообщение.
Коллеги выжидательно подняли брови.
— Проклятье! — выругалась Анна-Мария, откладывая телефон в сторону. — Ребекка отправилась в Пиили-ярве поговорить с Яльмаром Крекула. Якобы он позвонил ей и во всем сознался.
Анна-Мария набрала номер Ребекки, однако ответа не дождалась.
— Все ее чертово безрассудство! — возмутилась она.
Полицейские молчали. Анна-Мария глядела на Свена-Эрика. Должно быть, тот вспоминал Реглу. Если кто и отличился тогда безрассудством, так это Анна-Мария.
Внезапно Мелла почувствовала себя усталой, и ей стало тоскливо. Она приготовилась выслушать то, что сейчас должен был сказать Свен-Эрик. Мелла не собиралась ни сжимать кулаки, ни закатывать рукава, ни кричать. Она встретила бы все его обвинения с открытым забралом.
«Это конец, — думала Анна-Мария. — Больше я не вынесу. Лучше рожу еще одного ребенка».
Прошло несколько секунд, которые тянулись целую вечность. Анна-Мария смотрела на Свена-Эрика, а тот — на нее.
— Все как тогда, — сказал наконец Стольнакке. — Мы едем в Пиили-ярви.
Кровь бросилась в лицо Анне-Марии.
«Все как тогда». — Он, конечно, имел в виду Реглу.
Яльмар отхлебнул кофе, держа чашку обеими руками. Вера царапала ему ногу, требуя к себе внимания, хотя за время своего рассказа Яльмар не переставал ее чесать.
— Я не думал, что там, подо льдом, Вильма, — продолжал он. — Эта мысль была свыше моих сил. Она умирала там, я стоял здесь.
— Но потом вы о ней вспоминали? — спросила Ребекка.
— Да… — прошептал он. — И много…
— А как она попала в реку?
— Мать велела нам перевезти ее, — отвечал Яльмар, — не хотела, чтобы ее нашли в озере. Вы же понимаете, там лежит самолет, о котором никто не должен знать. Мы подняли ее и стали ждать Симона. Но он так и не появился.
Яльмар закрыл глаза. Сейчас он вспоминал, как они разломали зеленую дверь на куски, которые побросали в прорубь.
«И мы не обратили внимания на рюкзаки, — заметил он про себя. — Думали, что все учли, однако оказалось не так».
Крекула провел ладонью по лицу и продолжил:
— На мотовездеходе мы вывезли ее на лесную дорогу. В машине я сжимал ее в своих объятьях. Именно тогда и начались мои мучения, которым до сих пор нет конца. Если бы не я держал ее, тогда, быть может… Я не знаю, я не могу этого забыть… Потом положили ее в их автомобиль, на заднее сиденье. Я сел за руль и направился в сторону Тервасковски, туда, где реку еще не сковало льдом. На это бензина хватило. Брат отвез мать домой, а потом присоединился ко мне. Мы отнесли Вильму к порогам и бросили в воду. Ключи от их автомобиля спрятали над колесом.
— Я слышала, ваша мать в войну работала на немцев? — спросила Ребекка.
Яльмар кивнул.
«Это правда», — подумал он, вспоминая один случай из своего детства. Тогда мальчишка его возраста, сын коммуниста, завидев Кертту, вытянул руку в гитлеровском приветствии. История закончилась дракой, в которой приняли участие семь человек. Потом кто-то позвал полицию — и все разбежались.
Яльмар помнил, что повторяла Кертту, когда Туре пропал в лесу: «Это расплата».
А что говорил ему Исак в бане?
Это было не так давно, уже после того как проболтался Юханнес Сварваре и после инфаркта Исака. И после убийства.
Тяжело стало тогда дышать в доме Крекула от всего того, что думалось и не говорилось вслух. У Кертту сильней, чем когда-либо раньше, заныли кости. Она все чаще жаловалась, как тяжело ей стало ухаживать за Исаком. Все-таки зимой он был получше. Однажды в начале марта он не смог подняться с постели. Доктора предположили, что ночью он перенес мини-инфаркт. С тех пор Исак не вставал.
— От него воняет, — сказала Кертту Яльмару.
Она сидела на кухне в своем выходном пальто, туфлях и с сумочкой на коленях в ожидании жены Туре Лауры, которая собиралась отвезти ее в город. Кертту записалась к врачу. «Теперь я езжу в город только к доктору», — говорила она с характерным для нее раскатистым «р». Только сейчас, когда Кертту сама вымылась, надушилась и надела на себя все чистое, она смогла почувствовать этот запах.
Исак пошел прогуляться. Он ходил, несмотря на перенесенный осенью обширный инфаркт. Иногда и ему надо было дышать свежим воздухом. Обычно старик быстро возвращался домой, пил кофе и рассказывал о том, что видел и слышал. В числе тех немногих, кого он навещал, был Юханнес Сварваре. Скольких друзей потерял Исак за свою жизнь, сколько связей разорвал! «Бизнес есть бизнес, — говорил он. — Всем не угодишь».
— Если б вы знали, как тяжело мне с отцом, — жаловалась Кертту Яльмару, подразумевая под этим «вы» его и не присутствовавшего при разговоре Туре.
Ее голос звучал хрипло и резко.
— Вы уж, будьте добры, вымойте его, а об остальном я позабочусь сама, — твердо заявила она.
Тут во дворе послышались автомобильные гудки. Это приехала Лаура.
Яльмар вздохнул. Что ему оставалось делать? Насильно затолкать Исака в ванную? Поставить его под душ, связав по рукам и ногам, и выскоблить щеткой?
Через полтора часа Исак вернулся с прогулки. Яльмар все еще сидел на кухне.
— Я затопил баню, — сказал он отцу. — Хочешь составить мне компанию?
На столе стояло шесть бутылок крепкого пива разных сортов.
Исак не испытывал особого желания мыться. Он только что сидел в гостях, где пил кое-что покрепче кофе, и Яльмар это заметил. Теперь же отец с жадностью смотрел на расставленные на столе бутылки.
Яльмар взял его хитростью. Он не ныл, не пилил и не надоедал ему своими вопросами. Он делал вид, будто ему безразлично, что ответит старик; будто он вовсе не собирается мыть его.
Прихватив со стола бутылки и полотенце, Яльмар вышел за дверь и направился к бане. Исак посторонился на пороге, пропуская его. Яльмар положил пиво в наполненное снегом ведерко. Пусть охладится.
Он вымылся, а потом ушел в парную и плеснул воды на каменку. Густой пар, поднявшись до самой верхней ступеньки, на которой он сидел, ожег кожу. Яльмар старался не замечать своего огромного живота. Боже, какой он стал толстый!
Вместо этого Яльмар подумал о том, что теперь в их доме живут только старики. Раньше в парной пахло сухой сосной, мылом и жаром от каменки. Сейчас здесь вместе с паром распространяется запах застарелой грязи. Это потому, что они давно не чистили лавки.