ьше, дальше… Наконец, он увидел издали трёх юношей. Ни на что больше он смотреть не хотел.
Странно, думал приезжий, иудеи должны были представлять себе эту историю совершенно иначе; и вообще речь шла о чём-то другом. В полуденный зной пришли три мужика в запылённой одежде. Гостей усадили в тени под деревом, хозяин хлопочет об угощении. «И будет сын у Сарры, жены твоей». А тут не мужи — ангелы. Они ничего не говорят, ничего не едят, они просто сидят и молчат, склонив головы в пышных причёсках, и угадывают мысли друг друга. В сущности, они трое — одна неизречённая мысль. Красота, гармония, покой. То, чего никогда не было и не будет на этой земле.
Не было ни малейшей охоты вступать в беседу с аккуратно причёсанным старцем, который остановился позади и спросил: «Это кто ж такие будут?»
Приезжий пожал плечами. Старик остался недоволен его ответом. «Какая ж это Троица. Троица — это отец-сын-святой дух. А это что?»
«Угу», — сказал приезжий, не отрывая глаз от иконы.
«А?»
«Вы совершенно правы».
«Я говорю: а это что?»
«Это? — спросил турист, просыпаясь. — Как вам сказать. Это беседа без слов: Я, Ты и Он. Это аллегория времени, слева прошлое, справа будущее. А посредине настоящее».
«А по-моему, — сказал старик, — это что-нибудь божественное».
«Вы правы. Тут изображена ветхозаветная Троица, три ангела пришли к Аврааму и Сарре. Их здесь не видно».
Он добавил:
«Это знаменитая икона».
«Знаю, что знаменитая. Так к кому, говоришь, пришли?»
Не дождавшись ответа, старик проговорил:
«Это что, евреи, что ль?»
К сожалению, сказал иностранец и отошёл побыть у окна. Аккуратный старичок покачал головой и побрёл прочь. Народу прибавилось. Вокруг теснились экскурсанты. Он стоял у окна. Ещё одна группа вступила в зал.
«The prophet Elija with scenes from his life!»[11]
Таксист, почуявший хороший калым, везёт его за город, в Николо-Ленинское или как оно там называется, — не доезжая Пахры, свернуть на дорогу без указателя, место таинственное и знаменитое. В лесу, где ещё недавно собирали грибы почётные инвалиды социализма, стоят заборы, висят видеокамеры, сверкают башенки вилл, кукольное средневековье, дворцы-мутанты, третьеразрядный модерн. Выяснение личности перед воротами из чугуна и жести, всё на удивление просто и быстро, старая дружба не ржавеет! Такси разворачивается и катит прочь, гость вступает на территорию, ведомый мордатым телохранителем, радушный хозяин встречает в просторном холле.
Хозяин свеж, бодр, улыбчив, по-видимому, не испытывает смущения, что, впрочем, было бы странно в этих хоромах. Лицо Серёжи с раздавшейся нижней половиной стало прямоугольным, кожа бронзовой, он не постарел, пожалуй, даже помолодел зрелой, законсервированной молодостью. Время течёт по-разному на разных планетах, и как бы даже в разные стороны. Что-то мешающее есть в этой встрече, надо признать, — какой-то песок на зубах, но в конце концов это не удивительно, после стольких лет. Хотели было обняться.
«Сколько времени ты уже здесь?.. — За этим следует ритуальный вопрос: — Жрать хочешь?»
И распахиваются половинки дверей, и катится стол-тележка с бутылками необыкновенных фасонов, мажордом с физиономией, по которой проехалась скалка для раскатывания теста, расставляет яства. «Фуршетик», — говорит хозяин. Друзья сидят за овальным столом на неудобных стильных стульях с круглыми спинками; слабый взмах ладонью — так отмахиваются от насекомых, — и человек с плоским лицом исчез. Ручной телефон промурлыкал первые такты каватины Фигаро. Комната представляла собой гибрид музея с деловым кабинетом, пахли розы, тонкий, гнилостно-сладковатый запах, словно где-то в подвале разлагался труп. Хозяин тряс металлическим патроном, в котором брякали кубики льда.
«Алло», — сказал он брезгливо.
Некоторое время он слушал шепчущую, бормочущую трубку.
«Короче».
Трубка шелестела, волновалась.
«Я сказал: нет. Пусть заткнётся».
Он разлил по фужерам бледно-янтарный напиток.
«Ты давай, приступай, не жди…»
«Мы тогда таких питий не пили», — заметил гость.
«Уж это точно, — улыбнулся хозяин. — Нравится?»
«Неплохо».
«Мой рецепт. Ты давай. Не стесняйся. Надолго к нам?»
«Ещё денька два-три».
«По делам или так?»
«Какие у меня дела. Да, — проговорил гость, — тут много перемен. Хотя бы уже то, что я могу приехать…»
«Демократия», — сказал хозяин.
Он спросил:
«Видел кого-нибудь из наших?»
Приезжий отвечал, что никого не видел, одну только Ольгу.
«Это которую?»
«Ту самую».
Он назвал фамилию.
«А!.. где-то припоминаю. Рыжую? Она, по-моему, уже три фамилии сменила».
«Столько воды утекло, а она нисколько не изменилась».
Мальчик резвый, кудрявый, влюблённый.
«Алло…»
Иностранец поворачивал голову, поглядывал по углам.
«Алло. Я сказал. Больше повторять не буду… — Гостю: — Так, говоришь, не изменилась. Ты ведь, кажется, вздыхал по ней».
«Не я один».
«На меня, что ли, намекаешь?»
«Хотя бы».
«Что-то не помню. Ну и как она тебя встретила?»
Гость пожал плечами.
«Ты женат? — Приезжий ответил, что живёт один. — Ну, так тем более. Не теряйся. Раз уж приехал. Она всем даёт, — сказал хозяин, берясь за новый фиал. — Вот это попробуй».
Владетельный князь наливает яд в кубок дорогого гостя.
«А ты?»
«Воздержусь. Врачи запретили».
Приезжий смотрит в окно; пора приступать. Погода хмурится. В сущности, у него нет никакого плана, он полагается на вдохновение.
«А ты помнишь, Серёжа…» (Или, может быть, Сергей Иванович?)
«Конечно, помню».
«Но ведь ты ещё не знаешь, — гость улыбается, — что́ я хочу спросить».
«Знаю, — хозяин в ответ. — Университет».
«Помнишь нашу балюстраду, в Новом здании?»
«Как же, как же».
«Оно тогда ещё называлось новым, а старое — где был наш факультет, по другую сторону улицы Герцена».
«Большая Никитская, — поправил хозяин. — Я там тыщу лет не был».
«Представляешь, я зашёл в клуб… если помнишь, там стоял бюст Ломоносова. Дерзайте, ныне ободренны…» — сказал гость.
Хозяин кивал.
«И вижу: никакого Ломоносова больше нет, вместо Ломоносова портрет патриарха. Нет ни клуба, ни студенческого театра, всё захватила церковь. Какие-то личности в рясах… Причём тут церковь, можешь ты мне объяснить?»
«Когда-то там была церковь. Я давно там не был», — повторил Сергей Иванович.
Поднял брови, подлил гостю и поискал глазами на столике напиток для себя.
«Ты извини, — проговорил он, — я бы не хотел, чтобы в этом доме оскорбляли религию».
«Но я не оскорбляю…»
«Я христианин. Ты многого не понимаешь. В тебе ещё живо советское воспитание».
«Да, да, конечно… — пробормотал гость, медленно, двумя пальцами вращая свой бокал. — Тогда у меня к тебе вопрос. — Он поднял глаза на хозяина. — Можно?»
«Валяй, — сказал Сергей Иванович и взглянул мельком на часы. — Подожди минутку».
Он выстукал номер, трубка охотно откликнулась.
«Я. Ну что там. Короче. А ты куда смотрел! Твою… — он хотел выругаться, но осёкся. — Ладно. Держи меня в курсе… Извини», — сказал он приезжему.
Дождь обрушился на город. Ветер сорвал с деревьев пожухлые слова. Остался голый смысл безлистых сучьев.
Несколько времени оба прислушивались к шумящим потокам. Казалось, приезжий не может собраться с мыслями.
«Скажи, Серёжа… Ты евангелие читал?»
«Почему ты спрашиваешь? Ну, читал».
«Историю эту помнишь?»
«Какую историю?»
«Историю с Иудой».
«А», — сказал Сергей Иванович.
«Иуда за плату обещал выдать Учителя и поцеловал его, когда пришли за ним. Облобызал, чтобы они могли его узнать… Как ты относишься к этой истории?»
«А как к ней надо относиться?»
«Некоторые считают, что всё произошло согласно воле Божьей. И что если бы не предательство, Иисус не был бы арестован, не был бы судим, его бы не распяли, ну и так далее. Иуда был Божьим орудием, в конечном счёте действовал во благо…»
«Можно считать и так, — сказал хозяин, которому стало скучно. — Ты, кажется, ещё в университете интересовался ранним христианством… Знаешь что, — и он снова взглянул на часы, — я очень рад был с тобой повидаться. К сожалению…»
«У тебя дела, понимаю. Ещё две минуты».
«Что поделаешь», — Сергей Иванович развёл руками.
Гость вздохнул и с какой-то мукой взглянул на него.
«То место между статуями… На балюстраде. Сверху была видна вся лестница… А позади Коммунистическая аудитория. Я там вчера был… Я даже представить себе не мог, что когда-нибудь буду снова там стоять. Огромные статуи вождей из алебастра. До них опасно было дотрагиваться, они пачкали. Помнишь?»
«Как же, как же».
«Теперь их нет».
«Ещё бы».
«Я тебя всегда там ждал. Ты приходил в штатском».
«Я уже не помню».
«Ты учился в военном институте, а к нам в университет приходил в штатском. На тебе всегда был костюм с иголочки».
«Возможно».
«И у тебя всегда были деньги. Ты был щедр, Серёжа… А ещё Александровский сад, мы там втроём гуляли. Наши бесконечные дискуссии… Каждый старался блеснуть перед Олей… Да… Так, значит, ты считаешь, что поступок Искариота, так сказать, оправдан высшими соображениями? Извини, я тебя ещё спрошу…»
«Спрашивай, спрашивай, — сказал Сергей Иванович. — Я тебя тоже хочу спросить. Ты что, приехал, чтобы вести со мной теологический диспут? Я в таких делах не силён».
«У меня вопрос конкретный. Как ты теперь относишься к… ну, к тому, что произошло? Будь добр: отключи это… на короткое время».
Хозяин пожал плечами, выключил мобильный телефон.
«Что ты имеешь в виду?» — спросил он холодно.
«Ты меня посадил, Серёжа», — сказал иностранец.
Хозяин сузил глаза.
«То есть как. Я?..»
«Ты, кто же ещё».