– А сейчас пользы нет, – попыталась она обидеться.
– Сейчас от тебя вред один, – простонал Грибов с тоской. – Вот не накаркала бы, и трупа тут никакого не было бы. И ехала бы ты теперь к Сашке своему. А вместо этого до утра тут проторчим. Нет, врачом все же лучше, согласись.
Они замолчали. Грибов сидел неподвижно, глядя в одну точку, и думал исключительно о Виктории, приказав себе не думать о трупе. Будет еще время, решил он.
Елена Ивановна, наоборот, скакала с места на место, стараясь и рассмотреть все повнимательнее, и при этом не навредить экспертам своими перемещениями.
Пару раз она звонила и справлялась: выехала группа или нет и почему так долго едут. Потом угомонилась наконец, села рядом с Грибовым и спросила:
– Толь, а почему ты решил, что они могли быть не знакомы? Чего тупишь-то? Мне назло, да?
– Нет, Аля. Просто ребята убирают свидетелей. Сначала Иван… Теперь вот Сизых, который мог что-то видеть. А если он и видел, то не придал значения. Но они-то этого не знали. Решили подстраховаться… Хотя вряд ли. Старик видел их. Может, даже и контактировал.
– Убирают свидетелей, – эхом повторила Елена, подумала, потом спросила тревожно: – Толя, а свидетелей чего?! С Сизых все понятно, а с Чаусовым? Тот свидетелем чего мог стать, думаешь…
– Он что-то видел, Елена Ивановна, когда караулил Синицына возле его офиса, – подхватил Грибов, напоминая ей их разговор в отделе. – Видел что-то такое, за что поплатился жизнью.
– Но ведь не факт, что это может быть связано непременно с Синицыным, – начала артачиться Елена. – Там могли воровать что-то и…
– Нет, Аля, как ни хотелось бы тебе признавать, но все это началось именно с самоубийства Синицына. Именно с него. Чаусов что-то видел, что-то или кого-то. Сначала не придал этому значения, потом, узнав о внезапном самоубийстве своего объекта, задумался. Был встревожен настолько, что начал охранять Вику. И возможно, не он один ее караулил.
– И когда явился Бобров, здесь, под этими окнами, начались настоящие разборки двух самцов.
– Трех! – напомнил Грибов, ткнув пальцем в сторону покойного Сизых. – Этот тоже выскакивал на улицу.
– Хорошо, пускай их было трое, – она не стала спорить, покивав. – Так вот, выждав благоприятный момент, эти люди убирают Чаусова, как свидетеля. Тем самым подставляя Боброва. Он ничего не видел, но мог знать, поскольку подчиненный ему регулярно докладывал.
– Боброва не уберешь, не наследив. Его лучше бы упрятать куда-нибудь подальше, в тюрьму, например. Бобров на воле, и это не очень хорошо, – продолжил развивать свою мысль Грибов. – А тут еще этот дед, который тоже мог видеть тех, кто пас Чаусова и, возможно, Викторию.
– Его устраняют, а Бобров…
– Бобров снова под подозрением, – закончил за нее Грибов. – Лихо!
– Да погоди ты, – осадила его Елена. – У него может быть алиби на прошедшую ночь.
– У Виктории тоже алиби, – зачем-то сказал Грибов и даже покраснел.
– Она-то тут при чем! – фыркнула Елена, развеселившись его румянцу. – Ей не справиться ни с Чаусовым, ни с дедом этим. Во всяком случае, самостоятельно. К тому же следов ее на пороге нет. Она скорее в пострадавших может оказаться, чем в подозреваемых…
Вот зачем ей было это говорить, а?! Зачем было открывать рот и брякать?! Стоило ей это сказать, как Грибов тут же покоя лишился. Хоть бросай все к чертовой матери, и ребят, что приехали, и протокол осмотра места происшествия. И понятых посылай к черту, которых приехавшие догадливо прихватили с собой.
Объяснили вполне логично: кому же из соседей захочется посреди ночи из теплой постели выбираться. Не факт, что они вообще откроют.
А Грибов призрачную, но лелеял надежду, что придется понятых по соседям искать. Тогда он Вику с постели и поднял бы, и остаться потом у нее вполне мог. И всяких объяснений на этот случай у него скопилось с десяток уже.
Но понятых привезли с собой. Будить ее не станешь из блажи одной, неудобно. А она давно спала, света нигде в доме не было.
– Сворачиваемся, – Елена зевнула и посмотрела на наручные часы. – Ого, половина четвертого уже. Скоро опять на работу.
– Да поспи подольше, я прикрою, – Грибов тоже зевнул, бросая из окна машины прощальный взгляд на темный дом Виктории.
– Ага! Поспи! – возмутилась Елена и со свойственной ей проницательностью предрекла: – Завтра наверняка такое начнется!..
Глава 19
Его разбудили в начале седьмого. С утра пораньше соседи сверху устроили скандал, орали так, что Грибов хотел уже одеться и подняться к ним, предложить свою помощь. Они все никак не могли решить, кто сегодня ведет ребенка в детский садик. Грибов сам готов был ребенка отвести, лишь бы не орали так.
Малыш, разбуженный совместными супружескими усилиями, тоже подключился к папе с мамой, оглушительно им подвывая.
Грибов сполз с кровати и поплелся в ванную, искренне надеясь на помощь контрастного душа. Там тоже подстерегал сюрприз: горячая вода в кране отсутствовала. Лезть под ледяной душ Грибов не осмелился. Умылся, но греть воду для бритья не стал.
Один раз можно и с небритой рожей явиться на работу. Он, между прочим, всю ночь практически работал. А когда вернулся, даже что-то поесть себе успел сварганить. Следы его ночного пиршества красовались в раковине немытой посудой и засохшим пятном от яичного желтка на столе.
Грибов поморщился и полез в холодильник. На бутерброд он себе что-нибудь наскребет или нет? Не манная каша, конечно, с булкой и сладким какао, но кусок сыра с хлебом он все же слопал, запивая растворимым кофе из поллитровой кружки.
Сегодня его дежурный патруль ДПС вызвался подвезти до отделения.
– Наслышаны о ваших вечерних прогулках, – объяснил старший патруля. – Что-то вы с начальницей вашей куда ни ступите, всюду трупак. Везет вам!
– Да уж куда там, – ухмыльнулся Грибов. – А Ленку не заберем?
– Предлагали, ее вроде муж отвез.
Елены в кабинете не оказалось. Зато на тумбочке стояли огромная пачка хорошего чая, килограммовый пакет сахара и пакет шоколадных пряников. Будто и не завтракал вовсе, Грибов тут же схватил чайник и помчался в туалет за водой.
К приходу Елены чайник давно вскипел. Чай заваривался в глиняном чайнике в мелкий цветочек. А шоколадных пряников убавилось почти на треть.
– Все жрете, – прищурилась она на Грибова и Леньку Фомина. – Вы жрете, а я отдуваюсь с докладом!
– Так доля ваша начальствующая такая, Елена Ивановна, – посетовал Фомин с набитым ртом.
– Умничаешь? – разозлилась она, выхватывая у него пакет с пряниками и запуская в него руку. – А задание мое вчерашнее выполнил?
– А как же! – округлил глаза Фомин и полез в стол. – И результат ошеломительный, скажу я вам.
Грибов ни о каком таком задании не знал ничего, поэтому начало их разговора пропустил мимо ушей. Он все номер мобильного Виктории набирал, но ее телефон оказался отключенным. К телефону в приемной Боброва тоже никто не подходил. Он еще не успел как следует испугаться, когда уловил из уст Фомина знакомую фамилию.
– Что-что Синицын? – Грибов отложил свой телефон. – Я не ослышался? Это его сейчас фамилия звучала?
– Не ослышался, Толя, не ослышался. – Лена вяло жевала пряник, периодически смахивая со стола крупные крошки. – Леня по моей просьбе вчерашний день посвятил тому, что тебе так и не удалось доделать.
– То есть? – Грибов напрягся.
– Он побывал во всех шести фирмах, где какое-то время работал Синицын.
– Так я три охватил, – начал он закипать. – Не доверяете моему профессионализму, Елена Ивановна?
– Охватить-то ты охватил, да не все уловил, – упрекнула она его и отодвинула пряники на край стола.
– И что я пропустил?
Он все пропустил, все! Он не нашел причины увольнений Синицына, не докопался, сработал спустя рукава. Он лох! Он не ищейка, а так – дилетант доморощенный! Нет ему прощения и объяснения его расхлябанности нет! Двор ему метлой подметать, а не оперативником работать. А еще в начальники его прочили. Хорошо ума хватило отказаться и Елене место уступить, а то стыд теперь был бы какой!
Стыд и без того его глодал. Все время, пока говорила Елена, а ее дополнял Ленька Фомин, Грибов мечтал провалиться сквозь землю, чтобы не ловить на себе недоуменные взгляды Елены и не представлять, какими они будут у Виктории.
Это же надо, а! Надо же было так облажаться!
– Не кори себя, Грибов, – попыталась утешить его начальница и даже пакет с пряниками ему на стол вернула. – Скушай жамочку и утешься.
– Аль, да ладно тебе, что я, не понимаю, о чем ты сейчас думаешь, – процедил Грибов сквозь зубы.
– Не понимаешь, Толя. – Она оперлась одной рукой о край его стола, второй сильно сдавила ему плечо. – Думаю я о том, что зря не разрешала тебе порыться в причинах самоубийства Синицына. А ты ведь собирался! Еще я думаю, что напрасно ругала тебя за то, что ты пытался из кабинета обзвонить эти самые фирмы. И орала на тебя. А ты ведь обещал жене покойного, что сделаешь все от тебя зависящее. А я не позволила! Нет заведенного дела на столе, думала я, нет времени на то, чтобы им заниматься. Еще я думаю, что слишком много нагрузила на тебя в последнее время. Я вечно тебя подгоняла, рвала и метала, когда ты ездил куда-то после работы. Грибов, может, я ревновала, а? Может, к Виктории тебя ревновала? Считала, что ты из-за нее так землю копытом роешь? А дело все в твоем профессиональном чутье, Грибов! Оно тебе покоя не давало. А я… Я усыпляла его. Вот, Толя, о чем я сейчас думаю. И ты ни в чем не виноват.
– Все равно… – пробубнил Грибов, отворачиваясь от нее к окну.
Там все так противно было – в природе. Осклизлые от ледяного дождя ветки молотили по подоконнику. Сколько раз собирались спилить тополя под окнами, не позволили. Защитники природы, мать их, не позволили. А что в них проку-то? Ни весной, ни летом, ни осенью красоты никакой. Зимой, если инеем покроются, то еще ничего. А сейчас что? Тоска одна. Ветер ветки мотает туда-сюда, о стекло ими стучит. Дождь усилился, теперь снег под ногами превратится в ледяную кашу. А у него ботинок правый потек, а до сапожника еще дойти надо. Новые купить собирался, да тоже все некогда.