– Эй, да что же это, а?! – всполошилась Матрена и давай похлопывать соседку по щекам ладошками. – Напилась ты, что ли? Так не пахнет перегаром, чего тогда, а?!
Мысль позвонить в больницу и милицию накатила на нее в тот момент, когда она попыталась перевернуть спящую Вику. Она ведь точно будто неживая в ее руках была. И потрусила тогда Матрена, крестясь на ходу, к телефону на первом этаже. За минуту обзвонила всех. И в «Скорую» позвонила, наплетя с три короба, лишь бы приехали побыстрее. И в милицию позвонила, сообщила, что у соседей совершено преступление и она только что израненную молодую девушку обнаружила. Может, и взгреют ее за это, но зато приедут шибче.
Потом снова поднялась в Викину спальню, проверила ее. Та дышала, слава богу, но по-прежнему на ее зов не откликалась. Тогда Матрена бегом кинулась к себе домой, но теперь уже через переднюю дверь. Замок захлопывался, его изнутри легко было открыть. Дверь на всякий случай оставила настежь раскрытой. Вдруг кто успеет при-ехать раньше ее возвращения.
Не успели. Она отыскала в записях своих важных телефон того пригожего паренька из милиции, вернулась к Вике в дом через распахнутую ею же дверь. Замерла у телефона и минуты три дышала тяжело и шумно, пытаясь сердце настроить на прежний ритм. Кое-как удалось, и она набрала оставленный ей Грибовым номер телефона.
Ответил женский голос, нехороший такой, недобрый будто.
– Алло, говорите! – потребовал голос.
– Мне бы этого… Грибова Анатолия Анатольевича, – промямлила Матрена, смутившись строгости и холодности дамы, ответившей ей.
– Его сейчас нет, а что ему передать? – Голос стал еще тверже и холоднее, как сосулька у нее над крыльцом, которую она всякий раз пытается сбить оттуда, а та снова настырно нарастает.
– Ой, а как же нету-то?! – переполошилась Матрена. – Как же теперь без него-то?
– Женщина, говорите толком, что случилось, или я положу трубку, – зло пообещал противный голос.
– Так я зашла к ней, она вроде дышит, а не шевелится совсем. И глаза закатила, когда я ей их открыла, – всхлипнула от отчаяния Матрена, вдруг и правда трубку швырнет гадина эта. – Я бы и не пугалась, если бы под утро ее бугай какой-то на машине большой не привез да на руках в дом не тащил. Такого же никогда не было! Вика, она не такая!..
– Вика? – тут же перебил ее голос со странным шипением. – Вы сказали Вика? Какая Вика? Фамилия у вашей Вики имеется?
– А как же! – оскорбилась за соседку Матрена. – Мальина она. И ваш Грибов велел за ней приглядывать. И сказал, что, если с ней что не так, звонить ему. Вот я и звоню! Потому что все не так!
– Да что же вы раньше-то!!! – зазвенел у Матрены в ушах тонкий голос. – Толчете воду в ступе! Вызвали кого?
– Конечно. И «Скорую» вызвала, и милицию. Сама вот у открытой двери караулю.
– Молодец! Караульте дальше! Мы скоро будем!!! Никуда… Слышите, никуда не уходите, караульте вы нашу дивчину!
«Нашу! – едва не фыркнула Матрена. – Была бы ваша, уберегли бы ее от беды. А так что же получается? Получается, что никому, кроме Матрены да Грибова этого, Викуля и не нужна. Да и Грибов вон где-то скитается, а говорил, что всегда на месте, звони, мол…»
А понаехало-то, понаехало! И милицейских человек десять на трех машинах. И врачей человек пять. Одни все осматривают, в каждый уголок залезли. А другие Викулю оглядели, Матрену похвалили, что вовремя спохватилась, еще бы час и, мол, упустили бы пациента. Уложили Вику на каталку и увезли.
И потом минут десять на Матрену и вовсе никто внимания будто бы не обращал. Она и ускользнула бы к себе потихонечку. Там чай остыл уже давно. Она бы новый заварила с липом и мятой. Достала бы булку, с вечера купленную. Разрезала бы вдоль, намазала маслом, сверху приплюснула сыром, слепила бы обе половинки и съела бы с удовольствием, запивая чаем горячим и душистым. Уже в животе даже урчать начало от всех процедур этих затяжных.
И пошла ведь мелкими шажками к выходу, плотнее кутаясь в телогрейку. Голову в плечи втянула, словно оттого незаметнее стать могла. Только-только до калитки дотрусила, как еще одна машина подлетела. И оттуда выпрыгнул, как черт из табакерки, сам Грибов.
Ох, и пригожий малый, до того пригожий, хоть и милиционер.
Вот выпрыгнул он из передней дверцы и на Матрену сразу пошел.
– Стоять! – приказал он, указательным пальцем целясь в нее, будто из пистолета. – Быстро и по пунктам!
– Чего это?! – опешила Матрена, едва не заскулив от того, что булки с маслом и сыром ей еще часа два не видать.
– Вы нашли Вику? – Грибов выдохнул так, что чуть снег на ее участке не вздыбил.
– Я.
– Почему пошли в ее дом?
Вишь, молодец какой! Матрена его тут же мысленно похвалила. Сразу ведь смекнул, что неспроста она в чужой дом поперлась.
– Так ведь… Так ведь под утро ее здоровенный малый приволок в дом из машины. Тащил, как куклу из тряпки.
– И что с того? Мало ли! Может, загуляла ваша Вика?
Грибов недобро сузил глаза, шутил он так, что ли.
– Наша Вика не гулящая, – обиделась за нее Матрена. – И без курточки была! Я и пошла в дом, чего-то сердце ныло. А она там вона… Лежит и не дышит почти.
– Здоровенного малого этого описать сможете? – перебил ее Грибов.
– Так темно было. Лица не видела. Здоровенный такой. Спинища что дверь у гаража соседского! Машину узнала, да, – обстоятельно рассказывала Матрена, но снова была перебита Грибовым.
– Что значит узнала?! – И он вдруг впился в ее плечи, и тряхнул пару раз как следует, и забубнил, забубнил: – Что значит узнала?! Где вы видели эту машину? Где?! Когда?!
– Так она крутилась тут несколько раз под окнами.
Матрена даже сквозь телогрейку почувствовала, какие крепкие и сильные руки у парня, и сердце снова бешено забилось. Только теперь не от тревоги и от беготни суетной, а от силы такой вот мужицкой, которой давно уже не пробовала.
– Как крутился? Когда?
Глаза у него почти черными сделались, а над верхней губой капельки пота выступили. Так бы и смахнула их пальчиком, почувствовав приятную колкость пробившейся щетины. Да разве можно с ним так, арестуют еще!
– Так когда Викин охранник тут ее караулил, та черная машина тоже несколько раз подъезжала. И когда собачились они здесь все разом, машина эта стояла. Только она чуть подале стояла, ее вот с этого места не видать было. Ее из моего окна с другой стороны дома видать было.
– А почему вы решили, что это именно та самая машина? – едва не взвыл Грибов.
Бестолковая баба утаила от следствия такую важную информацию! Или он не разговорил ее настолько, чтобы она выложила ему все. Ведь что-то такое говорила она тогда. Что-то про то, что зря он следы пытался отыскать, когда здесь столько ног топталось и столько машин проехало. А он не заострил, и она решила, что это неважно.
– Так я номера ее еще тогда записала, – выкатила глаза удивленная Матрена. – Я их всегда записываю. И охранника номера у меня записаны. И этого дядьки солидного тоже. И этой черной машины тоже записаны. Мало их тут ездят, а потом спросить будет не с кого. У кого кто забор завалил, ищи-свищи потом! Вот я их на карандаш и беру. Не надо было?
– Надо! Все надо! И еще как надо, милая вы моя женщина!!!
И он ведь, паразит такой, взял и приплюснул бедную Матрену к своей груди. Будто она и не человек вовсе и чувствовать ничего такого давно уже не может. А она может, и еще как! И как заволновалось все внутри, запульсировало, и как кровь к лицу прилила, и как хотелось стоять так вечность целую, провалилась бы та булка с маслом и сыром. Хоть мгновение короткое, да досталось ей!..
– Сейчас мы поедем к нам в отдел, – потянул Грибов ее к машине, из которой только что выпрыгнул. – Там мы запишем все ваши показания, а потом проведем опознание.
– Никуда я не поеду!!! – начала тормозить валенками Матрена и вырывать рукав телогрейки из его руки.
– Как это не поедете? Почему?!
– Вот переоденусь, тогда уж… А вы ждите меня пока.
– Ах, вот в чем дело! – Впервые за все время он заулыбался. – Без вопросов, подождем. Только вы уж там побыстрее…
Глава 22
Бобров стоял у окна своего кабинета и с тоской глядел на улицу. Весна приступила наконец к делу, освободившись от грязных слежавшихся снеговых кучек. Смела ручьями с тротуаров песок. Взбудоражила деревья, заставив их выстреливать пряно-горьковатым запахом набухших почек. Повыгоняла народ на улицы с метлами и граблями. Те мели, сгребали, высвобождая весеннюю траву от мусора и прошлогодней листвы.
Весна…
Настоящая, яркая, хоть и с неожиданными сюрпризами в виде мокрого снега вечером, но с непременным солнечным светом по утрам, пляшущим в сотнях окон. Сами по себе будто исчезли шапки и меховые воротники. Появились короткие курточки, с тетрадный листок размером юбочки, ажурные чулочки. Все игриво, будоражаще и свежо.
У него вот теперь в приемной сидит такая вертихвосточка, как назвала ее Маргарита, заявившись пару дней назад к нему на работу.
– Как только Вика выздоровеет, чтобы эту вертихвосточку я тут больше не видела, – ультимативно заявила она, прикладываясь холодными сухими губами к его щеке. – Хватит с нас уже всяких разных приключений. Так ведь, милый?
Он покивал, согласился, стало быть. Он ведь снова перестал с ней спорить. Опять стал давать деньги ее маме. Вновь стал прежним – милым, добрым и податливым. И еще он совсем-совсем перестал мечтать. Да и мечтать стало не о ком. Его мечтой была Виктория. А теперь…
Бобров поднес к губам чашку с остывшим кофе и поморщился. Отвратительный кофе готовила его юная смелая секретарша. И чай не умела правильно заваривать. И с сахаром до сих пор не определилась: куда и сколько. Бутерброды так он ей вообще не заказывал. Хлеб ухитрялась строгать, будто тупым топором. Вся приемная в крошках.
И как это у Виктории все так ловко и ладно получалось? Скорее бы уж она выздоравливала и возвращалась на свое рабочее место. Мечтать он о ней больше не станет, так хотя бы работать сможет по-прежнему плодотворно.