Прямо под его окна подкатила старенькая машиненка, затормозила резко, как не развалилась-то. И с пассажирского сиденья выбрался – кто бы вы думали – Грибов собственной персоной.
– Этого еще не хватало! – выдохнул с сердцем Бобров и тут же почувствовал, как задергалось, зачесалось правое веко, а к горлу подкатила горечь.
Видеть этого удачливого мента, которому досталось все теперь – и слава, и уважение, и внеочередное звание, и самое главное – Вика, Бобров не хотел. Он уже трижды игнорировал приглашения явиться к ним в отдел, отнекиваясь занятостью. Хорошо, что телефонными звонками приглашали пока, не повестками.
Вишь, вот теперь сам явился. Если Магомет не идет к горе, так, что ли, понимать?..
– Добрый день, позволите, Николай Алексеевич?
Симпатичная физиономия смотрела на Боброва не гневливо, а как будто даже виновато. Надо же, с чего это? А секретарша, интересно, где? Почему посторонние входят к нему в кабинет без доклада?
Ах, Вика, Вика, кому ты уступила свое место? А его место кому уступила? Этому смазливому и нахальному?
– Да, входите, – кивнул Бобров, отходя от окна к своему столу. – Присаживайтесь, Анатолий Анатольевич. Чем могу?..
И он тут же бросил озабоченный взгляд на часы и брови нахмурил, тем самым ясно давая понять этому мальчишке, что занят неимоверно и что на него у него нет времени. Он и рад бы, да никак, совсем никак.
– Я не займу у вас много времени, Николай Алексеевич, – улыбнулся Грибов, все поняв. – Я, собственно, пришел к вам для того, чтобы… Чтобы извиниться.
– Да ну!!! – Бобров чуть не присвистнул, но сдержался.
– Да, хочу лично извиниться перед вами за нелепые подозрения в ваш адрес. За те неприятные минуты, которые вам пришлось пережить, – заговорил Грибов, сомкнув длинные пальцы и уложив их на стол для переговоров. – Видите, в какую нелепую ситуацию можно попасть из-за запретных чувств.
– Что?!
Он снова отхлебнул из чашки и совершенно некрасиво подавился противным холодным кофе. Брызги полетели на пиджак, Маргарита теперь ныть станет. Но не в этом неприятность. А в том, как этот пацан смотрел на него. Снисходительно смотрел теперь на него этот паршивец! Снисходительно!!
– Мои чувства, Анатолий Анатольевич, совершенно вас не касаются, – противным скрипучим голосом проговорил Бобров, отряхивая пиджак.
– А вот и ошибаетесь, Николай Алексеевич, – весело возразил Грибов, облокотившись на стол для переговоров нагло и по-хозяйски широко. – Меня теперь все касается, что имеет отношение к моей Виктории.
– Вашей?! – фыркнул Бобров. – С каких это пор она ваша?!
– С недавних, с недавних, не волнуйтесь вы так, – все еще улыбался Грибов, но уже со злым напряжением во взгляде. – Потому-то, собственно, я и здесь.
– Почему это потому?! – продолжил петушиться Бобров, но внутренне сник уже и смирился.
Конечно, Вика теперь будет принадлежать этому наглецу. Сильному, красивому, без обвислого живота и подернувшихся жирком плеч, агрессивному в своей самоуверенности и молодости.
А Боброву что остается? Ему остается его скучная жизнь и Маргарита. Ему останутся его обильные завтраки с жареным мясом и сытным гарниром. Шелковый халат, тапочки, глубокое кресло перед телевизором, ужин, подаваемый прямо к его коленкам. Скука, конечно, смертная, но привычно и удобно. Пускай оно так и будет, что ли? Чего спорить и задираться, шансов-то нет никаких!
– Потому что, если вы не оставите ваших кобелиных заигрываний с моей невестой, я не позволю ей больше здесь работать, – просто объяснил Грибов без лишнего словоблудия. – Вам все понятно?
– Абсолютно, – кивнул Бобров и с силой потер щеки ладонями. – Да не было никаких заигрываний, вы же знаете Вику теперь, понимать должны, что она не допустила бы ничего подобного. Мечталось так, знаете ли… Но сейчас все изменилось. Правильнее, все встало на свои места. У меня есть жена, дети, ужин перед телевизором, пижама и тапочки на босу ногу. У меня есть дом и… Вы уж не лишайте меня такого ценного сотрудника. Сидит теперь вон видели кто?
– Видел, – кивнул Грибов. – Губы бантиком, попка крантиком.
– Вот, вот. Племянница нашей кадровички. Слезно просила за девушку, чтобы попробовала та себя на время болезни Виктории. А разве сравнится?! Вика-то что сама говорит? Собирается на работу сюда или нет?
– Она даже обсуждать ничего не хочет, – вздохнул Грибов, вспомнив напряженный разговор, состоявшийся накануне вечером. – Говорит, Николаю Алексеевичу и так досталось из-за меня, я его не предам. Уважает она вас очень, Николай Алексеевич!
– И то ладно. – На душе у Боброва потеплело, хоть одна новость приятная за утро. – А расскажите-ка вы мне, Анатолий Анатольевич, если позволяет вам ваша занятость, чем закончилась вся эта запутанная и страшная история, начавшаяся со смерти Синицына Виктора?
Грибов еле удержался от колкости про занятость. Аж язык зачесался, да зубы не пустили наружу.
Минут пять назад сам Бобров смотрел на часы с грустной озабоченностью, теперь его временем свободным интересуется. А его у него вагон просто! Ему Ленка отпуск с завтрашнего дня подписала. И велела уложиться в него со всеми его свадьбами, переездами, болезнями невест и прочим. Злилась, конечно, обижалась за непристроенных подруг в поварских колпаках. А ему-то что? У него теперь Вика есть. Ему ничего больше не надо.
– Смерть Виктора Синицына – не начало, а одно из звеньев длинной цепи страшных преступлений, совершенных некой бандитской группировкой, – произнес со вздохом Грибов, еле заставив себя не думать о Вике. – Все началось много раньше. Началось с момента освобождения из мест заключения Самсонова Михаила Ивановича, более известного под кличкой Самсон. Так вот, освободившись, тот начал искать применение своим преступным талантам. Потерся в одной компании, в другой, все показалось ему опасным, малоприбыльным и кропотливым. Он так не любил. Он любил сразу и много.
– А за что он сидел? – поинтересовался Бобров, нажал все же кнопку внутренней связи и попросил кофе у длинноногой секретарши, для себя и Грибова.
– Он сидел за ограбление банка. И потом, после отсидки, стал к банкам присматриваться. То придет за что-то заплатить, то квитанции сидит, будто бы заполняет, мы просмотрели записи с камер слежения нескольких банков. Одним словом, приглядывался он.
– А зачем он это делал? – Бобров кивком поблагодарил племянницу кадровички за дрянной кофе, наверняка ведь дрянным тот был, и пододвинул одну чашку Грибову. – Угощайтесь…
– Спасибо. – Грибов отхлебнул и поморщился, но от замечаний воздержался, девица все еще толклась возле стола. – Зачем он это делал, спрашиваете? Так наблюдал! И результат этих наблюдений был для него неожиданным.
– Да? И что же?
– Он выяснил, что немногие, но некоторые организации все еще обналичивают свои средства и приезжают за деньгами в банк в составе кассира и водителя. Ни тебе вооруженной охраны, ни инкассаторов, никого, кто мог бы навести страх на грабителей.
– Да вы что?! – ахнул Бобров и даже за сердце схватился, вспомнив, как сам еще недавно придерживался таких же правил.
– Да, именно! И Самсон быстро понял, что грабить банки хлопотно и опасно, а вот перехватить такую легковушку на маршруте от банка до конторы просто и прибыльно. Чем и стал заниматься. – Грибов покосился на девушку, которая осторожно пятилась к двери, и все же отодвинул от себя чашку. Даже из вежливости он травить желудок не хотел.
– Позвольте! – Бобров тоже не стал пить кофе, снова вспомнив о брызгах на пиджаке. – Но ведь для этого нужно точно знать, в какой день и час поедет за деньгами кассир! И маршрут надо знать опять же! Для того чтобы разработать подробный план операции, все это нужно знать, не так ли?! Как же тогда?..
– А тогда-то и пришла ему в голову мысль внедрять в такие организации, которые ездят за наличкой в банки без охраны, своих людей. Они там работают какое-то время, ведут себя скромно, не выпячиваются, потихоньку входя в курс всех коммерческих дел предприятия. А еще лучше, цепляются за кого-нибудь, чтобы незаметно подставить этого человечка под подозрение, если потребуется.
– Ага! Понял! Таким человеком и стал Виктор Синицын? – ахнул Бобров. – Да что вы?! Как такое возможно?!
– Вы знаете, никто Синицына, как ни странно, не подозревал, – осадил его Грибов, делая вторую попытку приложиться к чашке с кофе. – Да и никого конкретно вообще в фирмах никто не подозревал. Меняли штат, увольняли прежних, набирали новых, и все. Милиция работала, пытаясь выявить стукача, но безрезультатно. Тут ошибки совершались руководством, когда огульно всех увольняли. Или хитрость проявляли бандиты, заставляя увольняться своих стукачей либо еще до ограбления, либо много позже. А Синицын, да, был проводником одного из таких осведомителей. Сашей он зовется, этот мерзавец. Сашей Иниховым. Так вот Саша Инихов – великолепный психолог. Он рассмотрел в Синицыне мягкого порядочного человека, прицепился к нему, как полип. И исподволь заставлял того время от времени менять место работы. Синицын и не подозревал, что управляем подлой и хитрой рукой. Считал, что все совершает по своему же желанию. А потом вдруг в какое-то время он начал прозревать. И отказался работать с Сашей, встретившись с ним в баре «Кристина» и объяснив ему, что не по пути им теперь и все такое. Они едва не подрались тогда. Потому и пробыл какое-то время без работы, боясь себя самого же.
– Да, Вика тревожилась и хотела просить меня устроить его к нам, – поддакнул Бобров.
– Но ему удалось самостоятельно найти работу. Он был почти счастлив. И даже не подозревал, что находится под пристальным наблюдением бандитов. Те ведь, недолго думая, вновь пристроили туда Инихова. И вот когда эти двое столкнулись однажды на лестничной клетке, то Синицын совершил роковую ошибку. Он взял и озвучил свои подозрения. Выложил все, о чем догадался, и посоветовал Инихову удавиться от грехов таких.
– А удавился сам! – ахнул Бобров, прикрывая рот ладонью.