Звон.
Тишина.
Глаза снова закрылись, и мне было тяжело их открыть. Поэтому я не стал.
Я не боролся.
Не мог.
Глаза так и остались закрытыми, а окружающая меня тишина была до странности уютной и умиротворённой.
Ничто.
Ничто.
Ничто.
Это смерть?
Я приветствовал тьму.
Часть вторая
Глава двадцатая
Дженни
Двадцать лет назад
Когда мы подъехали к хижине, под нашими шинами хрустел гравий, деревья, покрытые разноцветной листвой, шелестели на ветру, а я пыталась скрыть своё волнение. Это была наша первая семейная поездка.
По крайней мере, первая на моей памяти. Мама сказала, что однажды, когда я была совсем маленькой, мы на целую неделю поехали на пляж во Флориду. Я этого не помню, а у неё нет фотографий как доказательства, так что это не считается.
Хотя не то что бы это было чем-то новым. То, что у нас не было фотографий.
Ничего удивительного.
Те фотографии и памятные вещи, которые у нас были, уничтожались одна за другой каждый раз, когда папа злился. Я уже давно поняла, что нельзя приносить домой ничего важного из школы.
Машина остановилась, и я ждала, пока выйдет папа. Он открыл мою дверь — сама я бы не смогла из-за детских замков, хотя мне уже целых пятнадцать лет. Папа слишком боялся, что я убегу или позову на помощь. Поэтому сзади окна были затемнены по максимуму.
Но на этот раз всё было иначе. Это каникулы. Побег от четырёх стен, которые я вижу каждый вечер. Помимо школы, дом был единственным местом, где я оставалась больше чем на пару минут.
Даже мама, обычно тихая и подавленная, сейчас казалась счастливее. Я вышла, всё моё тело дрожало от возбуждения, когда ноги коснулись гравия. Там было очень красиво. Даже лучше, чем я представляла.
Настоящая хижина, такие я видела только в сказках и по телевизору. Вся деревянная, с длинными окнами и широкими балками. Домик был вкопан в землю, сбоку от подъездной дорожки начинался крутой обрыв, который вёл в густой лес.
— Быстрее, — бросил папа через плечо, когда понял, что я не иду за ним. Наши сумки лежали рядом с машиной, и я знала, что именно мне придётся их нести. Мои родители уже стояли на маленьком крыльце, и пока я с трудом тащила три сумки, папа ввёл код на замке на маленьком ящичке возле двери, а потом достал оттуда ключ. Затем папа сунул ключ в дверную ручку и впустил нас в дом.
— Положи их там, — проворчал он, показывая на маленький столик слева от меня. Я сделала, как мне велели, и оглянулась вокруг. Хижина была невероятной. Когда папа сказал, что мы едем отдыхать, я ждала какой-то подвох. Может, он просто соврал. Я держалась за надежду, но совсем немного. В нашей семье надежда не приносила за собой ничего хорошего. Прямо как любовь — она существовала только на экранах и в книгах. Сказка. Настолько же вымышленная, как волшебные палочки и пиратские корабли.
Я прошла вперёд, к стене, которая полностью состояла из стекла. Я ещё ни разу в жизни не видела чего-то более похожего на волшебство. Солнце отражалось от блестящего слоя защитного средства на деревянном настиле снаружи, в его лучах танцевали крошечные пылинки. Казалось, я никогда не перестану испытывать это восхищение.
Здесь так чудесно. Я снова и снова прокручивала эти слова в голове, не позволяя себе произнести их вслух. Если бы я сказала, если бы папа понял, что мне слишком хорошо, он точно нашёл бы способ всё испортить. Например, заставил бы спать всю неделю в машине — причём не в первый раз.
Каждый раз, когда я говорила о своём счастье или радости, их источник исчезал. Поэтому я решила переживать почти все эмоции только про себя. Так безопаснее. Там никто не может причинить мне боль, кроме меня самой.
— Бренда, выбери нам комнату. Она будет в другой. — Я повернулась лицом к родителям и смотрела, как мама прошла через гостиную и заглянула в комнату справа от меня. Она чуть улыбнулась.
— Здесь нормально, Кэл.
— Нормально? — прокряхтел он и сам заглянул, чтобы проверить. Я подозревала, что мама, как и я, боялась показывать свою радость, чтобы папа не выбрал другую комнату просто назло. Папа оглянулся, его верхняя губа скривилась, будто сейчас он не стоял в самом красивом месте за всю его жизнь, а затем протолкнулся к другой спальне мимо мамы так, что она чуть не упала.
Он повторил ту же процедуру — заглянул в комнату, огляделся и медленно кивнул.
— Здесь лучше. Она будет в той, — папа посмотрел на лестницу справа от него. — Внизу игровая.
Мой отец в основном ворчал или кряхтел себе под нос. Мы к этому давно привыкли. Я смотрела, как он спускается, когда услышала мамин хриплый голос:
— Чего ты ждёшь? Отнеси сумки по комнатам, пока твой папа не разозлился, — она указала своим длинным, костлявым пальцем на стол в другом конце гостиной.
Я кивнула и побежала к сумкам, чтобы сделать всё так, как она сказала.
— Спускайся, Бренда, — услышала я папу снизу, и мама вздрогнула, а потом тут же послушалась.
— Иду, — ответила она. Мама побежала к лестнице, водя рукой по стенам.
Я облегчённо выдохнула, благодарная за такую передышку. Все два часа в машине я боялась как-то не так дышать или сделать неправильное выражение лица. Его что угодно может разозлить. Хоть я и мечтала побывать в новом месте, почувствовать что-то другое, я также чувствовала себя беззащитной. Дома я знала, где спрятаться, когда ситуация принимала плохой оборот. Я могла скрыться из виду. Там, где безопасно — насколько вообще может быть безопасно с моими родителями.
Но в машине я была выставлена напоказ. Мне казалось, что будет лучше, как только мы приедем. Но в тот момент я осознала, что была уязвима даже здесь, в этом прекрасном, волшебном месте. Мой восторг сошёл на нет.
Последние крупицы тепла, которые я чувствовала всего несколько секунд назад, исчезли, когда я вспомнила, что должна была что-то делать. Я отнесла сумки родителей в «лучшую» спальню, по мнению отца, и положила их на край двуспальной кровати, заметив джакузи в дальнем углу.
Затем я пересекла гостиную и вошла в «свою» спальню, с удивлением обнаружив, что она была зеркальным отражением первой. Джакузи в углу, отдельная ванная комната с душевой кабиной и телевизор на стене. Я положила сумку на комод и запрыгнула на кровать. Это был самый удобный предмет мебели, на котором я когда-либо сидела. Вообще-то, я была бы абсолютно счастлива провести остаток каникул прямо там. Если бы мне разрешили, я бы так и сделала.
Но, разумеется, всё не так просто.
— Эй! — заорал мой отец, его голос чуть ли не сотряс тишину дома. Я подскочила, как будто меня застали за чем-то ужасным, мои уши горели красным от смущения.
«Что я сделала не так?» — быстро попыталась я понять. Сумки лежали на правильном месте… если только он не хотел, чтобы я разложила вещи. Он этого не говорил, но, возможно, я и так должна была понять. В таком случае мне точно влетит.
Я вышла из спальни, сжав руки в кулаки, чтобы скрыть дрожь. Сделала глубокий вдох, а потом медленно выдохнула.
Мне никогда нельзя ослаблять бдительность. Нельзя думать, что я в безопасности. Глупо полагать, что мне разрешено радоваться.
Мои родители ещё не поднялись наверх, так что проблема была не в сумках. Я последовала за их приглушенными голосами вниз. Там не было перил, что явно способствовало несчастным случаям, но я держалась руками за стену для равновесия.
На нижнем этаже, как и на верхнем, была стена из стекла. В центре комнаты стоял бильярдный стол, а по бокам два креслица, похоже, совсем новых. Воздух там был тяжёлым. Влажным и спёртым, как будто в этой части дома никогда нет сквозняка. Прямо передо мной была закрытая дверь, а чуть дальше — открытая, за которой находилась тёмная ванная комната.
— Ты будешь спать здесь. Мы с твоей мамой хотим уединиться, — приказали мне.
Я снова взглянула на кресла. Они были маленькими, в два раза меньше меня, и хоть и выглядели удобными, но всё равно не шли ни в какое сравнение с кроватью наверху. Помимо этого внизу не было телевизора, джакузи и, судя по всему, кондиционера, поэтому я с трудом скрывала разочарование.
— Ты поняла?
— Да, сэр, — кивнула я.
— Тебе всё равно не нужно столько места. Оно тебя избалует.
— Да, сэр. — Я развернулась к лестнице, чтобы принести сумку.
— И куда ты собралась? — спросил папа.
— За своей сумкой, — сказала я, но, судя по папиной усмешке, это был неверный ответ.
— Оставь там. Я не хочу спотыкаться о неё, когда буду сюда спускаться. Здесь негде её хранить. Если тебе что-то нужно — просто сходи.
Я снова кивнула. В этом весь мой отец — жестокость ради жестокости. В комнате можно было хранить свои вещи, но нельзя спать.
— Хорошо.
— Здесь должно хватить еды нам на неделю. — Он погладил маму по попе. — Может, поужинаем на балконе?
Мама кивнула, но радость в её голосе шла вразрез с её усталым выражением лица.
— Отличная идея. — Она посмотрела на меня краем глаза, явно прося оставить их наедине. Но папа ещё меня не отпустил, поэтому я металась, пытаясь определить, какое решение было верным.
— Чего ты ждёшь? Найди из чего приготовить нам ужин! — рявкнул отец, прекращая мою внутреннюю борьбу. — Если еды достаточно, можешь и себе сделать.
Не дожидаясь новых слов, я ринулась к лестнице, а потом через гостиную — на кухню. Морозилка была маленькой, но как и сказал папа, полной еды — в основном мяса. Мы даже за месяц бы столько не смогли съесть.
Я вытащила пачку котлет для бургеров. Там были и другие продукты, которые я хотела бы попробовать, но эти были мне, по крайней мере, знакомы. Не то что бы я когда-то готовила стейк или лосося. Бургеры были роскошью в нашем доме, чаще всего мы ужинали сэндвичами с арахисовой пастой, фасолью, пустой вермишелью или разбавленным водой супом. Если я попробовала бы приготовить стейк и испортила его, меня ждало бы ужасное наказание. Нет, пока папа не прикажет иначе, нужно готовить то, что я умею.