– Тебе мало домашнего питомца? Родим ребенка? – вкрадчиво уточнил он.
– Сделаю вид, что я этого не слышала! – Как представила дитятко с глазами и манерами Доара Гери, так мурашки по спине побежали.
– Тогда что ты называешь громким словом «гарантии»? – мрачно уточнил он.
– Семейную печать.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Реакция Доара была понятна: я потребовала немыслимую в наших обстоятельствах вещь. Печать делала меня настоящей хозяйкой дома, а заодно половины состояния Гери. В брачном договоре с Гидеоном даже имелся пункт, что жене семейная печать полагалась только после появления на свет наследника мужского пола. Маленькие беловолосые девочки с ледяными замашками папашки, по мнению Анкелей, не стоили ни золотых синов, ни богатых домов.
В воздухе разливалось такое напряжение, что становилось тяжело дышать. Я смело ответила на хмурый взгляд Доара, а смотрел он из-под бровей пронизывающе и пытливо. Готова поспорить, вспоминал, где находится ближайший храм и как к нему добраться кратчайшей дорогой.
– Хорошо.
– В смысле? – опешила я.
– Мы подпишем бумаги.
Он развернулся и вышел из комнаты.
– Эй, Доар! Постой… – бросилась я следом, но дверь сердито захлопнулась.
Что сейчас произошло? Почему мы не на полпути к молельщику? Я потребовала печать, а он согласился? Он вообще в своем уме?!
С самого утра по первому этажу разносились визгливые вопли. В жизни бы не подумала, что тщедушный Гаэтан способен ввести в оторопь четырех рыжебородых здоровяков-идэйцев. Они слушались властного старика без пререканий и недовольства.
– Я взял на себя смелость, эсса Аделис, посмотреть ткани, которые вы купили, – после приветствия недовольно объявил мастер. – Конечно, не ручная работа, но во вкусе вам не откажешь. Купите серебристого полотна еще три рулона, иначе не хватит обтянуть стены в холле.
– Слушаюсь, – ошарашенная неожиданным напором «темного властелина», на которого смотрела сверху вниз, выпалила я.
– Сегодня, – кивнул он на дверь. Мол, подхватила юбки и поскакала на торговую площадь, пока создателя не покинуло вдохновение.
– Как скажете.
– Вы довольно покладисты для эссы, – заметил Гаэтан.
Осталось неясным: меня обругали или похвалили?
Я тишком попросила слуг собрать закупленный, но совершенно бесполезный в хозяйстве хлам и вместе с содержимым моего переполненного гардероба от имени риата Гери отвезти в приют для девочек. С самим риатом Гери за целое утро мы умудрились ни разу не столкнуться. Договорившись с Эрлом об отправке вещей, я воспользовалась возможностью сбежать из особняка хотя бы на пару часов и уехала в соседний городок.
Если торговец и оказался разочарованным тем, что взбалмошная покупательница оставила за порогом большую часть сумасбродства и не накинулась на новые яркие полотна, как взбесившаяся сорока, то виду не показал. С вежливой улыбкой он попросил подождать, пока подручный проверит наличие ткани на складе.
Пока я без особого интереса рассматривала цветочные орнаменты на полотнах, в торговой лавке появился Айдер Эббот. Возможно, просто увидел меня через высокую открытую витрину и не упустил случая напомнить о себе. Или сказать гадость.
– Дорогая кузина, рад приветствовать, – растянул он губы в неприятной улыбке. – Как поживает братец?
Точно! Захотел наговорить гадостей. Интересно, если ему заморозить рот, чтобы не мог разлепить губы, то случится скандал?
– Неплохо, – спокойно отозвалась я, оставив мечты превратить надоедливого типа в ледяную статую городского сплетника.
– Отлично выглядите, семейная жизнь вам к лицу, – он замолчал и вперился в меня выжидательным взглядом.
– Вы ждете ответный комплимент? – иронично уточнила я.
– Просто хотел сказать, Аделис, что если захочется поговорить с кем-нибудь по душам, то я всегда к твоим услугам.
Я понятия не имела, что нам обсуждать с кузеном Доара и прямо заявила:
– Сомневаюсь.
– В Риоре друзьями не разбрасываются, эсса Хилберт, – вымолвил он, а у меня в голове зазвенел тревожный колокольчик. – А я тебе друг. Пока.
Айдер достал из кармана пальто золотую визитницу, словно бы всегда держал ее наготове.
– Возьми на всякий случай, – протянул он личную карточку.
– Не представляю, по какой причине я захотела бы поговорить с тобой, а не с Доаром, – отказалась я от любых дел со скользким типом.
– Ну же, милая эсса… – поцокал он языком. – Мы все знаем, что иногда случаются совершенно невероятные истории. Например, одна хорошенькая эсса на собственной свадьбе опускает руки в венчальную чашу и узнает, что замужем за риорским рудокопом. Забавная ситуация, не находишь?
Как бы мне не претила мысль о замужестве с Гидеоном Анкелем, я не находила ничего забавного в том, чем закончилась наша свадьба, и хмыкнула:
– Твое воображение выше всяких похвал.
Замечание вызвало у Айдера очередную неприятную улыбочку.
– Жизнь удивительнее любой фантазии.
Он по-прежнему протягивал визитку. С непроницаемым видом я сняла перчатку и забрала белый прямоугольник с адресом, написанным красивым почерком каллиграфа. Под действием магии бумага постепенно покрывалась снежной корочкой, на ней оставались следы от пальцев. На глазах дарителя карточка превратилась в льдистую пластинку и рассыпалась снежинками. Я аккуратно стряхнула их с руки и натянула перчатку.
К счастью, в этот момент в зал вынесли рулоны с тканью, аккуратно обвернутые в коричневую хрусткую бумагу.
– Добрых дней, риат Эббот, – небрежно бросила я и вышла на улицу, где зачастил холодный дождь.
– До скорой встречи, дорогая кузина, – фыркнул Айдер мне в спину.
Стоило переступить порог особняка, как Эрл важно объявил, что Доар вернулся и ожидает меня в приемной. Отдав лакею плащ, я пересекла разгромленный холл, за одно утро приобретший вид приличнее, чем за все дни ковыряния идэйцев без чуткого руководства Гаэтана. Подозреваю, что если бы мастер не появился в доме, то ремонт растянулся бы на месяцы.
За окном моросило, и просторная приемная с длинным полированным столом утопала в грязновато-серых сумерках. Вместе с Доаром и Якобом моего возвращения дожидался знакомый риат, в прошлую нашу встречу в этой же комнате разбивший пенсне. Сейчас окуляр красовался новым стеклышком.
– Светлых дней, риаты, – поздоровалась я, пытаясь уловить настроение присутствующих. При моем появлении мужчины поднялись из-за стола.
– Присаживайся, – Доар указал рукой на свободное место.
Я устроилась на стул, любезно отодвинутый секретарем. Мужчина в пенсне оказался стряпчим семьи Гери. Тут-то стало ясно, почему меня терпеливо дожидались трое исключительно занятых риатов.
– Ты должна подписать бумаги, – объявил Доар.
На полированную столешницу лег лист плотной бумаги, где аккуратно, вероятно, рукой секретаря было написано, что мне официально вручалась семейная печать, дающая право не только носить фамилию мужа, но и претендовать на его состояние. Внизу струилась витиеватая подпись Доара. Глядя на замысловатый росчерк, я выпрямилась на стуле и спрятала под крышку стола сцепленные в замок нервно дрожащие руки. Светлые боги, как мы до этого дошли?
Совершенно точно у меня в мыслях не было становиться «риатой Гери» или объявлять всем, что чистокровная эсса решила выбрать судьбу эсхардской женушки. Провоцируя Доара, я не только превзошла в невыносимости собственную мать, но и сама себя загнала в ловушку.
– Поставьте свою подпись и закрепите личной печатью, – велел стряпчий.
Он раскрыл стоявшую на столе шкатулку и повернул ее в мою сторону. Под крышкой на бархатной подушке покоилась серебристая печать из триана. На гербе семьи Гери скалился разъяренный грифон.
– Пока моя, твою печать скоро изготовят, – сухо пояснил Доар, решив, что я не проявляю ни бурной радости, ни злой иронии из-за недовольства размером оттиска. – Подписывай.
По столу скользнуло знакомое перо, закрытое золотым колпачком. Следовало его поймать, но я не пошевелилась. Перо прокатилось до края и сорвалось на пол.
– Аделис? – вопросительно изогнул брови Доар.
– Нет, – едва слышно выдавила я.
– Что ты сказала? – в его голосе появилась опасная вкрадчивость.
– Я не могу! – громко повторила я. – Все слишком далеко зашло.
Мгновенно в глазах Доара вспыхнула ледяная ярость, не оставив во взоре привычной снисходительности.
– Оставьте нас! – приказал он, а когда риаты в замешательстве помедлили, то вышел из себя: – Почему я вынужден повторять? Все вон!
Мы остались одни, утопающие в пронзительной тишине и в серых осенних сумерках. В воздухе разливалось напряжение столь ошеломительной силы, что выдержать его даже мне не хватало характера. Я сжимала под столом кулаки, невидяще таращилась на бумаги перед собой и чувствовала жалящий взгляд Доара.
– Выходит, тебе не нужна печать? – медленно произнес он.
– Нет, – не поворачивая головы, отказалась я от супружеских привилегий.
Пауза – длинная, страшная. И Доар сорвался. Тишина взорвалась грохотом. Одним махом он сбросил на пол бумаги, тяжелую мраморную чернильницу и шкатулку с печатью, со стуком проскакавшую по паркету. На моем простом сером платье остались чернильные брызги. Охнув, я отпрянула от стола и вскочила на ноги.
– Демоны тебя раздери, Аделис Хилберт! – От гнева лицо Доара побледнело, а глаза потемнели. – Клянусь, с тобой рехнуться можно! Ты не просто непоследовательна, а абсолютно невыносима!
– Вот именно! – выкрикнула я, забыв о том, что благородные эссы даже под прицелом арбалета не повышают голоса. – Что мне еще сделать, чтобы ты согласился вернуть брачные клятвы?! Для тебя так важно получить должность, что ты готов терпеть невыносимую пустышку в доме?
– Да! – Он мгновенно сменил тон, но в сдержанном голосе звучала угроза. – Для меня это важно настолько, что я готов терпеть в доме не просто невыносимую пустышку, а тебя.
Доар придвинулся, но злость не позволила мне отступить и сохранить безопасное расстояние.