– Но я не готова оставаться твоей женой и не желаю жить в твоем доме, – смутно осознавая, насколько близко мы стоим, прошипела я.
– Все же будь последовательной, Аделис. Ты сама решила сюда переселиться, – изогнул он бровь. – Не помнишь?
У меня вырвался издевательский смешок. Светлые боги, как я сразу не догадалась? Когда он вышвырнул меня из кареты возле гостевого дома, как ненужный дорожный сундук, то понимал, что я явлюсь в дом по собственному желанию. Пять лет прошло, а он разгадывал меня легче, чем детские шарады!
– Я даю тебе все: защиту, деньги, дом. Готов выполнить любой каприз, – быстро проговорил он до странности напряженным голосом. – Проклятье! Я готов вручить тебе семейную печать, если хочешь строить из себя хозяйку. И ты все еще считаешь наш брак фальшивым? Чего ты ждешь? Любви до гроба? По-моему, для женщины, едва не заключившей брак по родительской указке, ты слишком оторвана от реальной жизни.
– Ты не понимаешь? – усмехнулась. – Ты мне не нравишься. Я просто не хочу тебя.
Застыв на ничтожном расстоянии, мы смотрели глаза в глаза.
– Светлые боги, Аделис… – прошептал Доар. – Красавица Аделис… Как же сильно ты меня бесишь!
– Что? – поперхнулась я на вздохе.
Неожиданно он обхватил мое лицо ладонями. В голове мелькнула паническая мысль, что сейчас он меня поцелует! В смятении молниеносным движением я припечатала его приоткрытый рот рукой. Доар остолбенел. Некоторое время мы не шевелились, одинаково шокированные абсурдом происходящего.
– Никогда не смей меня целовать, – процедила я и в назидание наградила наглеца легким магическим уколом…
Доар отшатнулся и нехорошо выругался. Заклятье снималось на раз, было достаточно смахнуть ледяную паутину. Фокус-то детский! Но от белого отпечатка по его лицу стремительно рассыпалась снежная пудра: кожа приобрела мертвенный оттенок, ресницы заледенели, присыпало темные волосы, снежная пороша перекинулась на плечи и руки.
Он не пытался остановить стремительного замерзания, лишь синеющими пальцами схватился за узел галстука, словно стараясь его распутать. Слабый удар был не способен причинить магу вред, разве что продемонстрировать, что дама против лобызаний, и прежде Доар на щелчок пальцев сбросил бы заклятье, если бы вообще заметил его. Но сейчас на моих глазах он в мгновение ока превращался в ледяную статую, как самый обычный человек, ничего не знающий о магии или ее законах!
– Доар! – по-настоящему испугавшись, я подскочила мужчине и одним касанием к солнечному сплетению потушила колдовство. Пытаясь восстановить дыхание, он согнулся и уперся руками в колени. От магии его потряхивало.
– Ты рехнулась, Аделис? – просипел он, с трудом выпрямляясь. Ледяная пудра растаяла, и лицо было влажным, словно Доару в лоб прилетело снежком. На одежде лежали мелкие капли, похожие на дождевую морось.
Как сторона, пострадавшая от хулиганства, он имел полное право предъявлять претензии, и стоило бы рассыпаться в жалобных извинениях, но с моих уст сорвалось:
– Как ты позволил себя ранить? – от паники язык едва шевелился.
– Надо было тебя ранить в ответ?
– Не ранить – нет! Почему ты не заблокировал удар? – спросила я и от сверкнувшей, точно молния, догадки оцепенела с открытым ртом.
Мелкие странности, казавшиеся не более чем риорскими чудачествами, приобрели смысл. Охрана дома у мага воздушной стихии, однажды вызвавшего такой ураган, что с конюшни академии едва не снесло крышу, разговор через зеркало с помощью артефакта, необъяснимое желание получить должность посла в Эсхарде…
Об этом не принято говорить вслух, но факт остается фактом. Властители моей родины обладают уникальным даром возвращать магию людям, потерявшим связь со стихией. Скорее всего, они откликнутся на просьбу посла дружественного государства, но никогда не помогут случайному риорцу, даже если его карманы лопаются от золотых шейров, а семейная печать с оскаленным грифоном выплавлена из натурального триана. Они никогда не изображали милосердных целителей и не страдали особенным человеколюбием. Ради такого не только вытерпишь ненавистную женушку, но и вручишь семейную печать горгулье, если присутствие мелкой пакостницы поможет открыть дверь во властительский дворец в Эсхарде.
– Ты утерял дар! – выпалила я. – Так ведь?
Он обтер влажное лицо ладонью и с сарказмом уточнил:
– Чего ты ждешь больше, Аделис, подтверждения или опровержения?
– Правды.
– Ты права, я лишился дара, – быстро выговорил он. – Когда? Пять лет назад. Из-за тебя? Нет. Хочу ли вернуть? Без сомнений. Еще вопросы?
– Да три сотни! – воскликнула я, ошарашенная тем, с каким ожесточением он обрушил на меня эту самую правду.
– Просто оставь их при себе.
– Почему ты не сказал мне об этом раньше, зачем скрывать? – с укором высказалась я.
– А ты бы откровенничала на моем месте? – вопросом на вопрос ответил он.
И я прикусила язык, потому что понимала – молчала бы. До последнего. Утеря связи со стихией – не та тема, которую хочется обсуждать с человеком, из-за которого пять лет назад жизнь погрузилась в хаос.
Когда напряжение достигло высшей точки, в кабинет заглянули. Погруженные в глубокую тишину, мы с Доаром услышали щелчок повернутой ручки, и оба обернулись к двери. В узенькой щели маячил порядком встревоженный Якоб. Боюсь, он посчитал, что случилось смертоубийство, если мы двое перестали орать как полоумные, а потом нашел предлог заглянуть в приемную.
– Я это… хотел спросить, – неловко промямлил он, – стряпчий еще нужен?
Хотя по лицу было видно, что хотел узнать, а не понадобится ли нам целитель. Может, сразу за ним отправить, пока мы еще на ногах стоим?
– Нет, мы закончили, – резко произнес Доар и решительным шагом направился прочь из комнаты.
С открытым от удивления ртом я следила, как он спешно покидает поле битвы. Чувствуя, что хозяин на взводе, Якоб шустро посторонился.
– Доар, постой! – сорвалась я с места.
В коридоре было темно. После магического срыва живые огни в настенных светильниках, обычно вспыхивающие от движения, зажигались только после нескольких хлопков. Настырно шагая следом за Доаром, я выпалила:
– Смешно уходить от разговора!
– Мы не разговаривали, Аделис, а скандалили, – не оглянулся он.
– Конечно, и у тебя есть дела поважнее, чем выяснять со мной отношения, – фыркнула я.
– Умница, схватываешь на лету.
– Умоляю тебя, Доар, не надо переходить на этот твой снисходительный тон! – огрызнулась я, прожигая взглядом его затылок, и начала бросать в широкую спину вопросы: – При каких обстоятельствах это случилось? В этом виноваты люди, которые тогда забрали тебя из моего дома? Что вообще с тобой происходило после возращения из Эсхарда? Почему ты не хочешь узнать, что было со мной?
Он резко развернулся. По инерции я еще сделала пару мелких шагов, но не успела остановиться, как вдруг оказалась оттесненной к стене. От удара спиной о холодную кладку над нашими головами вспыхнул ночник. Свет упал на мрачное лицо Доара.
Когда он склонился к моему уху, я испуганно съежилась. Злость, волнами исходящая от мощной напряженной фигуры мужчины, ощущалась на физическом уровне. Вероятно, будь у него магия, он разнес бы коридор.
– Послушай, милая эсса Хилберт, – щекоча дыханием, недобро прошептал он, – сколько мы были знакомы, тебя никогда не интересовало, что происходило за пределами твоего маленького мирка. Я не жалуюсь, вас растят зацикленными на себе. Просто продолжай в том же духе и не лезь ко мне в душу.
– Но мы женаты! – пролепетала я.
– Сказала женщина, которая хочет вернуть брачную клятву, – иронично усмехнулся он и вдруг провел пальцем по ткани над моей макушкой: – Ты совсем разучилась контролировать ледяную магию, Аделис? Похоже, скоро придется ремонтировать весь особняк.
Напоследок окатив меня презрительным взглядом, он вышел в холл. Я отлепилась от стены, огляделась. В коридоре было пусто. Видимо, Якоб деликатно закрылся в приемной, чтобы дать супругам без смущения выпустить пар, или же не пожелал смущаться сам, подсматривая за семейным скандалом. По-прежнему горел единственный живой огонек. Вокруг того места, где Доар прижимал меня к стене, сверкала снежная пудра. При желании в большом пятне, не тронутом замерзанием, можно было различить очертания человеческой фигуры.
– Аделис, да что с тобой? – с досадой пробормотала я, представив кислую мину Гаэтана при виде вспученной отсыревшей ткани ручной работы и позеленевших от безжалостной влажности бронзовых светильников. Хотя, наверное, патина скульптора только обрадует. Говорят, она прибавляет бронзе ценности.
Мама утверждала, что мужчине надо дать время перебеситься, вкусно накормить деликатесами, а потом идти на второй заход, когда он сытый, расслабленный и безоружный. С папой эта тактика всегда срабатывала. Весь день я ломала голову, как вызвать Доара на разговор, желательно без скандала, даже обдумывала мысль собственными руками приготовить ужин. Отличную идею пришлось оставить, ведь кроме тэя я ничего не умела варить, да и его умудрялась испортить.
Я прождала возвращения Доара до середины ночи, специально сунув между дверью в спальню и косяком туфлю, чтобы услышать шаги подгулявшего хозяина, но в итоге все же уснула в кресле под умиротворенное потрескивание поленьев в камине. Проснулась ни свет ни заря, разбитая и с ноющей шеей. Когда я появилась на кухне, перепугав прислугу, и заявила, что лично подам хозяину завтрак в постель, то услышала смущенный ответ Эрла:
– А риат Гери не ночевал дома.
Во время завтрака, когда мы с Гаэтаном без аппетита ковырялись в тарелках, лакей принес записку, запечатанную красным сургучом с незнакомым оттиском.
– От риата Эббота, – торжественно объявил он и попытался заглянуть в письмецо, когда я его развернула. Правда, наткнувшись на мой иронично-вопросительный взгляд, величественно отошел к стене.
Почерк у Айдера оказался корявым, я с трудом разобрала пляшущие строчки: