– Да, поделки у нее действительно получаются неплохие, – согласилась мама, и я с силой сжала в руке вилку.
– Эсса Хилберт, – вдруг вступил в разговор Доар, – вы знаете, в Риоре есть отличная поговорка. Вообще обычно ее говорят детям, но позвольте продекламировать, она к месту.
– Очень любопытно, риат Гери, – сухо отозвалась она.
– Когда я ем, я глух и нем, – выдал тот с вежливой улыбкой. – По-моему, весьма дельный совет. Не находите?
Обескураженное выражение на матушкином лице стоило запечатлеть маслом, вставить в золоченую рамку и повесить над камином, чтобы каждый день наслаждаться зрелищем, как выглядит безупречная эсса старого разлива, поставленная на место. Никогда еще трапеза в таком напряженном молчании не казалась столь чарующе приятной!
От тэя с пирожными отказался даже Гаэтан, никогда не пропускавший десерта. Обменявшись фальшивыми пожеланиями теплых снов, мы разошлись по комнатам. Вернее, мы с Доаром скрылись в кабинете. Он углубился в изучение бумаг, читал письма, оставленные Якобом, а я сидела в уголочке дивана и делала наброски. Руки чесались наморозить льда и провести седмицу в пристройке, превращенной в мастерскую.
– Ты не можешь вырезать фигурки здесь? – вдруг спросил Доар, не отрываясь от документов.
– Здесь слишком тепло, – покачала я головой.
– В пристройке замерзают чернила?
– Не должны, – растерянно отозвалась я, пририсовывая маленькой горгулье на рисунке смешной бантик.
– Тогда попрошу поставить стол. – Он поднял на меня взгляд. – Думаю, что за пару часов в день не окоченею.
– Якоб будет против.
– Якоб наденет пальто. – Доар вернулся к письмам.
Некоторое время я зачарованно смотрела, как он что-то черкает на рукописной странице, и вернулась к рисованию. Через некоторое время на меня напало безудержная зевота. Я растянулась на диване, пытаясь отогнать сон.
– Спать? – уточнил мужчина.
– Ты же еще хотел поработать.
– Уже поздно. – Он размял шею.
Дом был погружен в ночную тишину и спокойствие. Возле дверей в покои Доар спросил:
– Снег сейчас идет?
Я на секунду прислушалась к внутренним ощущениям. Вместо снега на улице моросил холодный дождь, и утренние сугробы стремительно таяли.
– Нет, – покачала я головой.
– Отлично.
Мгновением позже я оказалась прижатой к стене и безудержно целующейся с обольстительным соблазнителем. Не отрываясь от его губ, принялась распутывать галстук, дернула за рубашку и оторвала пуговичку.
– Как ты относишься к совместной ванне? – пробормотал Доар между поцелуями.
– Превосходно.
Разгоряченные, мы ввалились в покои, едва не снеся дверь. Сдержанное покашливание со стороны диванчика, стоявшего перед камином, было словно ушат ледяной воды. Этот странный звук, вообще не имевший права раздаться в пустой комнате, заставил нас не просто отпрянуть, а отскочить друг от друга на расстояние вытянутых рук.
Матушка с непроницаемым видом сидела на диване и держала в руках книгу по архитектонике человеческого тела. Какая ирония, если подумать. Книгу иллюстрировали весьма разнообразные картинки обнаженных натур.
– Эсса Хилберт, какой странный сюрприз… – Доар поспешно принялся поправлять рубашку, но не нащупал отскочивших пуговиц и просто сжал прореху пальцами.
– Как ты вошла? – бросила я, хотя пыталась спросить «зачем». Понятно, что вошла она через дверь. Вообще исключительно сложно собраться с мыслями после того, как мать, еще месяц назад считавшая дочь невинной девицей, вдруг застукала ее, то есть меня, на плотских развлечениях.
– Было открыто, – как ни в чем не бывало ответила она.
– Это не повод входить без стука!
– Я стучалась, – заметила она и с хлопком закрыла книгу.
– Но зачем ты пришла в пустые покои? – наконец нашлась я.
– Было интересно, как вы тут поживаете. И обнаружила, что здесь только одна кровать. – Она поднялась и ткнула в нашу сторону пальцем: – Вы спите вместе.
– Что вы, эсса Хилберт, мы спим по очереди, – не удержался от злой иронии Доар и непрозрачно намекнул, что пора шагать на выход: – Теплых снов.
Матушка удалилась с высоко поднятой головой. Непобежденная, а только временно отступившая. Доар запер дверь. В гробовой тишине два раза щелкнул замок.
– Я уже говорила, но повторю снова: мне очень жаль, – попыталась я извиниться. – Ты все еще хочешь совместную ванну?
– Теперь даже больше.
Но тут нас ждал очередной неприятный сюрприз, убивший абсолютно все желания. Конечно, матушка не заморозила купель, но охладила воду настолько, что почудилось, будто мы нырнули в ледяную прорубь. Другими словами, купание вышло вовсе не расслабляющее, а нечеловечески бодрящее.
Я куталась в простыню, жалобно поджимала ноги на ледяной мраморной плитке и мечтала заморозить саму маму.
– Камни погашены, – процедил Доар и нырнул с головой, чтобы прикосновением пробудить единственный источник, согревающий воду в купели.
– Мне очень жаль, – снова извинилась я, следя за тем, как он вылезает из ледяной ванны.
– Какое счастье, что она завтра уедет, – хмуро вымолвил Доар.
– Зато я знаю отличный способ согреться!
– Какой? – На губах (уточню, посиневших от холода губах) вдруг появилась искусительская улыбка.
– Надо очень быстро растираться полотенцем!
Не откладывая дела в долгий ящик, я схватила полотенце и с усердием принялась натирать Доару плечи, даже кожа покраснела.
– Наклонись, я тебе волосы посушу, – с хозяйственным видом предложила я.
Однако нагибаться он не пожелал, а с ироничной улыбкой следил, как влажным полотенцем я пыталась добраться до мокрой шевелюры.
– Лисса, – остановил он, – я тоже знаю отличный способ согреться, и твоя тряпица нам будет только мешать.
– Какой? – непонимающе моргнула я.
– Такой…
У Доара были холодные губы, но отчего-то очень горячие руки, и контраст сводил с ума. Мы не тушили свет и не растилали постель. Ледяное купание действительно имело исключительно бодрящий эффект. Даже не знаю, может, стоило матушку поблагодарить за мелкую пакость? Признаться, я полагала, что размах у нее пошире моего. И ведь что самое обидное, совсем не ошиблась!
В середине ночи меня разбудил странный шорох.
– Аделис-с-с… – прошептал кто-то. – Дочь моя…
– А? – Я с трудом разлепила веки и спросонья едва не заорала в голос. В изножье кровати мама, обряженная в чепчик и халат, держала свечку. – Мама?!
Доар немедленно проснулся и ошарашенно уставился на тещу.
– Мама, что… как… Светлые боги! Зачем ты пришла? – Я судорожно натягивала на голые плечи одеяло. – Почему ты со свечой? В доме не зажигаются живые огни?
– Они замерзли, – произнесла она странным голосом.
– Эсса Хилберт, не хочу показаться грубым, – хрипловатым голосом вымолвил Доар, – но, честное слово, перебор. Вы, конечно, можете чувствовать себя как дома, но почему же все время забываете, что все-таки вы у нас в гостях?
– Риат Гери, вы грубы! – патетично воскликнула она.
– Я… – Он потерял дар речи.
– Мама, ты вошла в запертую на замок дверь! – возмущенно воскликнула я.
– Я стучалась, никто не ответил.
– Конечно, мы же спим! Ты хотела проверить, строим ли мы на ночь стену из подушек?
– Умоляю тебя, Аделис, – закатила мама глаза. – Твоя мать была замужем за твоим отцом и прекрасно понимает, чем занимаются взрослые люди по ночам.
– Спят! – в один голос воскликнули мы с Доаром.
– Именно, а я не могу заснуть, – немедленно выкрутилась она, видимо, намекая, что негостеприимные хозяева всенепременно обязаны озадачиться бессонницей гостьи. – Забыла пузырек со снотворным и решила спросить у родной дочери, не прихватила ли она один из шкафчика Руфи, когда сбегала из дома.
– Нет.
– Очень недальновидно, Аделис, – покачала головой матушка. – Между прочим, снотворное должно быть в шкатулке каждой эссы. Мужчины ведь никогда не верят в женские мигрени.
– Эсса Хилберт… – Доар откашлялся. – Почему вы говорите и смотрите на меня?
Из шкафчика Руфи я взяла только пузырек с успокоительными каплями. Абсолютно точно теперь нам с Доаром не помешает принять это замечательное снадобье.
– Что ж, теплых снов, – пожелала она и добавила: – В доме очень холодно. Напрасно вы пренебрегаете одеждами для сна.
Дверь закрылась. В комнате стало очень тихо. Некоторое время мы с Доаром, совершенно ошарашенные нахальным вторжением коварной мамаши со свечкой, сидели на кровати и пялились на шторы.
– Доар… – позвала я.
– Ты уже говорила, что тебе очень жаль, – заметил он.
– Честное слово, мне никогда не было так стыдно. Утром мама уедет!
– Ты в это веришь? – с изрядной долей скепсиса уточнил Доар.
– Нет, но говорят, если повторить желание десять раз, то оно обязательно сбудется.
– Давай просто придвинем к двери диван, – предложил он. – Диван ее точно остановит.
Мы ограничились тем, что заблокировали ручку спинкой стула. Бухнулись в кровать, но сон не шел. Я лежала в темноте, прислушиваясь к дыханию Доара.
– О чем ты думаешь? – прошептала я.
– У меня почти полный комплект женатого человека: супруга, теща, горгулья и ремонт.
– От горгульи мы избавились, – напомнила я.
– Угу, ловко ты придумала подарить ее Альдону, – хмыкнул он и добавил: – Жаль, тещу Альдону не подаришь.
Глава 8Пока смерть не разлучит нас
– Я решила! – Мама припечатала ложку к столу. – Я остаюсь.
Гаэтан подавился яйцом всмятку, Эрл выронил в соусник ложку, расплескав жирные томатные кляксы по белоснежной скатерти, у меня нервно дернулось веко, а на лице Доара на мгновение мелькнуло выражение вселенской тоски. Похоже, водворение тещи в особняке он воспринимал неизбежным злом.
– Не радуйтесь, – добавила она, – ненадолго.
Мы дружно выдохнули.
– На пару месяцев. Дольше не смогу – Руфь изведется.
Доар поперхнулся тэем и от греха подальше отставил чашку.