– Нет! – воскликнула она.
Я снова посмотрел на Дикона.
– Я сказал госпоже, что вам пришлось уехать по делу, – хмуро буркнул он, – и что вы сожалеете, что не можете проводить ее в лес.
– И больше ничего?
– Нет.
– Позволь узнать почему?
Он откинул голову и выставил вперед подбородок.
– Я был уверен, что паспахеги ее не побеспокоят, – дерзко ответил он, – а про другую опасность вы, сэр, не сочли нужным мне рассказать. Госпоже хотелось пойти в лес, и я подумал, что жаль лишать ее удовольствия из-за пустяков.
Вчерашний день я провел на охоте, и мой хлыст все еще лежал на столе.
– Я всегда знал, что ты наглый и дерзкий плут, – сказал я, сжав его рукоять, – теперь же знаю, что ты еще и вероломен. Я считал, что ты обладаешь всеми недостатками, присущими солдату, но наделен также и его достоинствами. Выходит, я обманулся. Непокорного слугу я еще мог бы простить, но солдата, предавшего оказанное ему доверие…
Я поднял хлыст и принялся стегать его по плечам. Он стоял молча, побагровев до корней волос и стиснув руки в кулаки. Минуту или чуть больше в комнате были слышны только звуки ударов, потом жена моя крикнула:
– Хватит! Хватит! Вы уже достаточно его наказали! Отпустите его, сэр!
Я отбросил хлыст.
– Убирайся, – приказал я. – И не попадайся мне завтра на глаза!
По-прежнему красный, с набухшей на виске пульсирующей жилкой, он медленно подошел к выходу, повернулся, отдал мне честь и вышел, закрыв за собою дверь.
– Теперь он станет вашим врагом, – сказала мистрис Перси, – и все из-за меня! Из-за меня вы нажили множество врагов, не так ли? Быть может, к их числу вы относите и меня? Что ж, это было бы немудрено. Вы хотите, чтобы я покинула Виргинию?
– Только вместе со мной, сударыня, – ответил я коротко и пошел звать пастора к нам на ужин.
Глава XVI, в которой я избавляюсь от негодного слуги
На следующий день губернатор и Совет колонии принимали дары паспахегов и слушали пространное, полное дружеских излияний послание Опечанканоу, который, подобно актеру-королеве в пьеске «Убийство Гонзаго», которую бродячий театр разыгрывает в «Гамлете», был «слишком щедр на уверенья».
Совет заседал в доме Ирдли, и я был вызван туда для доклада о вчерашней экспедиции. День уже клонился к вечеру, когда губернатор отпустил нас. Выходя, я обнаружил рядом с собою мастера Пори.
– Я сейчас иду в гости к его милости, – объявил он, когда мы подошли к гостинице. – Его херес – истинный нектар богов, и он наливает его в кубки, каждый из которых стоит целого состояния. Индейцы сегодня много толковали о том, что топор войны ими зарыт, так заройте же свой топор и вы, Рэйф Перси, хотя бы на время, и выпейте с нами.
– Только не я, – отвечал я, – я скорее соглашусь выпить с сатаной.
Мастер Пори рассмеялся:
– А вот и милорд собственной персоной. Надеюсь, что он вас все же уговорит.
В самом деле, на пороге гостиницы стоял милорд Карнэл, как всегда роскошно одетый и красивый, как картинка. Пори остановился, а я, слегка поклонившись, прошел мимо, но тут наш почтенный спикер и секретарь схватил меня за рукав. В доме губернатора утомившимся членам Совета для подкрепления сил подали вина, и мастер Пори вышел на улицу уже в изрядном подпитии.
– Пойдемте с нами, капитан, и давайте выпьем! – воскликнул он. – Хорошее вино есть хорошее вино, кто бы тебя ни угощал! Черт меня дери, в дни моей молодости противники, бывало, забывали свои распри, когда на столе появлялась бутылка!
– Если капитан Перси пожелает остаться, – сказал его милость, – то я обещаю ему радушный прием и превосходное вино. Мастер Пори прав: нельзя беспрестанно воевать. Право же, сегодняшнее перемирие только придаст нам пыла для грядущих битв.
Он сказал это самым чистосердечным тоном, безмятежно глядя мне в глаза, однако я не обманулся. Если вчера он желал убить меня не иначе как в честном поединке, то сегодня все переменилось. Под кружевными манжетами на его запястьях краснели следы от ремней, которыми я его вчера связал. И я был уверен, так уверен, как если бы услыхал это от него самого, что теперь он отбросил всякую щепетильность и готов пойти на любую подлость, чтобы убрать меня со своего пути. От сознания опасности настроение у меня поднялось, я почувствовал себя в ударе и неожиданно решил принять предложение.
– Хорошо, я согласен, – сказал я, засмеявшись и беспечно пожав плечами. – Стоит ли затевать спор из-за кубка вина? Я приму его из ваших рук, милорд, и выпью за то, чтобы наше знакомство стало более близким.
Мы втроем поднялись в апартаменты Карнэла. Король не поскупился, снаряжая своего любимца для путешествия в Виргинию. Теперь богатое убранство его каюты на «Санта-Тересе» перекочевало в джеймстаунскую гостиницу, превратив скудно обставленную комнату в уголок Уайтхолла. На стенах висели дорогие гобелены, пол и стол были застланы великолепными коврами, вдоль стен были расставлены большие резные сундуки. На столе, около вазы с поздними цветами, стояли большой серебряный кувшин и несколько кубков: одни из чеканного серебра, другие, диковинной формы, – из цветного стекла, тонкого, как яичная скорлупа. В лучах заходящего солнца стекло сверкало, словно драгоценные камни.
Фаворит позвонил в серебряный колокольчик, и дверь у нас за спиной отворилась.
– Джайлс, вина! – громко крикнул милорд. – Подай вина для мастера Пори, капитана Перси и меня. И принеси два моих самых лучших кубка.
Джайлс, которого до сего времени я ни разу не видел, подошел к столу, взял кувшин и, выйдя в ту же дверь, через которую вошел, затворил ее за собой. Я небрежно повернулся на стуле и за тот короткий миг, что дверь была открыта, успел разглядеть в соседней комнате тщедушную фигуру в черном. Джайлс внес кувшин с вином и вместе с ним два кубка. Милорд тотчас оборвал свой рассказ о травле медведя, которую он затеял нынче утром и которую мы пропустили из-за затянувшегося визита «этих занудливых индейцев».
– Кто знает, доведется ли нам троим еще когда-нибудь выпить вместе? – сказал он. – Посему, чтобы почтить наше нынешнее застолье, я разолью вино в самые драгоценные из своих кубков. – Эти слова прозвучали как нельзя более естественно и непринужденно. – Этот золотой кубок, – тут Карнэл поднял его, – некогда принадлежал роду Медичи82. Мастер Пори, как человек тонкого вкуса, несомненно оценит красоту вычеканенных на нем фигур: как видите, на одной стороне изображены вакханки, на другой Вакх и Ариадна83. Это работа самого Бенвенуто Челлини84; наполняю его для вас, сэр.
Он налил в золотой кубок красное вино и поставил его перед мастером Пори. Тот посмотрел на полный сосуд влюбленными глазами и тут же, не дожидаясь нас, поднес его к губам. Милорд взял второй кубок.
– Этот бокал, – продолжал он, – зеленый, как изумруд, украшенный снаружи и изнутри золотыми блестками и напоминающий своей формой лилию, когда-то находился в сокровищнице монастыря. Мой отец привез его из Италии много лет назад. Я, как и он, пользуюсь этим бокалом лишь по торжественным дням. Сегодня я наполняю его для вас, сэр. – Он налил вино в зелено-золотой, замысловатой формы бокал, поставил его передо мною, затем наполнил серебряный кубок для себя и сказал:
– Пейте, джентльмены.
– Сказать по чести, я уже выпил, – ответил секретарь Совета колонии и вмиг наполнил свой кубок во второй раз. – Ваше здоровье, джентльмены! – сказал он и разом влил в себя полкубка.
– Капитан Перси не пьет, – заметил его милость.
Я оперся локтем о стол и, держа свой бокал против света, начал им любоваться.
– Прекрасный оттенок, – сказал я задумчиво, – такой же нежно-зеленый, как гребень огромной волны, которая вот-вот обрушится на твой корабль и бросит его в пучину. А эти выпуклые золотые крапинки внутри и снаружи и эта необычная причудливая форма… право, милорд, в красоте вашего кубка есть что-то зловещее.
– Им многие восхищались, – ответил фаворит.
– У меня странная натура, милорд, – продолжал я, все так же задумчиво разглядывая драгоценный зеленый бокал, зажатый в моей руке. – Я солдат, обладающий воображением, и иногда мне бывает приятнее предаваться грезам, чем пить вино. Взять хотя бы этот кубок – не кажется ли вам, что его странный вид навевает столь же странные фантазии?
– Возможно, – отвечал милорд, – но только после того, как я изрядно из него хлебнул. Ничто так не питает воображение, как вино.
– А что говорит по этому поводу славный Джек Фальстаф? – вмешался наш захмелевший секретарь. – «Добрый херес <…> делает ум восприимчивым, живым, изобретательным, полным легких, игривых образов, которые передаются языку, от чего рождаются великолепные шутки»85. А посему давайте выпьем, джентльмены, давайте выпьем и всласть пофантазируем. – С этими словами он вновь наполнил свой кубок и жадно уткнулся в него носом.
– Мне кажется, – начал я, – что именно в таком кубке Медея подала вино Тесею. Быть может, Цирцея протягивала его Одиссею, не ведая, что тот неуязвим, ибо держит в руке спасительный корень. Возможно, Гонерилья послала этот изумрудно-золотой фиал Регане86. Может статься, из него пила прекрасная Розамунда87 на глазах у королевы. Вероятно, Цезарь Борджиа и его сестра88, сидя в венках из роз на пышном пиру, не раз навязывали его тому или иному из гостей, который на свою беду был чересчур богат. И я готов поклясться, что флорентиец Рене имел дело со множеством подобных кубков, перед тем как их подносили гостям, которым Екатерина Медичи89 желала оказать особую честь.
– У нее были необычайно белы