Она начала читать, а Венсан продолжил искать даты, которые могли привлечь их внимание. Отыскав тетрадь, датированную две тысячи четвертым, он устроился рядом с Серван, чтобы иметь возможность сверяться с ее текстом.
Оба погрузились в сокровенные мысли Жозефа, изложенные убористым корявым почерком, и в комнате воцарилась поистине благоговейная тишина.
— Послушай! — внезапно воскликнула Серван. — «Все эти мужчины и женщины не заслуживают снисхождения Господа… Они годятся только на то, чтобы драться за кусочек власти, блудить и размножаться, подобно животным… Если Ты смотришь на них, Ты наверняка разочарован этим скопищем паразитов и трусов. Потому что из Твоего прекрасного творения они осмелились сделать…»
— Однако наш добрейший Жозеф, оказывается, был отчаянным мизантропом! — произнес Венсан.
— Гораздо хуже! То, что он пишет, просто чудовищно! Можно подумать, что он ненавидит весь род человеческий…
— Вполне возможно, так оно и есть.
— Но он же священник! А священник не вправе так думать!
— Послушай еще, — предложил Венсан, отлистывая назад две страницы. — «Господи, прошу Тебя, прекрати этот маскарад. Призови служителей своих к Себе и уничтожь нечестивые отбросы, именуемые человечеством».
— Черт! — прошептала Серван. — Я перестаю понимать!
— Похоже, впереди нас ждет еще немало сюрпризов!
И они продолжили тяжкий путь по апокалиптическому миру Жозефа; время от времени Серван вслух выражала свое возмущение высказываниями священника. Как мог он утешать заблудшие души, питая ненависть к роду человеческому? Ненависть была разлита на каждой странице.
Две первые тетради ничего важного им не сообщили, разве что они узнали, что булочник обманывал жену с супругой владельца книжного магазина, а служащая почты видела вещие сны. Что касается мэра Кольмара, тот именовался мерзким продажным нечестивцем и демагогом. Презрение Жозефа к людям с годами только возрастало.
Когда Венсан вышел на террасу подышать воздухом, Серван взяла последний том и вскоре остановилась на странице, датированной третьим июня этого года.
«Мириам была очень уязвимой, совсем как ее мать. И позволила соблазнить себя сыну Сатаны, тому, кто с ног до головы покрыт коростой греха. Он воспользовался ею, а потом убил. Я знаю, людское правосудие оставит его преступление безнаказанным. Но Бог уже осудил его, и я стану орудием. Орудием Его отмщения».
Вернулся Венсан. Серван посмотрела на него, словно видела в первый раз. Перед ней стоял сын дьявола собственной персоной.
— Нашла что-нибудь? — спросил он.
— Нет, — ответила она быстро. — Еще нет…
И снова погрузилась в сумеречный мир отца Жозефа; Венсан сел на пол, прислонившись спиной к дивану. Он слышал, как Серван переворачивает страницы; неожиданно она задержалась на каком-то пассаже.
— Двадцатое июня, — уточнила она.
— Через пять дней после смерти Пьера! Что он пишет?
— «Сегодня жена мэра пришла исповедаться. Она давно не приходила плакать в дом Господа! Но сегодня она сообщила мне поистине удивительные вещи. Груз сведений, которые она скрывала много лет, внезапно стал тяжел для ее совести. Ее муж, вор и нечестивец, вдобавок еще и преступник. „Мой муж — убийца“. Это ее собственные слова. Сначала она боялась говорить. Но я напомнил ей о тайне исповеди, и она успокоилась. Она рассказала мне, что несколько лет назад ее сын убил женщину…»
Серван вопросительно посмотрела на Венсана, ожидая, что он скажет.
Наконец-то они у цели. Наконец-то они узнают.
Теперь это вопрос нескольких секунд.
— Продолжай, Серван, — бесстрастно приказал он.
— «Она рассказала мне, что несколько лет назад ее сын убил женщину, однако имени ее она не назвала. В тот день сын ее был не один, а с приятелем, впрочем виновность двух молодых бездельников меня нисколько не удивляет…» О каком бездельнике он говорит?
— Людовик, сын Эрве, кузен Себастьяна, — уверенно ответил Венсан. — Они всегда ходили вместе… Читай дальше!
— «А Сюзанна Лавесьер продолжала говорить. С помощью отца и дяди Себастьян и его сообщник спрятали тело и уничтожили все следы. „Но это был несчастный случай! — клянется она. — Они не хотели ее убивать“. Она заверила меня, что не знает, почему несчастная нашла свою смерть, но, возможно, она только притворяется, что не знает. А у мэра вскоре начались неприятности, ибо ту сцену видел тот, кто мог стать свидетелем, и этот человек принялся шантажировать Лавесьера. Шантажист не кто иной, как Жюльен Мансони, который, вместо того чтобы разоблачить преступление, воспользовался им, чтобы тянуть из Лавесьеров деньги. И мэр платил. Сначала из личных средств, потом из общественных. Вплоть до того дня, когда Пьер Кристиани узнал об источнике доходов Мансони. И тут мадам Лавесьер сказала, что она слышала, как ее муж вместе с сыном, с братом, с Мансони и этим кретином Порталем задумывают убийство смотрителя. Второе убийство пережить очень тяжело, поэтому она пришла молить Господа о прощении. Как будто Бог может простить ее трусость. Сколько ненависти и злобы…»
Серван подняла голову и посмотрела на Венсана: тот сосредоточенно ее слушал. Перевернув страницу, она продолжила путешествие во времени и мыслях исповедника:
— «Наконец-то я организую божественную месть Лавесьеру, этому отбросу человечества. И убийце Лапазу…»
Серван прикусила губу. Но Венсан хранил спокойствие и даже ласково подбодрил ее:
— Продолжай!
— «…убийце Лапазу. Я знаю, он сойдет с ума, когда узнает истину, узнает, что его лучший друг был убит, а главное, когда поймет, что…»
Она умолкла посреди фразы. Повернув голову, Венсан увидел, как она побледнела, а ее глаза наполнились ужасом.
— Что такое? — спросил он. — Что случилось?
Она смотрела на него, сжимая в руках страшную тайну.
— Серван! Что с тобой?
Застывшая словно статуя, она, казалось, держала на коленях гранату с выдернутой чекой.
— Но черт возьми, что там такое? — повысил голос проводник.
Он забрал у нее тетрадь и продолжил чтение с того места, где она остановилась:
— «Я знаю, он сойдет с ума, когда узнает истину, узнает, что его лучший друг был убит, а главное, когда поймет, что в тот день… они застрелили Лору».
Серван закрыла глаза; Венсан замер, словно сраженный молнией. Не шелохнулся, не моргнул. Губы слегка приоткрыты, застывший взор. Словно лобовое столкновение невероятной силы.
Отвратительная тишина, похоже, воцарилась навечно.
Пока Серван наконец не нарушила ее:
— Венсан, я… Мне очень жаль, и…
Слова не находились. Что сказать, что сделать?..
Венсан не видел и не слышал ее. Он стоял, и, казалось, пустота уже поглотила его.
— Венсан, мы ими займемся, — проговорила, вставая, Серван. — Надо заставить их заплатить…
Заставить их заплатить.
Иногда лучше промолчать. Серван мгновенно пожалела о своих словах.
Отбросив тетрадь, Венсан повернул к девушке голову. Едва не потеряв равновесие, она в ужасе отступила на шаг.
Она никогда не видела его глаза такими… угольно-черными, переполненными ненавистью.
Неузнаваемые.
Внезапно он бросился к лестнице и помчался наверх, перепрыгивая через несколько ступенек.
— Венсан, ты куда?!
Он уже был наверху, и она не осмелилась последовать за ним. Лишь бы…
Долго ждать не пришлось; через минуту он появился вновь, сжимая в руках охотничье ружье.
Когда он сбежал по лестнице, Серван схватила его за руку, надеясь задержать его:
— Ты этого не сделаешь!
Он высвободился, но она упорно пыталась преградить ему путь. Прижавшись спиной к двери, она вытянула вперед руки: смехотворное препятствие.
— Остановись, Венсан! Так не делается!
— Отойди, — жутким ледяным тоном приказал он.
— Венсан, одумайся, прошу тебя! Мы заставим их заплатить, обещаю тебе. Но не таким образом! Тюрьма будет хуже смерти!
— Дай мне пройти.
— Нет! Я не позволю тебе швыряться собственной жизнью!
Он грубо оттолкнул ее, и она ударилась о стену.
Открыв дверцу «мазды», он убедился, что ключей от зажигания нет. Пнув ногой кузов и испустив хриплый вскрик, больше всего напоминавший рычание, он повернул обратно. Серван, застыв на крыльце, с ужасом смотрела на него:
— Венсан, успокойся, умоляю тебя!
— Ключи! — командным тоном произнес он, протягивая руку.
Рука не дрожала.
Он вооружен, но Серван подчиниться отказалась. Сунув руку в карман брюк, она лишь еще крепче сжала в кулаке ключи.
— Дай мне ключи… Немедленно.
— Нет! Я не хочу, чтобы ты пошел на поводу у ненависти! Чтобы стал таким же убийцей, как они… Тем, кем и хотел сделать тебя этот священник!
Она старалась не повышать голос, чтобы не разозлить его еще больше.
— Не заставляй меня причинить тебе боль, Серван…
Первая угроза; надо держаться.
— Венсан, успокойся! — умоляла она, отступая.
Он медленно наступал, она продолжала пятиться.
— Я знаю, ты ничего мне не сделаешь. Ты не преступник.
— Я уже убил.
— Не говори вздор! Ты бредишь!
— Нет! И это был мой собственный отец…
Все утратило свое значение. Даже эта тайна, отчаянно скрываемая на протяжении тридцати лет.
— Ты лжешь! — прошептала Серван.
— Нет, не лгу. Я его убил. Точно так же, как убью этих негодяев, одного за другим… И ты отдашь мне ключи, Серван… Пожалуйста.
В этом пожалуйста таилось нечто страшное. Как и в нем самом, таком невозмутимом и холодном.
Бесчеловечным в эти минуты.
Сейчас Серван была готова поверить, что он и в самом деле убил своего отца.
Когда он отвернулся, чтобы прислонить ружье к перилам, она побежала. Но он догнал ее и бросил на землю. Несмотря на сильный удар, она нашла в себе силы для борьбы. Нечувствительный к боли, безучастный ко всему, Венсан, не обращая внимания на отчаянное сопротивление разъяренной Серван, в конце концов сел на нее верхом, полностью обездвижив ее.