ы обидчик поспешно отчалил!
А тут вдруг я вспомнил старый советский фильм «В бой идут одни старики». Про летчиков на войне. Он мне так нравился в детстве, этот фильм, что я и сам хотел стать летчиком, да не случилось. Там есть такой эпизод, который почему-то намертво врезался в память. Про таран. Когда один летчик рассказывает другому, как его сбили. Мол, говорят, немец трус, немец боится лобовой, обязательно свернет. А мой не свернул. Ударил так, что плоскости посыпались. Очнулся на земле.
Вот и я в такую же ситуацию попал. До сих пор небо было мое, и никто не рисковал идти на таран. А сегодня… «А мой не свернул». Мало того, он еще из пушки палит, мол, не вздумай менять коридор! Лети туда, куда я тебе велю! Знаете, какое унижение?!
При нем я, конечно, пить не стал. Еще чего! Негоже этому Муркину видеть, как я напиваюсь. Еще подумает, что я испугался. Но как только он ушел, я налил себе водки, целый стакан. Выпил залпом. Сел в кресло и стал смотреть на огонь. Сна не было ни в одном глазу. Какой уж тут сон! Хотел было позвонить жене, да одумался. Что я ей скажу? Не дай бог, она услышит в моем голосе панику. А я реально не знаю, что делать. Он не свернул, этот Муркин. И не собирается. Он собирается положить меня в землю и закопать.
Моя жена убила человека. Я должен что-то решать. Да, она мне изменила. Но она моя жена, мать моего сына. И я поклялся жизнью этого сына, что никогда с ней не разведусь.
Вот в такую ночь, как эта, и решается судьба. В человеке рождается либо подлец, либо герой. Рождается, конечно, герой. А подлец… В него человек превращается, когда отходит в сторонку. Ах, она мне изменила! Да пусть отправляется в тюрьму. Я не буду с ней разводиться, раз поклялся. Но и спасать ее не стану. Она ведь это заслужила. Вроде бы все честно. У меня есть оправдание. Никто меня не осудит.
Зазвонил телефон. Тот, по которому мне звонит только жена. Ну, еще изредка сын. А теперь и Муркин. Я подумал было что это опять он, с очередными инструкциями, но увидел на дисплее «Стефания». Я пока не готов был ей ответить, поэтому сбросил звонок. Жена будет оправдываться, выкручиваться, запутывать меня, а мне этого сейчас не надо. Мне надо собраться с мыслями и решить, что делать дальше.
Я смотрел на огонь и вспоминал. Такое уже было. Я ведь не из всех сваток выходил победителем. По крайней мере, не сразу, не с пеленок. Случались и провалы, не в таком, конечно, масштабе, как сейчас, так, подростковые проблемы. Когда я на воротах за школу стоял. Все нападающие в родном городе меня знали и боялись. Кому охота связываться? А этот не боялся. Ему важнее было влепить мне гол и выиграть, чем потом в больницу топать со сломанной рукой, он бы эти мучения легко пережил. Победа круче любого обезболивающего, тем более над таким, как я. И свои два «кола» по физкультуре я схлопотал. За две игры. Законных.
Я с ним, конечно, пытался поговорить. Зажал его в раздевалке и предупредил:
— Если ты еще хоть раз попробуешь…
А он смотрит мне прямо в глаза и спокойно говорит:
— Попробую.
И я понял, что бить его бесполезно. Он же бешеный! У него кураж. На него девчонки смотрят. Возможно, сидит там, на трибуне одна, из-за которой он будет рваться к воротам и наплюет на все мои угрозы. Можно только взять этот мяч. Или отбить. Другого способа нет.
И я взял.
Мы с ним, в конце концов, оказались один на один. Он же талант! Нападающий! Он всех защитников обвел и раскидал! Остались он и я. Какие-то секунды. Я увидел его глаза и понял, куда он ударит. Вот если бы я его просто избил после первой игры, когда он мне голов навешал, то не понял бы. Он бы знал, что на своей поляне, на зеленом футбольном газоне меня обязательно сделает, раз я его избил. Значит, боюсь. И спокойно бы меня обвел. Тут главное без нервов и нахальства побольше. Но я решил разобраться с ним там, где он считает себя основным. На его территории. И когда я взял этот мяч…
До сих пор помню его взгляд. Как так? Кто-то меня читает! Мою игру! И Она видела! Главное, что Она видела. И все. Он сдулся. Я не знаю, что потом стало с этим парнем, потому что уехал из города, но уверен: футболистом он не стал. Мы больше не встречались, и на матч его против меня не ставили.
Вот это я и вспоминал, пока огонь в камине не догорел. Я должен взять этот мяч. И я возьму!
И я, дурак, добровольно полез в эту петлю. Потому что комбинация была многоходовой, а в ту же ночь мне не хватило мозгов ее просчитать.
Поза черепахи
Часа в четыре мне все же удалось уснуть, сказалась усталость. Проснулся я, когда уже совсем рассвело. Ехать на работу не хотелось, но я подумал, что надо бы отвлечься. По крайней мере, сутки у меня есть. Я уже принял решение: что бы Стефания ни натворила, я буду ее защищать. Убила, значит, я буду разбираться со свидетелями. Предпринимать все, чтобы дело развалилось и на суде, если таковой все же состоится, у обвинения не хватило бы доказательств.
Поэтому первое, что мне надо сделать, это поговорить с женой. Узнать от нее подробности. Поскольку мне не хотелось делать этого дома, в нашем семейном гнезде, которое разорила своей изменой Стефания, я поехал в фитнес-клуб. Первая, кого я там увидел, была эта завистница! Юля! Так и лезет мне на глаза!
— А где Степка? — спросил я как ни в чем не бывало. С трудом далось, между прочим. — Урок у нее должен был уже закончиться.
— У вас в семье определенно что-то происходит, — сказала Юля, разглядывая меня так, словно пытаясь увидеть во мне узоры. Я, извиняюсь, не калейдоскоп, крутить меня так и эдак, а потом, открыв рот, картинку рассматривать. — Разве ты не в курсе, что твоя жена заболела?
— Утром была здорова, — пожал плечами я.
— Значит, она от тебя что-то скрывает, — загадочно сказала Юля. — Ее сегодня в клубе не было. Вику попросили ее заменить.
— Кто тебе сказал?
— Сама Вика, кто же еще?
— Слушай, когда ты только работаешь? — не выдержал я. — Все время в клубе ошиваешься.
— А у меня профессия такая.
— Ночная бабочка, что ли?
— С фантазией у тебя бедновато, Воронцов, — оскорбилась она. — Я, между прочим, бухгалтер. И очень толковый. Веду «ипэшников», составляю квартальные и годовые отчеты частным фирмам. Два иностранных языка знаю. Тебе, кстати, секретарша не нужна?
— Нет!
— А любовница?
Я смерил ее уничижительным взглядом. И улыбнулся:
— Предпочитаю барышень помоложе. А не сухофрукты. Они только для компота и годятся.
Обиделась. Так и сказала:
— Хам!
Я хотел было ответить «сучка», да удержался. Женщина все-таки. Да и не до Юльки мне сейчас было, другим голова занята. Пришлось поехать домой. Сколько себя помню, я всегда туда рвался, а сегодня ноги не шли. Минут десять парковался, потом еще с полчаса в машине сидел, пока не понял, как глупо это выглядит. Все равно ведь придется объясниться. Мелькнула было надежда: а вдруг жены дома нет?
Поднялся к себе на третий этаж. Когда мимо мраморной бабы проходил, которая на мою супругу сильно смахивает, так и хотелось по ней молотком шарахнуть. Черт с ней, что произведение искусства! Не хочу больше, чтобы она мне глаза мозолила! Ненавижу ее!
Дверь в квартиру открыл и сразу понял: тут она, Стефания. Дома. Хотя в квартире было тихо, словно в могиле. Жена оказалась в спальне. Лежала, затаившись как мышка в норке, и смотрела на меня так, будто пришел ее палач. Из-под одеяла.
— Где ты взяла пистолет? — спросил я.
— У тебя в сейфе.
Мне бы следовало выяснить: зачем? Но я спросил:
— А куда ты его дела после того, как… — слово «убила» я не смог выговорить.
— Бросила в воду.
Значит, все правда. Муркин не блефовал. А у меня еще оставалась надежда, что он меня на понт берет. Нет, все правильно. Моя жена убила человека, и она мне в этом только что призналась. Пригрел на груди змею!
Прошелся по квартире, которую всегда считал своим домом. А теперь мне страсть как захотелось отсюда сбежать. Сейф я на всякий случай запер, но прежде пересчитал: все ли на месте? Так и есть: одного «макарова» недостает! Хорошо, ружье не стащила! Жена, между прочим, называет его «винтовкой»! Охотничье ружье! Еще ляпнет кому-нибудь, что у меня автомат Калашникова в сейфе лежит, спутав его с «береттой»! Стефания ведь в оружии ни бум-бум! Как она мне сказала потом:
— Я взяла самый маленький.
Как будто из маленького человека нельзя убить!
Я смотрел на нее сегодня так, словно впервые увидел. И это моя девочка?! Моя любимая?! Женщина, которую я всю жизнь оберегал и защищал?! Я не мог ее больше видеть и слышать. Ушел на кухню. По пути мне на глаза попалась эта дурацкая картина. Жена говорит, она называется «Любовь». По мне, так даже я, полная бездарность в плане живописи, в детском садике малевал лучше. Маме в подарок букет мимозы и какие-то буквы. И то было понятно, что это такое: цветы. А этот «художник» явно бредил. И моя супруга откровенную халтуру на стенку повесила! Потому что сама недалеко ушла! У нее такая же «любовь»! Сплошные завихрения! Еще и сверло сломала! Я окончательно разозлился.
Сел за стол и замер, собираясь с мыслями. Руки сжал в кулаки, чтобы, не дай бог, не разбить чего-нибудь. Или опять пощечину жене не влепить. Заслужила! Но нет, бить — значит, проучить и простить. А я Стефанию прощать не хочу. С чего начать-то? Жена тоже молчала и на кухню не совалась. В конце концов мне это надоело. Нет, так не пойдет! И долго мы в молчанку собираемся играть? Мне ее надо допросить с пристрастием, супругу мою.
— Иди сюда, — крикнул, — поговорим.
Примчалась тут же. Босиком. Вот как не терпелось! Нашкодила и хочет, чтобы я помог ей выкрутиться! Я чуть было не сказал: «А ну живо тапки надень!» Но вовремя вспомнил, что она мне изменила. Пусть о ней теперь любовник заботится.
— Садись, — велел я.
И устроил ей допрос с пристрастием. Мне надо было знать, насколько Муркин врет и где в его словах правда. Первое что меня всерьез расстроило: свидетельница. Действительно, Стефанию в поселке видели. Женщина с собакой. Ну как так можно?