— Впечатляет, — говорю я.
Зои поворачивается от раковины. Ее силуэт вырисовывается на фоне лучей утреннего солнца, струящихся сквозь окно.
— Вы только посмотрите, как холодно! — восклицаю я, замечая иней.
Повисает молчание, которое кажется мне неловким, хотя Зои явно так не считает. Она занимается своими обычными делами: моет и вытирает тарелки. Мальчики спокойно болтают, сейчас нет и намека на их обычные толкания и перебранки или отказа есть что-либо, кроме сладких цветных воздушных хлопьев. Интересно, близнецы ведут себя так, чтобы поставить меня на место, ведь, даже любя меня, они прекрасно помнят, что я — не их родная мать?
«Давай хорошо вести себя с Зои и ужасно — с ней…» — в ушах так и звучит их воображаемый шепот, и это заставляет меня содрогнуться. «Конечно же это не так», — мысленно стыжу я себя.
— Во сколько вы вернетесь домой? — спрашивает Зои, вешая кухонное полотенце на серебристую ручку плиты.
— Вы ведь знаете, для всего этого у нас есть посудомоечная машина, — с улыбкой напоминаю я.
Она пожимает плечами, а я отвечаю на ее вопрос:
— Примерно в шесть тридцать.
И мое параноидальное сознание принимается гадать, зачем ей нужно это знать. Не потому ли, что к этому времени ей нужно будет выпустить сидящих в запертой комнате близнецов? Или вытурить мужчину, с которым занималась сексом весь день? А может, ей хочется знать, когда прекращать рыться в моих вещах или пробуждаться после долгого дневного сна?
«О, ради всего святого, перестань!» — мысленно приказываю я себе. Похоже, этим утром у меня гуляют гормоны.
— После того как подброшу Оскара и Ноа до школы, я собираюсь зайти в магазин натуральных продуктов и купить немного овощей, чтобы приготовить какой-нибудь суп, — говорит мне Зои. — Вам с Джеймсом хотелось бы чего-то подобного на ужин?
— Благодарю вас, — отвечаю я, предполагая, что суп будет подан с домашним хлебом. — Звучит очень аппетитно, но я не уверена, что мальчики захотят…
Я бросаю взгляд на близнецов. Они с аппетитом доедают свой завтрак, не оставляя на тарелках ни кусочка.
— Что ж, по крайней мере мы можем попытаться, не так ли? — стараюсь весело произнести я. Готова биться об заклад: Оскар и Ноа будут с ума сходить по приготовленному Зои супу. И прежде чем я пойму это, она научит детей выращивать свои собственные овощи и делать такой суп самостоятельно.
Дорога до работы дает мне время подумать. Засев в пробке, я чувствую, как в голове настойчиво стучат эгоистичные мысли. Именно этого я и хотела, не так ли? Идеальной семейной жизни. Разве я не живу в своей детской мечте? У меня есть муж, который меня любит, двое сыновей, принявших меня, как свою мать, у меня удачно сложилась карьера, а скоро появится собственная маленькая дочка. Мой дом словно сошел со страниц журнала «Красивые дома», и у меня даже есть няня, которая после первого же дня работы оказалась поистине бесценной. Она, несомненно, станет для меня серьезной поддержкой, если жизнь и дальше будет течь так, как эти последние несколько лет.
Кто бы мог подумать, когда я отправилась навестить двух бедных оставшихся без матери мальчиков, что в конечном итоге я выйду замуж за их отца? Ничего не могу с собой поделать, верю в то, что все было предопределено, словно кто-то заранее написал сценарий моей жизни.
Зайдя в офис, обнаруживаю там одного Марка, хотя сама немного опоздала. Я — начальник отдела, руковожу пятью штатными сотрудниками, а заодно и тесно взаимодействую с временными работниками, а также с сотрудниками отделов социального развития и социальной защиты. Стоит мне войти в здание, как все сомнения в собственных силах и жалость к себе улетучиваются под стремительным потоком валящихся на меня неотложных дел. Обстоятельно изложенные в папках, стопками громоздящихся на рабочем столе, они касаются детей из группы риска. Интересно, на что пошли бы эти дети ради того, чтобы стать частью моей жизни, моими детьми, моими самыми любимыми. Я неустанно думаю об этом. Вешая свое пальто, я выбрасываю из головы все угрызения совести. Это просто невозможно. Я не могу взять к себе их всех.
— Доброе утро, — бросает Марк, не поднимая глаз от компьютера.
В офисе — свободная планировка, здесь нет внутренних перегородок, но у каждого из нас имеется своя собственная территория. При этом кабинетов как таковых тоже нет: мне кажется, очень важно видеть лица своих коллег, когда мы препираемся или подтруниваем друг над другом по поводу дел, телевизионных реалити-шоу и выбора места отпуска. Все трепещет внутри, стоит мне представить наше следующее семейное путешествие. Летом моей маленькой девочке будет примерно восемь месяцев.
— Доброе утро, — довольно хмуро приветствую я. — Где Тина?
— Ее приходящая няня заболела. Тине пришлось заехать домой к своей матери, так что она немного опоздает. — В голосе Марка не слышится ни нотки сочувствия. У него нет детей и, вероятно, в ближайшее время создания семьи не предвидится. Он холост столько, сколько я его знаю.
— Как же меня это бесит! Сегодня утром Тина собиралась пойти со мной домой к Лоу.
— Тогда тебе придется снова терпеть меня. — Марк выпивает до дна свою кружку кофе. Он пьет около десяти таких кружек в день. — Ты не можешь идти туда одна. Только не в твоем положении.
Теперь, когда Кристина Лоу вернулась домой из больницы со своим ребенком, мы должны посещать ее каждый день. В прошлом она нередко набрасывалась на нас, давая волю гневу.
Я познакомилась с Кристиной Лоу вскоре после того, как она родила второго ребенка. В течение недели после ее родов мы подготовили документы, чтобы забрать у нее обоих детей. Маленького мальчика, насколько я помню, и двухлетнюю девочку. Ее сын был милым ребенком с копной темных волос и фиолетовыми рубцами поперек ног. Его сестра была изукрашена подобным же образом. Это было примерно тринадцать лет назад. С тех пор Кристина производила на свет по ребенку каждые пару лет, и мы забирали у нее абсолютно всех.
— Ты в курсе этой ужасной истории, о которой только и твердят в новостях? — интересуется Марк. Я вижу, как он с усилием глотает, явно задаваясь вопросом, не переступил ли грань дозволенного. — Про ту несчастную беременную женщину?
— Про какую еще беременную женщину? — отзываюсь я, намеренно вызывая у Марка чувство неловкости. Я легонько улыбаюсь, давая ему понять, что шучу и конечно же слышала об этом.
— Это просто ужасно. Как у кого-то рука поднялась… — Марк запинается, не зная, стоит ли заходить так далеко. Неужели он думает, что я расстроюсь или сорвусь на истерику, если мы станем говорить об этом?
— Ты о той истории с убийством беременной женщины? — Диана, навострив уши, заходит к нам с кухни, неся поднос с кружками кофе. — Я не могла в это поверить! И представляете, что выяснилось? Моя мама хорошо знает мать погибшей женщины. Много лет назад они вместе учились в школе и теперь поддерживают связь. Когда фотографию убитой показывали по телевизору, на заднем плане появилась ее мама, и моя мама узнала ее. А когда назвали фамилию, сомнений уже не осталось. Фрайт не так и распространена, верно?
Диана передает нам кружки, на моей написано: «Дайте мне соленый огурчик, СЕЙЧАС!» Никто из нас на самом деле не знает, что сказать об убийстве. Работая в этом отделе, мы и так видим достаточно трагедий, чтобы добавлять к ним еще одну.
— Вы не должны молчать об этом ради меня, — уверяю я коллег. — Слышать это для меня не более ужасно, чем для вас. Тот факт, что я беременна, не означает, что в моем обществе нужно лакировать действительность.
Я пожимаю плечами и стараюсь не думать о том, через какие муки пришлось пройти той бедной женщине перед смертью. Две жизни пропали ни за грош.
— А полиция уже арестовала кого-нибудь? — спрашивает Марк, прихлебывая кофе, и снова утыкается в свой компьютер.
— Я так не думаю, — отзывается Диана. Она убирает за ухо прядь волос, хрустит печеньем и поворачивается к своему столу. — Позже моя мама собирается заехать к матери погибшей. Посмотреть, чем может помочь.
И Диана принимается стучать по клавиатуре.
Раздается первый на сегодня телефонный звонок. Местный врач беспокоится о юной пациентке. Речь идет о девочке-подростке, переживающей кризис, и мне предстоит разобраться с ее состоянием.
Кристина Лоу не сильно изменилась за эти годы. Несмотря на постоянные беременности, множество одержимых злоупотреблениями партнеров, потерю всех детей, отобранных органами опеки, и пристрастие к дурманящим сознание средствам, которое впечатлило бы даже самых тяжелых наркоманов, сейчас это тихая, почти благовоспитанная женщина, покорившаяся своей тяжкой доле.
— Войдите, — бросает Кристина.
Когда она говорит, между ее губами покачивается сигарета. В доме беспечной мамаши пахнет не настолько плохо, как обычно, да и выглядит жилище так, словно она даже попыталась здесь убраться. Две немецкие овчарки развалились перед газовой плитой. Около них на полу в основательно потрепанной переносной детской кроватке лежит младенец. Кристина уже не поднимает шума по поводу нашего прихода.
— Кто у нас тут? — спрашиваю я.
— Натан, — безропотно отвечает Кристина. — Есть ли хоть малейший шанс, что его бабушка успеет увидеть ребенка перед тем, как вы его отберете? Она в больнице.
Одна из собак лениво пододвигается, чтобы обнюхать лицо ребенка, и Кристина отдергивает ее за ошейник. Я чувствую, что в этом жесте больше материнского по отношению к собаке, и сомневаюсь, что Кристина вмешалась бы, если бы нас здесь не было.
— Это зависит… — тянет Марк. И бросает взгляд на меня.
— От чего? — тут же хватается за его слова Кристина. Она никогда не ладила с мужчинами из отдела опеки.
— От того, сумеете ли вы придерживаться плана заботы о ребенке, который мы составили, — отвечает Марк, делая какие-то пометки.
— Сколько ваша мать пробудет в больнице? — спрашиваю я, пытаясь разбудить ребенка. Мне не нравится то, что я вижу. Я хочу забрать малыша отсюда.