— В скольких семьях вы работали? — спрашивает Клаудия.
— В общей сложности в четырех, — легко отвечаю я. — Самый короткий срок работы составлял три года. Я оставила это место только потому, что семья переехала жить в Техас. Я могла бы поехать с ними, но предпочла остаться в Англии.
Что ж, все идет хорошо. Похоже, мне удалось произвести впечатление на Клаудию.
— Почему вы оставили последнее место работы? — неожиданно бросает Джеймс. Он впервые выказывает хоть толику интереса к нашему разговору. Видимо, доверяет принятие решения жене, так что вряд ли выгонит взашей няню, если выяснится, что та попала в их дом прямиком из преисподней.
— Ах! — отвечаю я с самоуверенной улыбкой. — Когда дети вырастают, нянь обычно увольняют.
Клаудия смеется, но Джеймс остается серьезным.
Этим утром я оделась особенно тщательно: практичные сужающиеся книзу брюки для езды на велосипеде, почти цвета ржавчины, и закрытая серая футболка, поверх которой я натянула симпатичный бледно-желтый кардиган. У меня короткие и немного спутанные волосы — прическа модная, но не чрезмерно. Никаких колец. Только мое серебряное ожерелье с подвеской в форме сердца. Это особенный подарок. Я выгляжу привлекательно. Этакая симпатичная няня легкого поведения.
— Я пять лет была няней у Кингсли. Когда я поступила на работу, Бет и Тилли было десять и восемь соответственно. В тринадцать лет младшего ребенка отправили в школу-пансион, и мои услуги семье больше не требовались. Миссис Кингсли — Мэгги — уверяла, что ради такой няни, как я, готова родить еще одного ребенка.
Я специально вставляю в предложение ее имя, потому что Клаудии явно по душе подобное положение вещей. Близкие отношения, когда обращаются друг к другу по имени.
«То, как мягко ее руки лежат на раздутом животе… это убивает меня», — думаю я.
— Так сколько вы были без работы? — напрямик, довольно резко спрашивает Джеймс.
— Я не считаю себя в полной мере безработной. Я покинула дом Кингсли летом. Они пригласили меня в свой дом на юге Франции в качестве прощального подарка, а потом я прошла короткий, но интенсивный курс в Италии, в центре Монтессори.
Жду реакции на это сообщение.
— О, Джеймс! Я всегда говорила, что нам стоит записать мальчиков в школу, работающую по методике Монтессори.
— Это был удивительный опыт, — продолжаю я. — Прямо горю желанием применить на практике полученные знания.
Мысленно делаю себе памятку о том, что нужно перечитать информацию о системе воспитания Монтессори.
— Это помогает с четырехлетними злоумышленниками? — ухмыляется Джеймс.
Я не могу удержаться от короткого смешка.
— Несомненно. — И тут, как по заказу, на меня высыпается содержимое целой пачки восковых мелков. Я пытаюсь подавить реакцию вздрогнуть от неожиданности. — Эй… ты хочешь раскрасить меня?
Близнец, встретивший меня у входной двери — я понимаю, что это он, только по его зеленой рубашке, — шипит на меня сквозь зубы. Он хватает с пола пару мелков и, прицелившись, швыряет ими в меня.
— А ну-ка, прекрати, Ноа, — говорит его отец, но мальчик и ухом не ведет.
— Не принесешь ли мне какую-нибудь бумагу? — прошу я, не обращая внимания на то, как саднит щеку.
— Мне очень жаль, — оправдывается Клаудия. — Я бы сказала, что они — дерзкие, но, по сути, не такие уж и злоумышленники. Только Ноа время от времени ведет себя буйно.
— Осложнения при родах, — тихо добавляет Джеймс, пока мальчики ссорятся, выясняя, кому из них сходить за блокнотом.
Я перевожу взгляд на Клаудию и жду ее объяснений. Как бы то ни было, я и так уже все знаю.
— Это осложнения не при моих родах, — объясняет она, с нежностью поглаживая ладонью живот. Потом, уже шепотом, добавляет: — Близнецы — не мои. То есть они, конечно, мои, но я — не их биологическая мать. Это просто к вашему сведению.
— О… Все в порядке. Поняла.
— Моя первая жена умерла от рака, когда мальчикам было два месяца от роду. Болезнь появилась ниоткуда и отняла у нее жизнь, — замечая тотчас же появившееся на моем лице огорчение, Джеймс машет руками. — Нет, ну все действительно в полном порядке.
Я тут же меняю выражение эмоций — немного поджатые в сочувствии губы и почтительный быстрый взгляд из-под бровей. Это все, что требуется.
— Эй, а ты — молодец, — хвалю я, когда Ноа мчится ко мне, размахивая блокнотом. — Ну а теперь почему бы тебе не поторопиться, чтобы мы посмотрели, кто сможет собрать с пола больше мелков? А потом устроим конкурс, оценим, кто лучше нарисует мой портрет. Хорошо?
— Холосо! — кричит Оскар. Он уже подпрыгивает от волнения. Его щеки розовеют.
Ноа останавливается и с секунду пристально смотрит на меня — должна признаться, это сильно нервирует, — а потом спокойно вырывает лист из блокнота.
— Это тебе, Оскар, — и отдает листок брату.
— Умничка! — одобряю я. — Ну а теперь — марш рисовать, и приходите вдвоем, только когда закончите!
Близнецы сбрасывают с ног свои дурацкие тапочки — с изображениями героев мультфильмов или кого-то в этом роде — и затихают за столом с мелками. Оскар просит у брата синий цвет. Ноа дает ему нужный мелок.
— Я впечатлен, — скрепя сердце признает Джеймс.
— Полнейшее отвлечение внимания, сдобренное малой толикой здоровой братской конкуренции.
— Мы ищем кого-то, кто мог бы жить здесь с понедельника по пятницу, Зои. У вас не возникло бы с этим трудностей? — Щеки Клаудии приобретают коралловый оттенок, заставляя меня представлять, как я прикасаюсь к ним, этим маленьким пятнам румян, большим пальцем. Все понятно: прилив жара, свойственный беременности.
— С этим не возникло бы вообще никаких трудностей. — Я думаю о квартире, в которой живу, и обо всем, что там находится. Потом размышляю о том, что смогу поселиться здесь. Мое сердце трепещет, и я делаю глубокий вдох. — Прекрасно понимаю, почему вам требуется кто-то под рукой на всю рабочую неделю, без перерыва.
Если честно, график этой работы просто идеален.
— Но вы можете уходить домой на уик-энды, — предлагает Клаудия.
Я тут же падаю духом, хотя и не показываю своего разочарования. Я должна подстроиться подо все, чего они от меня хотят.
— Я могу исчезать в пятницу вечером и волшебным образом появляться вновь в понедельник утром. Но могу оставаться и на уик-энды, если буду вам нужна. — Этот ответ, надеюсь, удовлетворит их на данном этапе. На самом деле этот номер не пройдет. Я не могу полагаться на судьбу.
— Смотри! — кричит Ноа и машет клочком бумаги в мою сторону.
— Ох, держи это в тайне до тех пор, пока не закончишь, — говорю я мальчику и обращаюсь к его родителям: — Поступая на работу, я предпочитаю становиться частью семьи, но сохранять при этом дистанцию — вы наверняка понимаете, о чем я говорю. Я — здесь, если нужна вам, и исчезаю, если надобности во мне нет.
Клаудия кивает в знак одобрения.
— Большую часть времени я нахожусь в море, — сообщает мне Джеймс, хотя ему и не нужно этого делать. — Я — военно-морской офицер. Подводник. Главным образом вы будете иметь дело с Клаудией.
«Главным образом вы будете иметь дело с…». Он говорит так, словно мысленно уже принял меня на работу.
— Вы хотите осмотреть дом? Увидеть, где будете жить? — Клаудия поднимается, уперев руки в поясницу типичным для беременных жестом.
— Конечно.
Мы начинаем с осмотра нижнего этажа, и Клаудия принимается водить меня из комнаты в комнату. Все они внушительных размеров, и по виду некоторых не скажешь, что сюда когда-либо заходят.
— А в этой комнате мы бываем не слишком часто, — говорит Клаудия, когда мы заходим в столовую, эхом повторяя мою мысль. — Только на Рождество и по каким-то особым случаям. Когда друзья заглядывают на ужин, мы предпочитаем принимать их на кухне.
В столовой холодно, здесь я вижу длинный отполированный до блеска стол с располагающимися вокруг него двенадцатью резными стульями из столового гарнитура. Тут же выделяются декоративный камин и замысловатые лепные карнизы, а по центру висит люстра темного оттенка фиолетового. Комната красивая, но неуютная.
Мы снова проходим через выложенную шахматной плиткой прихожую.
— А в эту комнату мальчикам… ну, в общем, они заходят сюда крайне редко.
Она имеет в виду, что им не позволяют здесь бывать, догадываюсь я. Клаудия показывает мне огромную комнату с роскошными кремовыми диванами. Тут нет телевизора, только множество старых картин на стенах и антикварные столики со стеклянными блюдами и лампами на них. Я представляю, как близнецы в донельзя грязнющих ботинках скачут с дивана на диван, размахивая огромными палками, в то время как изысканные украшения интерьера летают по воздуху, а картины рвутся. С трудом сдерживаю улыбку.
— А тут мы смотрим телевизор, — объясняет Клаудия, когда мы останавливаемся у следующей комнаты. — Если затопить камин, здесь становится по-настоящему тепло и уютно.
Клаудия удерживает дверь открытой, и я заглядываю внутрь. Моему взору предстают большие пурпурные диваны и толстый пушистый ковер. Вдоль одной из стен тянутся книжные полки, забитые под завязку книгами в мягких обложках. Я уже представляю, как читаю здесь мальчикам, ожидая, когда Клаудия вернется домой, наполняя ей ванну, гадая о дате ее родов. Я буду идеальной няней.
— А вот и детская. — Она медлит, положив пальцы на ручку двери. — Вы наверняка хотите сюда войти? Обычно здесь что-то вроде небольшого зоопарка.
— Просто замечательно, — отзываюсь я, проходя мимо Клаудии. Здесь я обязана показать себя с лучшей стороны. — Отлично! У вас много конструктора «Лего». Мне это нравится. Ух ты, да вы только посмотрите на все эти книги! Я настаиваю на том, чтобы читать детям как минимум три раза в день.
Ох, надо бы мне быть осторожнее. Клаудия уже смотрит на меня так, словно я неправдоподобно идеальна.
Этажом выше располагается целый ряд спален, соединенных ярусными лестничными маршами с перилами. Я заглядываю в гостевые апартаменты, а потом Клаудия показывает мне комнату мальчиков. Они делят одно жилье. Здесь чисто. Я вижу две односпальные кровати с красно-синими пуховыми одеялами, большой ковер с изображением серых дорог и блеклых домов и пару клеток то ли с хомяками, то ли мышами внутри.