Трупы типчики из ВРО тоже себе прибрали.
Хорошо хоть, дом Сидде оставили.
И девицу. Не заинтересовала одаренных девица. А вот шефа Бейнлафа – очень даже. Больно вовремя она из дому вышла. Аккурат перед первым взрывом. И чучело это механическое вывела, как специально. И после в дом кинулась, точно еще что из лаборатории прихватить собиралась, а как Оливи увидела, сделала вид, будто господ спасает. А те уж преставились – чего их спасать-то? Но Мерита вытащила. А когда полиция подоспела, у нее, видите ли, обморочный припадок случился и, как в протоколе обозначили, шоковое состояние – это такое, при котором что ни спроси, будет лишь глазами хлопать. Только Сидда на своем веку достаточно повидал и контуженных, и с ума съехавших, и пусть десять из десяти за то, что Эбигейл Гроу для законников спектакль разыграла, не дал бы, но этак семь-восемь – легко.
– Наших барышень с ней отправили? Хоть тут молодцы. Пусть поглядят со стороны, сразу на контакт не идут.
Девица-то осужденная, и срок ее еще не вышел. Так что Бейнлаф велел не вмешиваться, когда ее полиция забирала. Но сопровождение организовал. Оно и лучше, что не отпустили сразу: в первый раз она и тюрьмы-то не видела, а тут проведет пару ночей в камере, днем на отработке повкалывает, глядишь, и шок пройдет. А если нет… На нет, как говорят, и суда нет.
Если Бейнлаф и сомневался в правильности такого решения, то ровно до восьми вечера, когда появились первые результаты обыска раскуроченного взрывами дома. Прочитал донесение, пересчитал задумчиво пачки с банкнотами.
Десять тысяч! Уж точно не за красивые глаза ей столько отвалили.
Хотя не складывалось что-то. Если она знала про взрыв, почему деньги не перепрятала? В том же саду зарыла бы. И после того, как рвануло, не к себе ведь в комнату побежала, а в лабораторию… Странно это.
Но у Сидды работа такая – со странностями разбираться. Зато зацепочка появилась.
– И про госпожу Келлар не забывайте, – напомнил он агентам.
Не давала ему покоя эта дамочка. Согласно донесениям, спустя час после взрыва, видно, как только слухи до нее дошли, взяла экипаж и направилась к дому Лленаса. Но не доехала. Возвратилась к себе и до сих пор носу из дома не казала. Может, страдает там, покуда законный супруг с инспекцией здравницы объезжает. А может, уже вещички пакует. Если девице Гроу десять тысяч пожаловали, то этой за труды могли и двадцати не пожалеть.
Впервые за время последнего супружества Адалинда с искренним нетерпением ожидала возвращения мужа домой. Багаж собран. Документы на развод подписаны. Осталось заручиться закорючкой Келлара, и можно, не дожидаясь утра, съезжать из ненавистного дома, но господин Форест, как специально, задерживался. Наверняка, вернувшись из поездки по окружным больницам, зашел с кем-то из коллег в ресторанчик, чтобы за бокалом вина поговорить о судьбе современной медицины, или решил навестить одну из своих любовниц. А если в клуб подался, можно не ждать и ложиться спать.
Но спать не хотелось. Не моглось.
Бившаяся внутри боль то пульсировала в животе, скручивая внутренности в узел, то немотой отдавала в ноги, а после пробежалась колючим разрядом по позвоночнику и прочно обосновалась в висках. Стучала, требуя выхода.
Адалинда сняла с полки книгу, пролистала, и на пол упала засушенная между страницами роза, из тех, что «по одной с куста». Сердце екнуло. Слабая женщина, которой давным-давно следовало задохнуться в доспехе изо льда и стали и издохнуть, дабы не осложнять жизнь другой, сильной и бесстрастной, всхлипнула и заскулила, готовая сорваться на безудержный рев. Адалинда приказала дуре заткнуться. Не сейчас. Еще будет время. Может быть, вдвоем поплачут. Но сначала заставят других лить кровавые слезы.
Что там Фредерик говорил о ее мстительности? Это он о выбитых зубах, что ли? Так то не мстительность была, а вспыльчивость, за годы уже обузданная. Теперь Адалинда, застань она благоверного в объятиях смазливой шлюшки, развернулась бы и вышла вон из оскверненной супружеской опочивальни, даже дверью не хлопнула бы. И уж точно не мстила бы: делать ей нечего, силы на блудливых кобелей тратить. А мстить… мстить ей было некому и не за что. Раньше.
Она смяла и бросила в холодный зев камина сухой цветок. Закрыла глаза и пожелала увидеть море. Бывший муж вспомнил Веллари, когда-то они ездили туда вдвоем. Северный рай для любителей тишины и уединенных прогулок. Скалистый берег, по утрам укутанный туманом, таким плотным, что крики чаек вязнут в нем, становясь глуше, а прочие звуки и краски меркнут и теряются. Холодный прибой, обжигающий босые ступни. Запах сосен… Только Лео там вряд ли понравится. Море для Лео – это Фонир или Карвайла: песчаные пляжи, пальмы, теплые волны, игривые, словно обезьянки, коих на забаву отдыхающим таскают на плечах смуглые торговцы сладостями. Суета. Но можно будет найти маленький пансион на побережье или снять ненадолго виллу…
Адалинда решила, что подумает об этом в поезде под мерный перестук колес.
– Ужин, – произнесла она вслух, говоря то ли с дремлющей на кровати кошкой, то ли сама с собой. – Надо разузнать, что там произошло. После Дориан ни с кем больше не встречался, значит, именно во время того ужина было сделано или сказано что-то, из-за чего его решили убить.
В несчастный случай госпожа пока еще Келлар не верила. Во-первых, при всей своей рассеянности, мэтр Лленас соблюдал крайнюю осторожность в лаборатории. Во-вторых, последнее время он не работал со взрывоопасными веществами. Существует, конечно, ряд заклинаний, способных дать подобный эффект, но те, что разрабатывал Дориан, имели иную направленность.
– Алистер Ранбаунг. Следует расспросить его, по-хорошему для начала. Старый рыжий лис только прикидывается простаком, а Дориан слишком наивен… – Она проглотила слово «был» вместе с застрявшим в горле комом. – А еще Кит. Они не общались до того, как Дориан загорелся новой идеей, а Кит вдруг заказал ему холодильный шкаф – практически в друзья напросился. И Найлс – они почти враждовали, как вдруг…
Громко хлопнула входная дверь, извещая о возвращении хозяина, и Адалинда отложила рассуждения до того момента, как устроится в гостинице. Время не слишком позднее, комнату искать не нужно: на окраине города есть тихое заведение, управляющий которого ежемесячно получает по тридцать рейлов за то, чтобы лучший из его номеров готов был в любое время дня и ночи принять постоялицу, и еще двадцать за то, чтобы как можно меньше людей знали об этом.
– Подпишите.
Едва Форест Келлар, сунув ноги в комнатные туфли, упал тяжелым мешком в кресло и попытался по привычке укрыться газетой, Адалинда вошла в гостиную и швырнула ему на колени бумаги.
– Что это? – Двумя пальцами, словно ядовитую гадину, мужчина поднял документы на уровень лица.
– Ваша и моя свобода.
– Ах да, я уже слышал о мэтре Лленасе. Примите мои соболезнования.
Показалось или это ничтожество, проигравшее собственную жизнь в карты, действительно насмехается?
Впрочем, ей было безразлично, чем фиктивный супруг тешил потрепанное самолюбие.
– Подписывайте, и распрощаемся, – поторопила женщина.
– Как? – опешил Келлар. – Сейчас же?
Его замешательство забавляло. Чего, интересно, он ждал? Что их развод будет не менее громким, чем свадьба? Приглашенные гости, фотографы и праздничный банкет?
Адалинда по-кошачьи фыркнула, сдерживая вертевшиеся на языке слова.
– Сейчас, – подтвердила она.
– Это несколько неожиданно… Но я знал, что однажды этот день настанет. Знал и готовился.
Кого другого такие слова насторожили бы, но Адалинда не ожидала подвоха от червя, по какому-то недоразумению носившего брюки. Что он там готовил?
Оказалось, маленькую коробочку, ждавшую своего часа среди бутылок в буфете, куда госпожа Келлар не имела привычки заглядывать.
– Это вам, дорогая. На память о совместно прожитых днях.
Она снова фыркнула. Память о совместно прожитых днях Адалинда собиралась оставить в мусорной корзине вместе со старыми, потершимися на пятках чулками.
– Откройте, не стесняйтесь. Всего лишь скромная безделушка.
Какая-нибудь безвкусица, купленная на ее же деньги. Вернее, на деньги, что Келлар получил в качестве ее «приданого». Или, что делало подарок еще более неприятным, украл у одной из вверенных его попечительству лечебниц.
Но коробочку Адалинда открыла – не из любопытства, а единственно чтобы не затягивать этот фарс.
Внутри лежал небольшой деревянный ларчик. Женщина заглянула внутрь, и из-под украшенной простенькой резьбой крышки с хлопком вырвалось облачко белой пыли. В воздухе запахло ванилью, а пальцы закололо морозом от осевших на коже мелких крупинок.
– Иней, – прошептала она скорее удивленно, чем испуганно.
В следующее мгновение колдовской холод сковал ее члены, лишив возможности двигаться. Язык прилип к нёбу, иначе она высказала бы Келлару все, что думает о его дурацких шутках… Это же шутка? Она до последнего была уверена в том, что все происходящее – глупый розыгрыш. До того момента, как сквозь затуманившие взгляд морозные узоры смогла разглядеть лицо супруга. Мерзавец ухмылялся, довольный собой.
– Развод – не тот вариант свободы, о котором я мечтал, милая, – проворковал он. – Поймите правильно, салджвортское общество воспитано на традициях и весьма старомодно. Вот вдовство вполне в рамках приличий. Даже престижно в какой-то мере…
Говорил ли он еще что-то, Адалинда не слышала, провалившись в ледяной сугроб беспамятства.
Очнулась она на полу со скрученными за спиной руками и обвязанным шелковым шарфом ртом. Иней – заклинание кратковременное. Пять-десять минут – и чары развеиваются, оставляя зябкую дрожь и ломоту во всем теле. Супруг, отчаянно не желавший становиться бывшим, знал об этом и принял меры. Однако отсутствие опыта в подобных делах было налицо: покрутив головой, женщина легко избавилась от шарфа. Но распутать руки, увы, не удалось.
Кричать? Адалинда понимала, насколько это бесполезно. Слуги уже разошлись, на ночь в особняке никто из них не оставался, а орать так, чтобы крики пробились за дубовые двери и унеслись через сад за ограду, она за свою жизнь не научилась. Да и не позволят ей шум поднять, утихомирят. Возможно, сразу и навсегда.