– Доброе утро, – сказал, когда она заворочалась, Джек.
Механический человек сидел на табурете рядом с кроватью и, судя по всему, провел так целую ночь.
– Доброе, – простонала в ответ Эби.
Отчего бы не назвать утро добрым, если жива и на свободе?
Полежав еще минуту-две, девушка через силу села и огляделась. Сквозь застлавшую глаза дымку рассмотрела грязную каморку, в которой, кроме кровати и табурета, ничего и не было, маленькое оконце и дверь с массивной щеколдой.
– Где мы? – спросила она у Джека, удивляясь, что не задала этот вопрос еще вчера.
– В гостинице, – ответил ровный искусственный голос.
Видно, он не знал иного определения, раз уж именовал так громко убогую ночлежку.
– Как мы сюда попали? Вернее… откуда ты знал, что тут можно переночевать? – продолжила расспросы Эби. – Тебя послал кто-то?
На миг прокралась в душу надежда, что, может быть… и была безжалостно изгнана воспоминаниями: не может.
– Никто не посылал, – эхом тоскливых дум отозвался Джек. – Я сам тебя нашел. Была ночь, ночью тебе надо спать, и я увидел это место на своих картах. Плохое место, мы найдем лучше, но тебе нужно поменять вид.
– Что поменять? – не поняла Эби. Налившаяся свинцом голова тянула опять на свалявшуюся подушку.
– Весь вид. Мы найдем хорошее место, только тебя туда не пустят… наверное… У меня есть такая мысль. Тебе нужно поменять одежду и сделать волосы как раньше.
– У тебя есть мысль? – удивилась девушка. Но тему развивать не стала, вернувшись к вопросам насущным: – Я не могу сделать волосы такими, какими они были раньше. Но могу их спрятать. И переоденусь. Но сначала нужно вымыться. Принесешь воды? Спроси у хозяина какой-нибудь таз. И мыло… Наверное, он попросит денег…
– У меня есть деньги, – сказал Джек.
– Откуда?
– Нашел. Лежали в кармане плаща. Три монеты. Одну отдал человеку за комнату, осталось две.
Он протянул на ладони два блестящих рейла, и Эби закашлялась, задохнувшись от возмущения: механический болван отдал целый рейл за койку в пыльном чулане! Трактирщик за такие деньги не то что мыла дать обязан, а и воды самолично натаскать. А после обед подать…
Стоило подумать об обеде, как Эби затошнило. То ли от голода, то ли наоборот – от нежелания есть. А Джек безмозглый – что с него взять? Хотя в «гостиницу» привести догадался. И о комнате договориться сумел. Наверное, мэтр Дориан его такому учил – на случай путешествий, например.
– Пойди воды принеси, – повторила Эби. – Теплой. И мыло спроси. Денег больше не давай.
Пока он отлучался, она встала, чтобы поднять брошенный в углу узел и разобрать впопыхах собранные вещи. Платье серое, две сорочки, чулок один, передник, юбка старая… Слезы потекли из глаз и тут же высохли на горящих щеках. А когда Джек притащил уже воду и гнутую жестяную миску, Эби расплакалась по-настоящему.
– Что случилось? – спросил механический человек, которому до того она велела отвернуться. Вопрос, как и все, что он говорил, прозвучал равнодушно, и слез от этого лишь прибавилось.
– Я не могу его снять, – выдавила девушка. – Платье снять…
Руки не поднимались даже до уровня плеч, до того больно было.
Механический человек медленно развернулся. Стеклянные глаза блеснули, поймав проскользнувший в окно солнечный лучик.
– Ты хочешь его сохранить?
Тюремное рубище?
Эбигейл затрясла головой.
– Хорошо.
Джек приблизился к ней, взялся двумя руками за ворот и легко разорвал ветхую ткань. Затем расправился так же с рубашкой. Шагнул назад и замер. Протянул медленно руку, и неподвижные, затянутые в перчатку пальцы, скользнув по груди девушки, осторожно ткнулись в посиневший бок.
– Говорила, что не бьют…
– Отвернись, – попросила она, неловко прикрываясь руками, хоть и понимала, что Джек – не мужчина и даже не человек. – И не смотри больше.
Мыслей в голове у Джека прибавилось. И все как одна – странные.
Такого не должно было случиться. Матричное заклинание, с помощью которого информация записывалась на кристаллы-накопители и впоследствии анализировалась, не предполагало самопроизвольного возникновения принципиально новых знаний и навыков… Но откуда ему известно о матричном заклинании и кристаллах, Джек тоже не знал.
Кажется, Дориан рассказывал… Мэтр Дориан…
Кому рассказывал? Когда?
Джек помнил, как мэтр впервые запустил его. Зимой. На оконных рамах лежал снег, стекла покрылись морозным узором… Он не понимал тогда, что это узор, просто видел. Раньше он видел иначе, все сразу: и окна, и пол, и светящиеся шары под потолком… Но сейчас те узоры вспомнились четко. И как сковыривал ногтем белую изморозь и дышал на стекло, чтобы поглядеть на заснеженный сад… Только ногтей у него не было, как и дыхания. Воздух циркулировал внутри тела по трубкам, приводя в движение поршни, но никогда не выходил через ротовое отверстие…
А мэтр Дориан в первый раз почти ничего не говорил. Лишь несколько непонятных слов, когда Джек не удержал равновесия и упал, и нога у него согнулась в колене совсем не в ту сторону, в которую нужно. Позже, когда Джек уже умел говорить, он узнал, что такие слова не принято произносить в приличном обществе, но сейчас захотел повторить их вслух, увидев огромные синяки на теле Эби…
– Отвернись и не смотри больше, – сказала она.
Он подчинился. Наполовину. Развернулся к девушке спиной, но продолжал смотреть на нее по-другому. Дориан говорил, что настроил ему человеческое зрение, но, видимо, забыл убрать прежнее, когда он мог видеть все и сразу в радиусе… скольких ярдов? Забылось. Стерлось из памяти, хотя это и невозможно: информацию с кристаллов мог стирать только сам мэтр, убирая то, что, по его мнению, было лишним… А Джек видел теперь двумя разными способами. Как человек… почти как человек, и как прежний Джек. Правда, вторым способом не удавалось рассмотреть лица Эби и понять, что она делает, склонившись над тазом. Девушка превратилась в подвижный источник тепла, и датчики Джека идентифицировали ее как человеческое существо… с вероятной погрешностью в одну сотую процента…
…А веснушки у нее не только на лице, но и на плечах. Как у… Как же ее звали? Рыженькая, курносая, платье лиловое с глубоким вырезом. Веснушки она запудривала старательно, и вздернутый нос, и открытые плечи. Пудра оставалась после на камзоле. После, когда она… они…
Джек отключился от еще одной странной мысли и сконцентрировался на погрешности, которую выдала система распознавания.
– Ты теплая, – сказал он Эби, определив, что отклонение вызвано нарушением соотношения температур. – Очень теплая.
– Да, – ответила она. – У меня жар, но это скоро пройдет…
– Если ты заболела, тебе нужен доктор.
– Доктору надо платить.
– У меня есть две монеты, этого хватит?
Эбигейл промолчала. Возможно, она не знала ответа, и Джек решил, что узнает у трактирщика.
– Ты мне не поможешь? – спросила девушка через одиннадцать с половиной минут. – Я… не могу теперь одеться…
Ее голос дрожал. Джек отнес это к симптомам не установленного пока заболевания. Как и низко опущенную голову, и то, что она обнимала себя руками.
– Не смотри, пожалуйста.
– Если я не буду смотреть, не смогу тебя одеть, – сказал он то, до чего она не додумалась… глупышка Эби…
Он натянул на нее сорочку и некрасивое серое платье и помог лечь на кровать.
– Воды, – попросила Эбигейл и искривила губы, когда он показал на таз. – Нет, пить. И поесть что-нибудь… Мне надо есть, я же не механическая.
– Не механическая, – согласился Джек.
Чтобы не ходить несколько раз вниз и вверх по лестнице, он слил в ведро ненужную воду, взял под мышку таз и собрал с пола рваные вещи. На тряпке, которую Эби носила вместо рубашки, темнели пятна крови.
– Ты поранилась? – спросил Джек у девушки.
– Нет. – Голос ее задрожал еще больше, а лицо стало красным. – Это… так надо. Это не плохо. Наоборот, хорошо. Не хватало еще…
Эбигейл закрыла глаза и укусила себя за губу, и Джек так и не услышал, чего ей не хватало. Только мысль промелькнула, еще более странная, чем все предыдущие, и он отчего-то согласился с Эби, что это хорошо.
Но доктор ей все же нужен.
Глава 17
Человек, которого привел Джек, совсем не походил на доктора. Скорее на кабатчика. Полный, краснолицый, с густыми усами и широкой лысиной, усеянной бисеринками пота. Руки у него были грубые, а пальцы толстые и короткие. Он тыкал ими Эби в бок, а еще – холодной деревянной трубкой, к другому концу которой прикладывался большим мясистым ухом.
– Угу, перелом, – говорил он сам себе. – Два ребра… Вот они, вот они… Лист капустный приложить можно. Траву живокость заваривать на примочки… Внутрь скорлупу яичную измельченную. Монету, коли не жалко, медную напильником потрите, опилок на ногте добавьте… Медь при переломах полезна. Со сметаной все растереть… Трав отхаркивающих еще взять, для облегчения дыхания…
– Как чахоточные пьют? – спросила, припомнив сокамерницу, Эби.
– Как чахоточные, – кивнул доктор. – Жилы говяжьи хороши, если высушить и в порошок стереть… Но тут дело такое…
– Какое? – прошептала девушка испуганно, не увидев ничего для себя хорошего в сочувственном взгляде толстяка.
– Такое, что имеют место быть сопутствующие травме повреждения легкого. Скопления воздуха и жидкостей… сгустки крови, которые могут дать серьезные осложнения… Прокол нужно делать. Иголкой проколем, выпустим воздух и отберем кровь… если получится…
– А если нет?
– Тогда само рассосется, – пробурчал под нос себе доктор и обернулся к Джеку: – Ну что, оперировать будем вашу… подругу, или как?
– Оперировать? – переспросил механический человек. – Вы умеете?
– Ну, дык… – Медик поглядел на свои толстые пальцы. – Почему не смочь? Ногу вот на прошлой неделе резал. Ничего так… отрезалась… Если с опиумом, то и не больно почти. Могу и вам предложить… Опиумная настойка – вещь не дешевая, но в случаях сильной боли… Сознание притупляет…