– Как Ив Монтан!
– Послушай, ты мне как-то рассказывал, что кое-какие наши родственники ездили в казино в город Сари возле Каспийского моря.
– Да, братья твоего дедушки.
– То есть мы в нашей семье знаем, что такое казино, так?
– Если уж на то пошло, я тоже за свою жизнь посетил несколько игорных заведений в разных уголках света.
– Правда? Тогда ты, наверное, знаешь, как играть в шмен-де-фер?
– Приблизительно.
– В таком случае попроси, пожалуйста, Ростама сделать доброе дело для семьи. Он должен будет сходить в казино Венеции…
– Но Ростам не знает дороги.
– Не переживай, я его отвезу.
– А что Ростаму делать в казино?
– Он должен будет подойти к столам, за которыми играют в шмен-де-фер, много говорить по-французски, представиться маркизом де Сен-Руан, близким другом Осписа Дюфура, и сказать, что он надеется быть таким же везучим в игре, каким был его друг.
– Там играют на деньги. Кто-то должен будет…
– Двести дам ему я, и двести, если можешь…
– Когда?
– Завтра вечером. Я буду ждать его на вокзале в Венеции. Объясни Ростаму в двух словах, как играть в шмен-де-фер. И моего братца обязательно нужно переодеть. Купи ему хорошую белую рубашку и пусть сходит к парикмахеру, приведет в порядок бардак на голове.
Дорогая редакция!
Я пишу, чтобы обратить ваше внимание на проблему челюстей туристов.
Они очень похожи на челюсти саранчи, которые перемалывают все, что встречается на их пути. Нельзя спокойно пройти вблизи какой бы то ни было достопримечательности, чтобы не услышать характерное скрежетание. Этот звук не спутать ни с чем, он стал своеобразным музыкальным оформлением нашего любимого города. Проблема в том, что туристические объекты встречаются в Венеции на каждом шагу, таким образом, и обладателей все перемалывающих челюстей вы видите повсюду: они сидят на каменных оградах, живописных мостах, парапетах, ступеньках, у старинных колодцев, на скамейках, или просто на истоптанной земле, камнях и цементе. По всему городу.
Они едят все: жареную картошку, чипсы, сэндвичи, сосиски, попкорн, шоколад, яблоки, груши, апельсины, дыни, виноград, а те, кто придерживается низкокалорийной диеты, – крекеры и сухарики. Должно быть, это восхитительно – созерцать великолепие Дворца дожей, очищая от кожуры киви, или засовывая в рот дольки грейпфрута! И как, наверное, приятно любоваться закатом с моста Риальто, надкусывая бутерброд с сыром.
Во всем виновата красота!
А я-то раньше думал, что монументальная красота может привести только к созерцательному экстазу и, в крайнем случае, вызвать обморок у какой-нибудь слишком чувствительной души.
Еще до конца не изучен метаболизм человека вообще, что уж говорить о метаболизме туриста в частности. Любой обмен веществ основан на механизме обратной связи между нервной и гуморальной системами организма. Туристы смотрят по сторонам с открытым ртом, и мы можем их понять, ведь все вокруг восхищает взгляд! Сильнейшие эстетические впечатления стимулируют центральную нервную систему, и чтобы их ассимилировать, мозг туристов потребляет огромное количество сахаров, что резко снижает уровень сахара в крови. Однако у них не кружится голова и не наступает спутанность сознания, как это написано в старых учебниках по физиологии. Путешественники начинают испытывать всепоглощающее чувство голода. Голод-убийца, крадущий жизненную энергию! Будто они взобрались на высокую-превысокую гору, переселились в другую страну, пробежали марафон или в течение восьми часов поднимали штангу.
Все туристы должны проходить медицинское обследование; что-то не так с их обменом веществ. Такое впечатление, что посещение Венеции резко увеличивает количество необходимых для жизнедеятельности калорий. Чем больше прекрасного видят люди, тем сильнее чувствуется необходимость погасить это внутреннее беспокойство, что достигается путем поглощения еды. Словно клетки их организмов хотят оглушить себя углеводами и жирами, чтобы отомстить мозгу и органам чувств, позволившим себе быть очарованными этой красотой.
Необходимо, чтобы наша система здравоохранения досконально изучила данный феномен и нашла адекватное решение этой проблемы.
28 июляПонедельник
Агент Брунетти с нетерпением ждала Стуки в кафе на площади Сан-Тома́. Чтобы скоротать время, женщина стала просматривать свои записи – результаты проверок, которые она провела по просьбе инспектора. Если говорить откровенно, кое-какие из действий Стуки казались Терезе бессмысленными или совсем не относящимися к делу. Однако она выполнила все его поручения и, самое главное, ни словом не обмолвилась своему непосредственному начальнику, инспектору Скарпе, о том, как его коллега вел расследование. Скарпа попытался настаивать, но Брунетти ограничилась лишь общими фразами:
– Мы проверяем все контакты Жюппе и Берге.
Тереза Брунетти чувствовала себя так, будто ее разрывали пополам. Она видела в этом глупое мужское соперничество, инфантильный спор, кому быть первым. А ее, Терезы, роль в этой детской игре заключалась в том, чтобы подавать мячи и позволять другим забивать голы. «Но кому подавать мяч – это я определю сама!» – так решила для себя Брунетти.
Тереза не сводила глаз с инспектора Стуки. Он появился на площади внезапно, выйдя с одной из прилегающих улочек, и направился к бару. В белой футболке мужчина был больше похож на гондольера на отдыхе, а не на полицейского. Или на кого-то из тех лентяев, которые только делают вид, что заняты неотложными делами, доставляя ценные пакеты и важные послания из одной части города в другую, а сами тем временем оседают в трактирах, кабаках и в других подобных заведениях.
– Миссия выполнена, – отрапортовала агент Брунетти, подождав, пока Стуки расположится за барным столиком спиной к стене.
Тереза сообщила инспектору, кто был владельцем квартиры, в которой жила Микела, жена инспектора Скарпы, когда именно ей отправили уведомление о выселении и в какие сроки она должна была освободить жилплощадь. Об антикваре, с которым разговаривал Стуки, агент Брунетти не нашла ничего компрометирующего. Родом из богатой семьи потомственных венецианцев, водит дружбу с нужными людьми: адвокатами, магистратами…
– Как ты сказала? Магистраты?
– Ну да, их несколько. Но антиквар также слывет человеком, который защищает обездоленных, таких, например, как этот Джакомето Дона по прозвищу Медведь. О нем, кстати, я нашла довольно много информации.
В прошлом Джакомето считался нарушителем спокойствия. На его счету много всякого. Однако в последние четыре-пять лет Дона стал уж очень законопослушен: ни с кем не спорил, а если и выпивал, то никогда больше не устраивал драк и скандалов, как когда-то.
– В прошлом он весьма часто попадал в полицейский участок и проходил подозреваемым по нескольким делам, – рассказывала Тереза. – Помнишь дело о краже меховых изделий? На суде адвокат рассказал присутствующим о жизни Джакомето, как в детстве тот попытался стянуть какой-то инструмент на стройке, и один из каменщиков проломил ребенку голову кирпичом. Очень душещипательная история.
Джакомето пролежал без сознания целый день, и с тех пор у него что-то случилось с головой. Любой проходимец мог внушить ему что угодно и убедить его совершить любой проступок: украсть меха, избить полицейского, который не так с ним заговорил, угнать у таксиста машину, чтобы покататься. Впрочем, отец Джакомето был сделан из того же теста: в пятидесятые годы он шнырял на лодке по лагуне, занимаясь контрабандой сигарет.
– Как дела у твоих голубей?
– Летают.
Стуки не захотел остаться в Венеции на обед. Перед отъездом он еще раз зашел к учителю Джеретто. Вторая записка, которую Стуки оставил в почтовом ящике, исчезла. Ни на что не надеясь, инспектор позвонил в домофон. Уже знакомая ему синьора ответила, что ее сосед отправился на прогулку. Однако на этот раз женщина сбросила полицейскому из окна конверт, который учитель попросил ее передать «красивому молодому человеку, похожему на актера». Стуки поймал письмо на лету.
Инспектор вспомнил, как много лет назад Джеретто заходил к ним в убойный отдел и принимался перечислять имена тех, кто расписывался на памятниках и стенах исторических зданий. Стуки и его коллеги всякий раз пытались объяснить учителю, что их отдел этим не занимается. На что тот убежденно отвечал, что все должны этим заниматься, потому что люди размножаются, а исторические памятники нет.
Стуки прочитал письмо учителя Джеретто. Действительно, он был на похоронах уполномоченного магистрата по водным делам, очень известного в городе. И многие лица из списка, который оставил учителю Стуки, тоже там были, в том числе инспектор Скарпа. По поводу женщин, которые снимали квартиры у Арвида Берге, учитель написал только одно слово: карампаны. Ни для кого не секрет, чем в Венеции занимаются карампаны[72].
Инспектор Стуки вернулся на Джудекку. Он зашел в дом со стороны огорода и остановился перед каменной ванной с водой. Им овладело острое желание схватить лопату и выкопать туристов.
«Эта старуха и не на такое способна», – подумал Стуки.
Синьора Елена наблюдала за инспектором с террасы в окружении своих котов со стоящими трубой хвостами. Стуки представил, как по ночам, когда все крепко спали, эта старушка – божий одуванчик впитывала из венецианского воздуха магическую силу, благодаря которой обретала способность перемещать по всему дому тела туристов, выносить их на своих плечах на террасу, спускаться с ними по лестнице, чтобы похоронить их под ванной в собственноручно вырытой для этой цели глубокой яме.
– Как вы себя сегодня чувствуете, синьора?
– Вы сыграли для меня в лотерею?