Это не щедрость: горцы не любят тех, кто приходит с равнин, предъявляя права на их старинную геологическую собственность. Горы не любят равнину, а реки не любят море, в котором исчезают навсегда. Реки подчинены законам движения жидкостей и силе гравитации. Буйные потоки восстают, грохочут и пытаются выйти из русла, которое им предоставила равнина, – все это для того, чтобы как можно дольше не впадать в море. А изгибы рек – это естественная попытка отдалить момент своего конца.
Укрепляя берега рек, человек вручает их морю. Когда море и река договариваются о временном перемирии, рождаются лагуны – места, где конфликты утихают, где реки и море перенимают друг у друга ритм постепенного смешивания через приливы и отливы. Тот, кто управляет лагуной, управляет всей этой территорией. Кто теряет власть над лагуной, у того не будет земель, которыми нужно управлять.
Стуки сидел на скамейке на набережной Дзаттере и смотрел на лежащий напротив остров Джудекка. Этой ночью он прошагал многие километры по погруженным в сон улицам Венеции. Инспектор пытался вообразить, о чем мог тревожиться тот, кто правил этим великолепным городом, и представлял, какая тоска охватывала этого человека по вечерам. В темноте самых мрачных ночей он, должно быть, казался себе каменотесом в каменоломне и фантазировал, что это он вымостил камнем каждую пядь дорог. И что пышные дворцы, возведенные из нескольких слоев компактных, низкопористых пород, с облицовкой из веронского красного мрамора и гладкими каменными полами из брекчии[76] – тоже его работа. Словно настоящий эксперт, правитель даже произносил подходящие случаю термины, проверяя качество материалов, которые он один за другим помещал в свои сны. Вот крохотное отверстие в мраморе, будто оставленное камнеедом, – так называемое «тароло», и твердые узелки конкрементов, окруженные более рыхлой породой.
В самое последнее мгновение, уже перед пробуждением, наступал миг разрушения. В то время как сон постепенно растворялся в волнах звуков, внезапное дуновение ветра касалось этих шероховатых поверхностей, вода проникала в них, и фантастическое каменное место разбухало и неизменно распадалось на части. Каждое утро, охваченный ужасом, правитель стучал по стенам своей спальни с криком: «Город! Что с городом?»
Стуки вспомнил, как в детстве он думал, что его мама Парванех умела превращаться в ящерицу. Мальчику казалось, что именно так маме удавалось утром выскользнуть из дома, чтобы погреться на солнышке, застывая на спинках скамеек вдоль набережных Венеции. Мамы не было до самого вечера, пока не приходил с работы отец и они со Стуки не отправлялись ее искать. Они находили Парванех у лагуны. Женщина позволяла шуму воды заворожить себя, будто водная стихия была в состоянии сообщить ей какой-то секрет, код жизни, числа удачи.
Стуки смотрел на чирикающих воробьев, которые, словно бросая вызов гравитации, прыгали по самому краю набережной. Инспектор прислушивался к шуму шагов вечно спешащих куда-то людей. Утратившее свою стабильность человечество, неустойчивое и торопливое, поверхностное и потерянное.
Когда маленький Стуки сопровождал маму на прогулку и она разрешала ему погулять поблизости, не уходя слишком далеко, мальчик иногда пробирался украдкой в здание Дворца правосудия. Длинные коридоры, залы с большими окнами и осыпавшейся по некоторым углам штукатуркой. И те высоченные потолки, из-за которых у подсудимых, вероятно, складывалось впечатление, что их судят великаны.
Время от времени родители отпускали Стуки на рыбалку. Случалось, что его подвозили лодки, которые везли товары на острова Мурано, Бурано и еще дальше. Но гораздо чаще Стуки можно было увидеть с удочкой на одной из набережных города. Мальчик забрасывал леску, предварительно нанизав на крючок протухших креветок, которых выпрашивал на рыбном базаре. Стуки ловил камбалу, но для него это было только поводом прийти сюда, чтобы услышать эхо двигателей кораблей, пересекающих Адриатику, а еще – чтобы понаблюдать за людьми, замершими на деревянных и каменных мостах. Стуки наслаждался любопытством взрослых, которые на мгновение останавливались заглянуть в ведерко, в котором плавала его добыча. Заслышав звон колоколов, Стуки воображал, как он парит на крыльях чайки, лавируя между воздушными вихрями и гребнями волн.
Инспектор Стуки посмотрел на часы: время уже было подходящим. Немного хриплым ото сна голосом дядя Сайрус рассказал племяннику все, что ему поведал Ростам. Кузен отнесся к своему заданию очень ответственно. Прежде всего, он завел знакомство с крупье, которому при каждом удобном случае напоминал про Осписа Дюфура. Ростам смог убедить всех присутствующих в том, что француз был не только его компаньоном по бизнесу, но и очень близким другом, чуть ли не братом, и что он хорошо знал всех детей Дюфура. А еще был наслышан о невероятном везении в игре своего друга. И что он тоже хотел выигрывать как Дюфур, тогда бы уж он не поскупился на чаевые.
– Как отреагировал на это господин Вианелло?
– Даже глазом не моргнул. Мило улыбался в ответ.
– Улыбался?
– Так сказал Ростам.
– Что-то еще?
– Его немного раздражало, когда Ростам называл себя маркизом чего-то там.
– Маркизом де Сен-Руан?
– Да, им.
– Так, говоришь, господину Вианелло это не очень пришлось по душе?
– Твой кузен утверждал, что тот каждый раз морщился.
– Выйдем в лагуну? Прогуляемся?
Инспектор Стуки позвонил Скарпе и понял, что его друг тоже провел бессонную ночь. Коллега объяснил Стуки, где пришвартована его моторная лодка. В этот час в лагуне можно было встретить довольно много людей, возившихся с моторами или парусами. Кто-то из них даже ночевал в своих плавучих домах, из которых в этот час поднимался наверх аромат свежесваренного кофе.
– Я захватил с собой воду, – сообщил Скарпа, доставая небольшую морозильную камеру.
Стуки подождал, пока его друг проделал все необходимые проверочные операции, положил подушку у руля и, наконец, отдал концы. Затарахтел мотор, и лодка осторожно и деликатно заскользила среди других судов.
Несмотря на то что размеры лагуны несопоставимы с размером Земли – всего лишь точка на карте, не больше! – навигация по ней восстанавливает нужную перспективу. Очертания отмелей кажутся далекими, как звезды, а морской горизонт ощущается даже тогда, когда он еще не различим невооруженным глазом.
– Я покажу тебе фламинго на розовом озере, – сказал Скарпа.
Коллега рассказывал Стуки, что совсем недавно, лавируя среди песчаных отмелей поблизости от острова Бакан, ему удалось увидеть вблизи черных и даже морских крачек, хотя он полагал, что эти птицы уже давно улетели поближе к дельте реки По.
Отлив обнажил чрево лагуны. Илистые отмели посылали ароматический сигнал крылатым обитателям: цаплям, бакланам, лысухам, уткам, радостным оттого, что сезон охоты закончился. Лимониум окрасил побережье лагуны в ярко-фиолетовый цвет. В стремительных водоворотах, словно жидкое серебро, двигалась кефаль.
Если бы они прибыли сюда рано утром, когда отлив был еще более заметным, они бы увидели гребцов лагуны – собирателей моллюсков с длинными деревянными граблями, а также забытых богом рыбаков, заснувших в своих лодках или сидящих в мраморной неподвижности в надежде, что клюнет кит или, на худой конец, тунец.
Они плыли практически в полной тишине, иногда переговариваясь отдельными словами или даже слогами, как настоящие моряки. И вдруг их взору предстали фламинго: на длинных, словно ходули ногах, машущие крыльями в розовом отсвете. Солнце продолжало свое величественное восхождение, сопровождаемое пением птиц: слияние универсального языка с венецианским диалектом, как чудо смешения вод.
– Выпьешь немного воды? – сказал Скарпа, протягивая другу бутылку пива.
– Ты знаешь, что я заходил к Микеле, на площадь Сан-Поло?
Скарпа чуть не выпустил из рук руль.
– На мой взгляд, она неплохо справляется, – добавил Стуки.
– Да, довольно хорошо, – отозвался Скарпа. – У нее даже появился мужчина, специалист по театру, почти актер.
– Твоя жена пошла по твоим стопам?
– Шутишь? Микела – серьезный человек.
– Если бы ты не был такой обезьяной, возможно, между вами все могло бы сложиться иначе.
– Может быть, ты и прав.
– Ты ревнуешь ее к этому почти актеру?
– Я? Перестань! Он хороший человек, я узнавал.
– Ясно. Ты за ними шпионил.
– Профессиональная деформация.
В течение нескольких минут никто из приятелей не проронил ни слова.
– Ты знал, что уполномоченный магистрата по водным делам был знаком с твоей тетей Еленой? – спросил Стуки.
– Нет, не знал.
– Они довольно близко дружили.
– Ты их обязательно достанешь, Стуки!
– Кого?
– Тех, из банды.
– Ты прав. Мы их достанем, Скарпа, мы их достанем…
Блики на воде. Нос лодки, рассекающий воды лагуны. Песчаные отмели.
30 июляСреда
«Скорее всего, они еще не уехали!»
Инспектор Стуки с нетерпением ожидал звонка от агента Брунетти. Тереза должна была найти адрес Заппалорто по прозвищу Жанна д’Арк, который, если верить синьоре Елене, поджег себя, потому что не сыграл в лотерею счастливые числа. И совсем не из-за любви – впрочем, кто бы мог знать наверняка?
Стуки ходил взад и вперед по набережной Дзаттере, заставляя разлетаться стайки воробьев, сидящих по краям канала, словно воздушные гимнасты на трапеции.
– Он снимает какую-то конуру на Калле-делла-Ка-Матта, это по пути к району Санта-Марта, – раздался голос агента Брунетти.
– Замечательно! – ответил инспектор.
– Ну что, чемоданы собраны? – спросил Стуки, когда Жанна д’Арк наконец открыл ему дверь после почти полдюжины звонков.
– Мы уезжаем сегодня вечером, инспектор. Мне очень приятно, что вы зашли со мной попрощаться. Хотите, сходим к Моргану, выпьем по последней рюмашке в вашей компании.