…В то время Скарпа расследовал гибель русского, тогда еще последнего из утонувших туристов. В целях расследования ему приходилось бывать в казино. Хотя, возможно, в игорное заведение Скарпа ходил, подчиняясь своим желаниям, из-за той зависимости от азартных игр, которая была прописана в рецессивных генах всей его семьи. Не суть. Инспектору Скарпе довелось присутствовать при нескольких шумных препирательствах Дюфура с крупье, в частности, с господином Вианелло, который даже на рабочем месте не особо выбирал выражения.
В одну из темных венецианских ночей, выйдя из казино, француз утонул в канале. Не прошло и часа после трагедии, как инспектор Скарпа прибыл на место происшествия. Как только он увидел труп француза, на Скарпу, по его словам, нашло озарение.
– Понимаешь, Стуки? Я понял все, будто это произошло на моих глазах. Такая удача!
– Надо же, Скарпа, как тебе повезло!
– Все собранные улики совпали в один момент. Я наконец-то понял правду о подозреваемых. Но для этого мне пришлось изрядно попотеть прежде. Одной удачи недостаточно, ты это знаешь лучше меня.
– Конечно! Один процент удачи и девяносто девять процентов тяжелого труда.
– Я проявил максимум терпения с Вианелло, и мне удалось вычислить часть банды. Собираю показания, узнаю адреса. И когда я уже был практически готов насыпать соли на хвост этим пройдохам…
– …случилось непредвиденное.
– Умирает уполномоченный магистрата по видным делам. Я был на его похоронах, и всех их видел, тех и других…
– Однако Берге не был связан с квартирой Микелы. Здесь ты ошибся.
– Как ты обо всем догадался? – спросил Скарпа и посмотрел на свои руки. Он развернул крупные ладони так, словно собирался читать дневник или рецепт пирога счастья. – Ты знаешь, что такое любовь, Стуки?
Странно, но инспектор Стуки не чувствовал негодования. Если честно, он не был даже удивлен. В голосе полицейского сквозило разочарование, но он знал, что сможет это пережить.
– Скажи мне ты, Скарпа.
– Это как веревка, которой альпинисты привязываются друг к другу.
– Веревка?
– Да, между мной и Микелой.
– С твоей стороны веревка была что-то уж слишком длинной.
Это правда, Скарпа и его жена никогда не понимали друг друга до конца. Кроме того, у него были и другие женщины, «твои другие», как называла их Микела.
– Но для меня они ничего не значили. Как, впрочем, и я для них. Ты думаешь, Стуки, я этого не понимал? Мы с Микелой существовали рядом друг с другом, как два маленьких острова.
Стуки подумал, что и ему была близка идея о людях как островах.
– Мы возводили между нами только временные мосты, как тот, который устанавливают на время праздника Реденторе. Сегодня есть, а завтра нет. Возможность вспомнить, откуда ты родом, но у которой есть свой срок. Однако, как бы то ни было, Микела оставалась под моей защитой. А я уважаю взятые на себя обязательства.
– Я знаю, – отозвался Стуки.
– Они хотели выставить ее на улицу, понимаешь?
Стуки промолчал.
– Она связалась с тем почти актером, который оформляет сцену в театре. Но дать Микеле дом – для такого, как он, это уже было слишком сложно. Протянуть руку помощи своей женщине, попавшей в беду!
Стуки пристально смотрел на своего друга.
– Ты же говорил, что он хороший человек.
– Мы все хорошие люди.
Скарпа много раз следил за ними, когда те прогуливались по улицам Венеции. «Почти актер» шагал и играл роль. Руки его порхали, он то обнимал Микелу, прижимая к себе, то отдалялся от нее и вставал перед ней с поклоном. Та еще кукла! Бедная Микела.
Каждый вечер этот тип возвращался в свой чистенький дом к жене, которая ходила за покупками и готовила ему ужин. Душ, фен и лосьон после бритья по утрам. Микеле он не помогал материально, но приносил ей театральные сценарии и играл перед ней роли, которые в театре доставались другим. Коломбина и Панталоне![78]
– А когда его возлюбленную выбросили бы на улицу, куда бы он ее привел? В театральную гримерную? На галерку зрительного зала? Ты можешь мне на это ответить?
Стуки дал своему другу выговориться. Он наконец-то понял, почему в документах расследования не было абсолютно никакой информации про Дона по прозвищу Медведь. Ни строчки. Скарпа позаботился о том, чтобы убрать все, что касалось Джакомето, прежде чем давать Стуки читать бумаги.
Инспектор Скарпа смотрел на Стуки потухшим взглядом.
– Скарпа, ты бы смог застрелить Дона, чтобы от него избавиться? Ты бы выстрелил в Медведя?
С грустью в душе Стуки проводил Скарпу в полицейское управление, где тот сделал спонтанные заявления. Комиссар полиции глотал слюну на протяжении всего допроса, закончившегося выдачей ордера на арест Джакомето Дона. В последний раз Медведя видели недалеко от его дома. Возможно, тот начал кое-что подозревать: полицейские потратили на поиски целый день, но Медведя не нашли. Домой Джакомето так и не явился. Не было Дона и в тех местах, где он обычно появлялся в течение дня: никто не видел его самого, и не слышал тарахтения его тачки по мостовой. Джакомето инстинктивно почувствовал нечто, носившееся, как чайка, в морском воздухе, и затаился. «Что хорошего есть в Венеции, – подумал Стуки, – так это то, что жители не только рассказывают тебе о других, но и другим докладывают о тебе».
«Медведь – это и есть Полуночный человек», – заключил Стуки. Он стал размышлять над тем, брать ли ему с собой агента Брунетти. Кто знает, достаточно ли быстро она бегает?
– Очень быстро! Хочешь, поспорим?
– На короткие дистанции – возможно. Я посмотрю на тебя, когда тебе придется пробежать всю улицу.
Впрочем, у патрулирования в паре были свои преимущества.
– Микела ожидала, что Скарпа решит ее проблему с квартирой, – сказала Тереза.
– Да, так оно и было.
– Скарпа рассчитывал, что ему как полицейскому господин Жюппе пойдет навстречу, но тот не собирался этого делать.
– Ублюдок.
– Ты слышала, что сказал Скарпа? Что Жюппе заявил ему, будто уже продал квартиру одному весьма важному покупателю, поэтому назад дороги не было.
– Он сказал это, чтобы Скарпа ему больше не надоедал. Тот, наверное, его просто преследовал.
– Как Скарпе пришло в голову разбираться, кем был этот таинственный покупатель, и вообще, совать нос в дела Жюппе?
– Так он обнаружил, что француз продал два дома норвежскому банкиру и стал собирать информацию и о нем: о его собственности, как тот ею распоряжался и кому сдавал. А еще инспектор Скарпа выяснил, что женщина-жираф была любовницей норвежца.
– Каким образом?
– Не забывай, что Скарпа полицейский, у него чутье.
– Несмотря на это, дальше он стал совершать одну глупость за другой.
– Точно!
– Как, например, фотографировать банкира, гуляющего с любовницей по улицам Венеции, и пытаться его этим шантажировать. Снимки в обмен на отказ приобретать квартиру, в которой жила Микела.
– Мне кажется, я даже слышу его голос: «Забудь о квартире моей жены, иначе у тебя будет много проблем!» Должно быть, банкир смеялся над ним, как сумасшедший.
Ведь Арвид Берге не боялся скандала, его это ничуть не волновало. «От этого пострадает только ваше мужское достоинство», – так ответил он инспектору по-английски. Скарпа его в целом понял – как и то, что Берге не зря считался одним из самых влиятельных финансистов и что крутыми могут быть не только гангстеры, но и банкиры тоже.
– Мне все равно трудно представить, что Скарпа был настолько глуп, чтобы в итоге послать фотографии мужу-политику, – произнесла Брунетти.
– И тем не менее он это сделал.
– Так кто же все-таки убил норвежца? Кто-то из банды или обманутый муж?
Стуки молчал. В памяти у него всплыли последние слова инспектора Скарпы, которые тот сказал своему другу при прощании: «Ты, Стуки, должен был узнать, был ли Берге убит кем-то из банды. Для этого я тебя и позвал, потому что только ты в состоянии это сделать»,
– Стуки, по-твоему, это было дело рук банды?
– Скарпа, банда не мстит за рогоносцев. Они считают, что защищают Венецию.
– Но ты же знаешь, кого норвежец селил в свои квартиры. Когда он у себя в Осло жарил на гриле филе лосося или рога северного оленя, он точно хвастался друзьям, что в Венеции у него есть шесть прекрасных квартир с шестью отличными шлюхами внутри. Ты ведь тоже так думаешь?
– Пять. Шестая была подставным лицом и находилась в его личном пользовании.
– Но остальные были шлюхами!
– Или женщинами довольно свободных взглядов.
– В конце концов, роль Буффало Билла взял на себя Скарпа, а я только создавал ему алиби, – вздохнул Стуки.
– Я не понимаю.
– Тереза, я должен был только подтвердить факт существования банды во главе с уполномоченным магистрата по водным делам. Скарпа нарочно подсунул нам те два трупа: банкира, потому что хотел верить, что тот стал жертвой возродившейся банды, и Жюппе.
– Смерть Жюппе была ошибкой человека, который настолько запутался, что принял саму проблему за способ ее разрешения.
– Это ты о Дона?
– О нем.
– Конечно, если убийства Берге и Жюппе были раскрыты только после того, как к расследованию подключился ты, это означает, что ты все сделал правильно.
– Ты хочешь сказать, что я лучше Скарпы?
– Нет, я хочу сказать, что он считает тебя хорошим полицейским.
– Скарпа тоже неплохой полицейский. Проблема в том, что он оставляет желать лучшего как человек. Если бы можно было быть полицейским без того, чтобы оставаться человеком…
– Но это невозможно.
– Агент Брунетти, я думаю, что людям нужно перестать рассказывать себе сказки о том, что человеческие существа сложны, полны оттенков и удивительны даже в проявлении зла. Многие люди просто психически больны. Они воспитывают и обучают других душевнобольных, и когда их количество становится значительным, все общество начинает двигаться в сторону безумия, лишенного всякого смысла, поскольку управляется оно психически нездоровыми людьми.