Иду в туалет, стою там, не включая света, давлю на кнопку смыва… От соседей запах освежителя и табачный дым, от него всё зудит, все мысли в голове… тоже зудят, чешутся. Мне странновато. Не страшно, даже чуть интересно. Будет о чём вспомнить. Будет что Экрану показать!
Я хочу найти Диму Щедровицкого! И мне важно, чтобы что-то происходило. Это будет такая история. Как раньше, в театралке, мне было важно, какими жестами и какой мимикой можно реагировать на слова партнёра по сцене. Тогда я всю реальность рассматривала как источник для образов. А сейчас – как источник энергии. Именно поэтому я пробую найти Диму.
Попытка раз? Два? Закрыть глаза и слушать шум воды. И запах соседского освежителя. На двери туалета висит карман для разной фигни. В нём – коробок спичек. Я недавно прочитала, что запахи можно удалять ещё и вот так. Без резкой освежающей вони.
Рыжее пламя спички, запах горелого дерева… Рыжие пятна на кафеле – отблесками. Как свет на белых стенах книгоубежища. Там во дворе горел фонарь, свет лежал неровно. Сейчас тоже неровно, вперемешку с тенями. Неровный свет. Пальцам горячо. Эту спичку кинуть в унитаз, чиркнуть следующей. Смотреть в огонь, будто сквозь него… До пятен перед глазами.
Успеваю прислониться, бросить в унитаз вторую спичку. Закрываю глаза. Темнота и пятна. Очертания. Фигуры.
Темнота! Фигура мальчика с котёнком, скульптура из книгоубежища. Но они совсем не похожи, этот скульптурный книжный ребёнок и почти взрослый настоящий живой Дима. У них только вот котята одинаковые. Котята!
Картинка мигает и гаснет, как огонь спички. Жгу ещё, смотрю, думаю… Пытаюсь что-то поймать… Они зачем-то стучат ко мне сюда.
– Да не мешайте вы, ну пожалуйста!
Я не могу понять, там что-то ещё мелькнуло… Картинка странная. Зелёная стена, над ней колючая проволока, на проволоке – пластиковая еловая ветка, а на ветке красный новогодний шарик. Знакомое! Только обычно я вижу эту стену и проволоку под другим углом, с другого ракурса. Снаружи этого зелёного забора…
Это стена гаражей в соседнем дворе. Я мимо этой стены хожу с Мелочью почти каждый день. Поэтому почти не считываю этот пейзаж. Колючая проволока и новогодний шарик. Экшн-инсталляция. Первые пару раз дико, потом – часть реала. Сейчас эта картинка проступает перед глазами. Только с другой высоты. По ту сторону забора.
– Он может быть в гаражах?
– А что там? Что он там забыл?
– Ну не знаю, кошка ощенилась… Или собака… Окотилась.
– Вика, ну что за шуточки, ну Вика!
– Может, наверное, не знаю… Солнышко, спасибо.
У сторожа на стоянке точно есть собака, огромная, белая, неуклюжая, как табуретка… Звать Нюша. Боевой почти пекинес Мелочь на Нюшу решительно нападает, а она его игнорирует. Поэтому мы и обходим гаражи с другой стороны.
– Надо смотреть там, где ёлочный шарик. Знаете, где это?
Я надеюсь, что они не потащат меня с собой. Тётя Ира говорит, что побежит туда первая, сразу к сторожу. Мама говорит, что мы оденемся и тоже придём. И тут доходит, что я в пижаме вообще-то!
– Если его там нет, вы сразу же позвоните в «Лизу Алерт». При мне!
Они меня слушаются! Две взрослые тётки! С ума сойти. Потому что я спокойная, а они нет? Потому что я чего-то там знаю и предвижу? Я даже не могу сказать «ну не бред ли?». Они мне верят. И тётя Ира спрашивает, не знаю ли я, как там Дима? Насколько он… в порядке? Мне очень хочется наврать, что всё хорошо, что Дима живой. Но я этого не знаю. Не вижу. Я даже не уверена, что искать надо в гаражах!
Тётя Ира выбегает – она, оказывается, всё это время не снимала куртку. И сапоги тоже. В прихожей бурые пятна, тающий снег вперемешку с реагентом, сейчас Мелочь по всей квартире развезёт. Нам надо одеться, тепло, на улицу, а я никак не соображу, что нужно надеть. Как маленькая. Стою, жду, пока мама мне покажет на сапоги, на шапку… Туплю, как… наверное, как этот самый особенный Дима.
Я никогда так не тупила, ни после ОГЭ, ни вообще. Причём самое дурацкое – у меня не хватает слов. Не помню элементарное. Про ключи, про перчатки… Хочется чихнуть – и не могу понять, что нужно делать. Попросить… у мамы… Я так и говорю:
– Я чихать хочу. Не читать! Чихать!
Она даёт мне пачку бумажных платочков. Как мама и тётя Ира могут меня слушаться, если я такая тупая? Мама ждёт, пока я чихну. Мама отгоняет Мелочь от порога, мама заводит меня в лифт. Как же я боюсь, что буду такая тупая всегда!
Я начинаю плакать ещё в лифте. От бессилия. От тоски по собственным мозгам.
Мама пугается. Я не могу ей нормально ничего объяснить, это тоже бесит. Хочу в Захолустье! Не хочу в Захолустье!
Стою у почтовых ящиков и бормочу, так, чтобы было непонятно. Хлопает подъездная дверь, за ней темнота, сырость, холод, поздняя осень.
– Что у нас опять?
Это папа! Шёл с работы, как нормальный человек! Ещё до лифта не дошёл, а тут мы с мамой уже в соплях стоим. Меня саму бесит, что я как дохлая, честно! Хоть бы вообще в этот мир никогда не возвращаться.
Но папа говорит:
– Ну пошли проверим! Чего бояться? Вика! Чем дольше стоишь, тем больше себя накручиваешь! Хватит переживать. Вдруг там реально человеку помощь нужна?
Это помогает. Я только на секунду задержалась, чтобы запомнить, как я это всё сейчас чувствую, чтобы потом на Экран… А потом уже папа шёл вперёд, а мы за папой… И тётя Ира уже звонила маме, и мама повторяла её радость:
– Нашелся Дима! Живой! Там, в гаражах! Как Вика предсказала!
И папа сразу рассердился.
– Чего она предсказала? Казённый дом и дальнюю дорогу?
– И вправду в гаражах. Там кошка под машину забилась, он ждал, когда вылезет, чтобы покормить. Там и стоял, под шариком, как ты предсказала!
Папа шлёпает себя ладонью по лбу.
– Цирк уехал, клоуны остались! – а потом поворачивается ко мне: – Что бы ни случилось, никогда не бери за такое деньги, поняла?
Мне это даже в голову не приходило. Даже в мою тупую. Ну родители… Ну вообще!
– Да поняла, конечно.
– Спроси у Иры, они сами дойдут или помочь надо? – уточняет папа у мамы.
У папы всё ещё сердитый голос. Он не любит, когда я ловлю свои предсказания. Но я же не виновата, что у меня так случилось? Я даже не знаю, это дар или проклятье? Но раз было видение, значит, меня скоро заберут…
Я попала в Захолустье, когда ещё было светло, небо только начало розоветь. Значит, Тай сейчас на работе, в книгоубежище.
В Захолустье пасмурно. С залива дул ветер, я закуталась в пальто и шла как можно быстрее, но всё равно продрогла. Хорошо, что внутри тепло. На двери было объявление, оказывается, теперь в книгоубежище можно попить кипятка и погреться у общественного экрана.
В книжных залах тихо сидели люди. Читали, смотрели журналы, дремали в креслах. У некоторых в руках были белые кружки, такие же, как у Тай дома, большие, толстостенные. Там просто кипяток, не травяной чай, не кофе, которого тут вообще не бывает. Тай сидела за большим круглым столом возле чайника. Чайник тоже был такой, как у неё дома. Только сверху вязаная грелка, синяя лягушка. У лягушки один глаз был пуговичный, а второго не было. И казалось, что лягушка подмигивает.
– Привет, Дым. Замёрзла?
Я взяла кружку. Вдохнула горячий пар. Замерла от счастья.
– Хочешь, покажу, как у нас всё устроено?
Я не успела ответить. Тай встала и повела за собой.
Залы, полки, книги… На стенах картины, на окнах занавески и цветы. Я это уже видела. В зале у экрана – люди. Сидят, смотрят… А на экране ничего не показывают. Обернулись на нас. Я на всякий случай схватилась ладонью за грудь, прикрыла капельку. А то вдруг будут спрашивать, торговаться. Не смотрела ни на кого. Только на полки с книгами. Вроде книг много, а кажется, что мало. Потому что они какие-то одинаковые, хоть и с разными обложками… Одинаково правильные и полезные. Учебники, молитвенники, биографии великих людей… И мифы.
– И всё?
Тай терпеливо вздохнула, видимо, привыкла уже, что я всё время спрашиваю об очевидном.
– Ну… Есть ещё сказки для малышей. Про старика, старушку и ежа… Про хитрую мышь и старого волка. Это только маленьким нужно…
– Да?
Тай не ответила.
Мы сейчас стояли сбоку от стеллажа, рядом с треугольным столом. На нём корзинка с вязанием. Розовая пряжа, белые спицы… В кресле сидела женщина, вязала носок. Я такое только в детских книжках видела… Женщина заметила, что я на неё смотрю, и перестала вязать. Облизнула губы, тихо спросила:
– Сколько?
Я помотала головой. И сразу уставилась на поверхность стола. Чёрная, как на столе в кабинке канатной дороги. Столы… Они здесь всегда со скатертями или чёрные, никогда не белые. Почему?
Я шёпотом спросила.
Тай ответила тоже шёпотом:
– Чтобы не использовать их как экран. Не отражать напрасно.
– Поэтому они треугольные или круглые, да?
Она пожала плечами. Но, наверное, могла бы и вслух сказать, на нас больше никто не обращал внимания. Люди смотрели на экран. А там ничего не было, просто разводы, как плёнка на остывшем чае.
И я могла бы показать на здешнем экране отрывок мюзикла. Чтобы не одна Тай знала: сказки бывают не только для малышей! Взрослым тоже нужно красивое.
Мы вышли во дворик… Сели возле мальчика с котёнком.
– Видишь, как им сейчас? Это из-за тебя. Ты нам рынок уронила.
– Я?!
– Ты и те, кто от вас. Ты же не первая оттуда.
Я не понимала.
Тай стала объяснять про энергетический и экономический кризис. Я про это слышала там у себя. Я уже давно понимаю наш мир через тот. Мне понятнее то, что происходит у нас, потому что там мне про это объяснили. Только вот у нас и там – это где? Я уже не знаю, где я настоящая. Без разницы. Важно, что здесь сейчас кризис и инфляция. Такая энергия как у меня слишком дорого стоит.
– Там же ничего особенного.
– Твои эмоции другого качества. У нас такими сильными только про смерть бывает. Как у Тьмы.
Оказывается, Тьма всё время сдавала историю смерти своего ребенка. У неё было двое детей, Тай и ещё одна девочка, годом старше, у нас таких называют «погодки» и «ирландские близнецы», а здесь «грибочки». Тай не помнит свою сестрёнку. Видела её только в воспоминаниях Тьмы… своей мамы. У мамы Толли тоже такое было, тоже страшное, тоже беда с малышом, но она не сдаёт эти воспоминания никогда. Боится зависимости. Зато она контролирует тех, кто сдаёт. И обязательно водит их в дом милосердия. Для других детей.