– Почему дети умирали? У вас высокая смертность?
– Сейчас уже нет… Когда появился новый ресурс… Такие как ты. Кому повезёт такое сильное словить, легко выздоравливают и ещё долго ничем не болеют… Ты же знаешь, мы этим лечимся. Иногда люди завещают свои последние воспоминания для лечения других. Но чаще продают. Предсмертные – очень сильные.
– Дорогие?
– На набережной можно купить за пятьсот, за заливом триста, в милосердном доме – за тысячу… Чтобы ты понимала: я за свою комнату сотню в месяц плачу.
У меня не получалось подсчитать. Дом. Тепло в доме. Электричество. Безлимитный интернет… Ой, его нет… Надо в чём-то ещё измерить, что есть у них и у нас. Всё, кроме кофе. Молоко? Мясо? Ботинки? Мы с Тай типа одного возраста, но она взрослая. А я нет.
– Дым, погоди! На самом деле ты можешь к нам не ходить. Если не хочется. Реши для себя, что ты больше не хочешь, и всё… Это ведь вам, таким как ты, вредно на самом деле. Я не вру. Если долго сиять, то быстро потухнешь. Или здесь останешься навсегда, как…
– Как кто?
– Ну неважно.
Непонятно, о чём ещё спрашивать. Стоим друг напротив друга, у меня на платье капелька, у неё под платьем ключик…
Мы разные. Почти как враги. Соперники.
– Значит, Юра меня первый нашёл, поэтому я попала к Ордену Милосердия. Так?
– Ну а как иначе. Набережная – это их территория. Граница по холму. Если бы тебя у нас выкинуло, ты была бы нашей…
Тай вздохнула и снова вытащила из кармана специальный ключ, сейчас он был на цепочке, кажется, на серебряной. А сам ключик – я сейчас нормально разглядела – тоже серебряный, таким ничего не открывают, он для того чтобы верить.
– Жалко, что ты не наша…
Тай потянулась ко мне, проехалась волосами по моей щеке, у них здесь реально плохой шампунь, у всех такие жутко жёсткие волосы…
– Носи с радостью.
Она надела свой ключ мне на шею.
– Пусть он тебя бережёт.
– От чего?
– От чего надо… Он тебе поможет вернуться.
– Куда?
– Куда захочешь.
И Тай улыбнулась. Как тогда, в своём воспоминании про сад дома милосердия. Мне показалось, что она сейчас вынет из кармана конфету в блестящем фантике.
– Ты не падай больше с дерева, хорошо, Тай?
– А ты помни о нас.
Глава IV
Я туда больше не вернусь. Не пойду!
Пусть они мне хоть сто тысяч видений пришлют со всеми дежавю этого мира. Если выпить крепкого снотворного, снов не будет!
– Мама, где мои колёса? Ну те, от которых я вырубаюсь.
– Вика… Викуша, ты глупости не делай…
Тьфу ты! Вот что за дурь у мамы в голове?
Я не собираюсь уходить, прерывать… Я просто хочу поспать нормально, чтобы меня никто не дёргал.
– Я при тебе одну таблетку выпью, а остальные можешь убрать. Мама, я спать хочу, всё норм, всё под контролем. Просто хочу спать.
Теперь голова. Её тоже надо чем-то забить, чтобы в ней вместо мокрой ваты были нормальные мозги. Я в том году думала про гуманитарный лицей. А сейчас я думаю про психолога.
Эмоции.
Зависимости.
Самоконтроль.
Анализ поведения.
Пишу в столбик всё, что хочу узнать о себе и людях. Пишу, пишу. Мама зовёт ужинать, потом приносит тарелку с рыбными палочками и овощным салатом ко мне в комнату.
Пишу, тороплюсь, пока мысли в голове… А они никуда не уходят, не растворяются, не как раньше. Здоровые мысли здорового человека. Кажется, я теперь помню, какой я была раньше, до аварии. Я снова становлюсь… я будто встаю на своё место, сажусь на свой стул… вот я сейчас сижу и чувствую этот стул, а локтем стол, а пальцами экран, а носом – запах рыбы и помидоров. И это всё – я. Можно быть мной. Это приятно.
Это моя реальность. И я в ней живу настоящей жизнью.
На канале дорогого Ж два непросмотренных видео, одно из них – театральное. С ума сойти! Вот откуда в моем сне смерть Ж от ножевого ранения. Это из спектакля. Его там так красиво убивают! А на втором видео Ж с котом. И под ним много разных комментариев. Но ненависти меньше.
На репетиции я сажусь ближе к Глебу. Он оборачивается, но ничего не говорит. Не возражает. А я могу рассмотреть его лицо. И, наверное, ухватить его переживания. Это до сих пор происходит, само по себе, неожиданно… Как икота. Надо только переждать и ничего не делать с этими чужими мыслями. Они как чужой разговор по мобильнику, бесит примерно так же. Но вот конкретно с Глебом – интересно послушать, хотя и страшновато. Вдруг там про его семью? Я сама не знаю, что я хочу услышать. Но сейчас у Глеба в голове только фрагменты пьесы, она сама запоминается, тоже случайно. Тоже как икота.
На сцене тупит То, Чего Не Может Быть. Ему нужно подняться из зала, сказать: «Я давно уж тут стою…» И у него эта реплика никак не запоминается. Ну совсем никак.
Раньше эта роль была у Ольги Морошкиной, но она больше не ходит в театралку, у неё ЕГЭ головного мозга, неужели я через год тоже буду такая замороченная?
В общем, Ольги нет, вместо неё теперь то девочка из четвёртого класса, очень тихая, то мальчик, тоже из четвёртого, он классный, яркий, но он всё время отвлекается и спрашивает: «А какая сейчас строчка?» Вот сейчас тоже спросил. И Ксансанна такая:
– Сейчас строчка «Максим, я тебя убью»! Дайте ему реплику!
На этот раз ему все подсказываем, даже мы с Глебом орём хором. И мне от этого так хорошо, я давно хотела сыграть, ну хоть суфлёром, вот сейчас я могу, мне не страшно. А Глеб… Он ведь до этого никогда не произносил текст роли вслух. Ни одной, даже самой крошечной.
И я за него радуюсь. Получилось у человека. Преодолел страх сцены, страх не справиться с собой… И пускай То, Чего Не Может Быть снова тонет в своей реплике.
Я спрашиваю так, будто мы с ним на каждой репетиции разговариваем без конца.
– Как ты думаешь, он и на спектакле так будет тупить?
– Ты на спектакль не приходи. Будет плохо.
Сперва не понимаю. Мне что, угрожают? Требуют, чтобы я не приходила, иначе у меня будут неприятности? Да он кто вообще такой? Будет он мне тут…
И тут я это всё вижу. Оно такое страшное, что никакие слова не подойдут. Глеб не мне угрожает. Всей школе. Он очень хочет прийти на спектакль с самодельным взрывным устройством. Он так мечтает, в деталях.
Вот в день спектакля он принесёт и оставит на сцене коробку. А ещё одну в зале. Одна коробка из-под кроссовок, вторая из-под маминых туфель, из одного магазина, акция «две пары по цене одной». На крышках красный кружок «-50 %». Ему нравится красный цвет. И ему кажется, что это такой знак. Пятьдесят процентов взрыва, пятьдесят процентов жертв. Две коробки, полный зал… сто процентов.
Да твою же мать!
Глеб помогает таскать реквизит, поэтому никого не удивит, если он принесёт в школу сумку. В день спектакля мы все будем с реквизитом и костюмами. Их если и досмотрят на входе, то совсем с другими целями. Вечером, после спектакля, в актовом зале Весенний бал, или как там его ещё. Охранница и дежурные учителя будут следить, чтобы никто не принёс алкоголь или таблетки. У Глеба не будет ни того, ни другого. Только чётко продуманный план и мечта про два взрывных устройства.
Только мечта? Или это правда?
Я так вижу!
Я пугаюсь так, что выскакиваю из зала… Будто у меня правда началась икота, которая всем мешает. Уже в коридоре доходит: у меня очередной приступ ясновидения, значит, скоро я смогу попасть в Захолустье. Или не попасть, я теперь знаю, как отказываться, типа сбрасывать вызов. Но чёрт с ним, с Захолустьем. Я вижу то, что в голове у Глеба. Я должна это… Предупредить? Предотвратить?
Отменить!
Стою на лестничной площадке и жду… Не иначе – помощи высших сил. А я сама тогда кто?
– Да твою же мышь!
Машка Морошкина поднимается по лестнице, тащит реквизит в синей икеевской сумке. Из сумки что-то выпало и покатилось по ступенькам. Машка помянула мышь, оставила сумку, рванулась за этим чем-то. Подняла, распрямилась. Увидела меня.
– Вика? Ты в норме? Может, тебе присесть надо?
– Маша, ты мне можешь помочь? То есть не мне, а…
И тут я не могу сообразить – кому. Я не помню, как его зовут… Реально не помню. Но это и нормально, все же привыкли, что у меня с головой вот это всё.
– Маш, а я не помню кому!
И Машка сразу проникается сочувствием. Вика бедная, по голове аварией стукнутая!
– Ну этот, ну я обычно с ним в зале сижу! Ну Маш!
– Глеб Гордеев!
Я выдыхаю. И сразу же подсказки в памяти.
Вот Ксансанна говорит: «Глеб, иди сюда, можешь пока почитать за Генерала?» Он мотает головой и остаётся на месте. Я сжимаюсь, я боюсь, что позовут меня. Боюсь и хочу этого. Но Ксансанна просит того пацана, который Федот второго состава. И мы с Глебом остаёмся в зале.
Вот охранница заходит во время репетиции и говорит: «Кто в раздевалке пропуск потерял? Кто у вас Гордеев?» И Глеб забирает пропуск и садится обратно на место. А я успеваю подумать, что у охранницы голос – какой надо, в самый раз для Няньки. И тут Нянька говорит: «Надо попробовать такой тембр». И пробует. Глеб смотрит на свой пропуск так, будто это экран мобилы с чем-то интересным, а потом кладёт на соседнее сиденье. Пропуск падает на пол, и Ксансанна сразу: «Опять же потеряешь, Глеб! Убери в рюкзак».
Вот Машка втаскивает в зал очередную икеевскую сумку и кричит: «Гордей, там ещё две внизу!» Глеб поднимается из своего любимого кресла, идёт за Машкой таскать реквизит!
Глеб Гордеев. Будущий маньяк. Надо вызвать спецов. Обязательно. Пусть это сделает Машка. Я объясню почему!
– Я после аварии начала чувствовать других людей, читать их мысли. Ничего особенного, так бывает во всех сериалах.
– И?
– И я вижу, что Глеб мечтает нас всех убить…
Машка молчит. Может, она тоже мечтает всех убить… Может, я сама тоже мечтала. Это же не повод вызывать санитаров, нет?
– Маш, ты не думай, я не больная. Я юродивая.