Я смотрю в окно, на месте ли машина. На месте. Пасмурное небо затянуто низкими тучами сернистого цвета. Я никогда не водила в дождь и немного волнуюсь. Вот бы сейчас был октябрь. Тогда было тепло, словно природа забыла, что настала осень. Помню, как я смотрела на листья в окно больницы.
Зои отвечает: И ТЫ МЕНЯ.
Она спускается в гостиную. На ней короткое бирюзовое платье; руку обхватывает множество браслетов. Они позвякивают, когда Зои подходит и обнимает меня. От нее приятно пахнет. Я кладу голову ей на плечо, и она целует меня в макушку.
Я завожу машину, и двигатель моментально глохнет; Зои смеется. Я пытаюсь снова, мы рывками выезжаем на шоссе, и я признаюсь ей, что папа пять раз учил меня водить, но у меня ничего не выходило. Нога не слушалась – не получалось носком плавно выжать сцепление, а потом надавить на педаль газа.
– Вот-вот! – кричал папа. – Чувствуешь, как пошло?
Но я ничего не чувствовала, даже если смотрела на ноги.
Мы оба выбивались из сил. Каждый следующий урок был короче предыдущего, а потом они и вовсе прекратились, и больше мы об этом не упоминали.
– Вряд ли он до обеда хватится машины, – замечаю я. – А если и хватится, то что он сделает? Ты же сама говорила: общие правила ко мне неприменимы.
– Ты настоящая героиня, – восхищается Зои. – Просто молодец!
И мы хохочем, как раньше. Я и забыла, до чего люблю смеяться с Зои. Она не критикует, как я вожу, – не то что папа. Она не пугается, когда я с трудом перехожу на третью скорость или, выруливая с ее подъездной дорожки, забываю включить левый поворотник. Под присмотром Зои у меня получается гораздо лучше.
– А ты неплохо водишь. Твой старик тебя все-таки кое-чему научил.
– Мне так нравится водить, – признаюсь я ей. – Было бы здорово отправиться на машине по Европе. Ты могла бы пропустить один год в колледже и поехать со мной.
– Не хочу, – отвечает Зои, берет карту и умолкает.
– Нам не нужна карта.
– Почему?
– Представь, что это приключение.
– Чушь собачья, – отрезает Зои и показывает пальцем в окно.
Впереди дорогу перегородила группа подростков на велосипедах. На головах у всех капюшоны; парни курят, пряча сигареты в ладони. Небо какого-то странного цвета; на улице, кроме нас, ни души. Я сбрасываю скорость.
– Что делать?
– Дай задний ход, – советует Зои. – Они с места не сдвинутся.
Я опускаю стекло.
– Эй! – кричу я. – С дороги!
Парни медленно, лениво съезжают на обочину и ухмыляются, когда я посылаю им воздушные поцелуи.
Зои бросает на меня ошеломленный взгляд:
– Какая муха тебя укусила?
– Никакая. Просто я еще не научилась давать задний ход.
На шоссе мы встаем в пробку. Я урывками наблюдаю в окно за жизнью других людей. На сиденье плачет малыш, мужчина барабанит пальцами по рулю. Женщина ковыряет в носу. Ребенок машет рукой.
– Интересно, правда? – замечаю я.
– Что?
– Есть мы с тобой, а есть они. Мы все такие разные и одинаково ничтожны.
– Говори за себя.
– Но это правда. Разве тебе никогда не приходит это в голову, когда ты смотришь в зеркало? Неужели ты никогда не представляла себе свой череп?
– Вообще-то нет.
– Я не помню таблицу умножения на семь и восемь, терпеть не могу свеклу и сельдерей. Тебе не нравятся твои прыщи или ноги, но в конечном счете все это неважно.
– Заткнись, Тесса! Хватит молоть чепуху.
Я замолкаю, но думаю о том, что у меня изо рта пахнет мятной зубной пастой, а у Зои – куревом. Я неизлечимо больна. Ее родители не разошлись. Когда я утром встала с постели, простыни были влажными от пота. Сейчас я сижу за рулем. В зеркале отражается мое лицо, моя улыбка. А мои кости закопают или сожгут. Умру я, не Зои. Я. И это впервые меня не пугает.
Мы молчим. Зои смотрит в окно, я веду машину. Мы выезжаем из города на шоссе. Небо темнеет. Так красиво.
Но Зои снова начинает ныть.
– Это худшая поездка за всю мою жизнь, – заявляет она. – Меня тошнит. Когда мы уже приедем?
– Я не обращаю внимания на указатели.
Она потрясенно смотрит на меня:
– Но почему? Я хочу куда-нибудь приехать.
Я вдавливаю педаль газа в пол:
– Как скажешь.
Зои взвизгивает и упирается руками в приборную доску:
– Тормози! Ты же едва научилась водить!
Тридцать. Тридцать пять. Насколько хватает силы в руках.
– Тормози. Я слышала гром!
На ветровое стекло падают капли дождя. Они так блестят, что очертания предметов расплываются, отражаясь в мокром стекле. Капли похожи на электрические разряды, а вовсе не на воду.
Я считаю про себя, пока небо не разрезает молния.
– В километре от нас, – сообщаю я Зои.
– Сворачивай на обочину!
– Зачем?
Дождь с силой барабанит по крыше машины, а я не знаю, как включить дворники. Я нащупываю переключатель света, гудок, зажигание. Я забываю, что мы едем на четвертой скорости, и двигатель моментально глохнет.
– Только не здесь! – кричит Зои. – Мы же на шоссе! Тебе что, жить надоело?
Я перехожу обратно на нейтралку. Мне ничуть не страшно. По ветровому стеклу бегут струи воды; задние машины, объезжая нас, мигают и гудят. Я аккуратно поправляю зеркала, включаю зажигание, перехожу на первую скорость и трогаюсь с места. Переключаясь на вторую и третью скорость, я умудряюсь даже отыскать дворники.
Лицо Зои перекошено от страха.
– Ты сошла с ума. Пусти меня за руль!
– У тебя нет страховки.
– У тебя тоже!
Гроза грохочет сильнее; за ударом грома мгновенно следует молния. Все машины зажгли фары, хотя сейчас день. У меня никак не получается включить наши.
– Прошу тебя, – умоляет Зои, – остановись!
– В машине безопасно. У машин резиновые шины.
– Тормози! – верещит Зои. – Мы в кого-нибудь врежемся. Ты разве не знаешь, что нужно держать дистанцию?
Нет. Зато я обнаружила пятую передачу, о существовании которой и не подозревала. Мы мчимся по шоссе, а в небе вспыхивают настоящие зигзаги молний. Я еще никогда не видела их так близко. Когда папа возил нас в Испанию, мы как-то раз наблюдали грозу над морем с балкона отеля. Но она выглядела ненатурально – казалось, ее устроили специально для туристов. Зато гроза, которая сейчас бушует прямо над нами, смотрится потрясающе.
Но Зои так не думает. Она вжалась в сиденье.
– Машины сделаны из металла! – визжит она. – В нас в любую минуту может ударить молния! Тормози!
Мне ее жаль, но она ничего не смыслит в молниях.
Зои тычет в окно трясущимся от страха пальцем:
– Смотри, там автосервис. Притормози, или я выпрыгну на ходу.
Мне хочется шоколада, и я решаю остановиться. Мы движемся довольно быстро, но я успеваю нажать на тормоз. Мы торжественно заворачиваем на заправку и останавливаемся посреди залитых флуоресцентным светом колонок. Зои закрывает глаза. Чудно, но мне бы хотелось ехать по шоссе и во все глаза смотреть на дорогу.
– Не знаю, что ты задумала, – шипит Зои, – но ты едва нас не угробила.
Она вылезает из машины, с силой захлопывает дверь и идет в магазин. Я подумываю, не уехать ли без нее, но не успеваю ничего решить, как Зои прибегает назад и открывает мою дверь. Теперь от нее пахнет иначе – свежестью и прохладой. Она убирает со щеки мокрую прядь.
– У меня нет денег. Мне нужно купить сигарет.
Я протягиваю ей свою сумку. Внезапно на меня накатывает чувство счастья.
– Купишь мне шоколадку?
– Сначала я покурю, – отвечает Зои. – Потом схожу в туалет. А когда я вернусь, ты пустишь меня за руль.
Она хлопает дверью и шагает через заправку. Дождь все еще льет как из ведра, и Зои ежится и вздрагивает, когда гремит гром. Я никогда раньше не видела ее испуганной; меня охватывает любовь к Зои. Она не такая смелая, как я. Она просто не привыкла бояться. Весь мир может сотрясаться от грохота, а я и бровью не поведу. Пусть на следующей дорожной развязке сойдет лавина. Пусть прольется черный дождь, а из бардачка с гудением вылетит стая саранчи. Бедняга Зои. Я вижу, как она, ни о чем не подозревая, покупает в лавке сигареты и конфеты. Я пущу ее за руль, но только потому, что я сама так решила. Больше я не дам ей мной командовать. Я сильнее.
Двадцать два
Двадцать минут пятого. Море серое. Как и облака, хотя они чуть-чуть светлее и движутся не так быстро. При взгляде на море у меня кружится голова. Наверно, дело в вечном движении, остановить которое не под силу никому, как бы он этого ни хотел.
– Как-то здесь странно, – замечает Зои. – И как я только позволила себя уговорить?
Мы сидим на скамейке на набережной. Вокруг практически ни души. Вдали на песке собака лает на волны. Ее хозяин превратился в еле различимую точку на горизонте.
– Раньше мы каждое лето приезжали сюда на каникулы, – признаюсь я Зои. – Пока мама не ушла. Пока я не заболела. Мы останавливались в отеле «Скрещенные ключи» [7]. Утром мы вставали, завтракали и целый день проводили на пляже. И так каждый день все две недели.
– Безумно интересно, – произносит Зои, неуклюже опускается на скамью и зябко кутается в куртку.
– Мы даже не обедали в отеле. Папа делал бутерброды, а на сладкое мы покупали мусс. Папа выкладывал его в пластиковые судочки и заливал молоком. За криками чаек и плеском волн так странно было слышать звяканье вилки в судке.
Зои пристально смотрит на меня:
– Ты сегодня забыла принять какое-то важное лекарство?
– Нет! – Я хватаю ее за руку, тяну за собой. – Пойдем, я покажу тебе отель, где мы останавливались.
Мы идем по набережной. Песок на пляже усеян каракатицами. Они тяжелые и все в рубцах, словно каждый прилив швырял их друг на друга. Я шучу, что было бы здорово собрать их и обменять в зоомагазине на волнистых попугайчиков, но вообще-то зрелище диковатое. Не помню, чтобы, когда я бывала здесь раньше, мы видели что-то подобное.
– Может, такое случается осенью, – предполагает Зои. – Или виновато загрязнение окружающей среды. Планета бьется в агонии и умирает. Считай, тебе повезло, что ты отсюда смотаешься.