Получил также письмо от Васи Щеглова и Макса Иевлева. Они не смогли уйти через подкоп, и их угнали в Германию. Потом они были освобождены Советской Армией. Щеглов работает врачом рентгенологом в Кашире, Максим заведует отделением в Полтавской психиатрической больнице.
После побега седьмого января мы через сутки были в селе Хоровицы, где нас встретил партизанский патруль. Он нас и препроводил в отряд Музалева, там я и встретился с «нашим главным действующим лицом», Лопухиным Романом Александровичем, и другими товарищами. После боев за город Изяслав у нас в отряде было много раненых. Меня направили в село Стриганы, и там я стал начальником партизанского госпиталя. С тех пор с Романом Александровичем больше не встречался и ничего о его судьбе не знаю.
Если что тебе станет известно о Романе Лопухине — напиши. Мне кажется, что это выдающаяся личность, и если он жив, то он далеко пойдет. Я работаю в больнице водников врачом. Женат.
Рад буду получать от тебя письма.
Писем много… Сначала они адресовались самому Лопухину, потом, когда его уже не было в живых, — его матери. И в каждом из них ободряющие слова привета, теплые проявления заботы.
Со временем письма стали приходить в Краснодарский медицинский институт. Бывшие узники гросслазарета, оставшиеся в живых, партизаны напишут о Романе Александровиче, о той большой роли, которую он сыграл в их жизни. Они будут ходатайствовать об увековечении подвига Р. А. Лопухина и его соратников.
27 апреля 1968 года Хмельницкий обком компартии Украины на основании проверенных и изученных документов своим постановлением за № Б—3/9—Г признал деятельность подпольной патриотической организации, действовавшей в Славутском «Гросслазарете 301» в период Великой Отечественной войны 1941—1945 годов во главе с Р. А. Лопухиным. О их подвиге было рассказано по Центральному и Краснодарскому телевидению. Эти передачи вызвали новый поток писем со всех концов страны.
«…Да и как не гордиться нам таким воспитанником, память о котором будет жить в человеческих сердцах… — писала институтская газета «Медик Кубани». — Нашим читателям также будет интересно узнать, что у нас на втором курсе лечебного факультета учится Люда Лопухина — дочь Р. А. Лопухина. Она выбрала тот же путь к знаниям, каким шел он. Дочь гордится подвигом отца, стремится быть достойной его наследницей».
«…Я не помню своего отца, — писала в той же газете «Медик Кубани» Люда Лопухина. — Мне было совсем немного лет, когда он умер. Но знаю: отец был уверен, что о подвиге многих, многих его сверстников, павших в боях, будут помнить новые и новые поколения советского народа. Когда читаешь воспоминания о моем отце, невольно думаешь: неужели это о нем, таком простом, близком человеке? Ведь он был рядовым комсомольцем. И спрашиваешь себя: «А ты смогла бы быть такой? Да, это решить непросто! Но ведь мы комсомольцы».
А потом в краевой газете «Советская Кубань» появилась подборка писем: «Свидетельства живых». Эту газету Зинаиде Даниловне принес в больницу Айдинов Владимир Иванович — седой, согбенный, морщинистый старик. Он знал Лопухина по партизанскому отряду и теперь вел переписку с бывшими узниками гросслазарета, с непосредственными строителями уникального «метро», участниками партизанских боев. И чтобы эти героические страницы не остались в забвении для истории, все письма Айдинов кропотливо подшивал в папки и отсылал в партархив Хмельницкой области.
Зинаида Даниловна знала, что этот беспокойный человек хлопочет, чтобы о подпольщиках гросслазарета была написана книга, в которой бы не вскользь, а со всеми подробностями и правдоподобно было рассказано об этом беспримерном подвиге, чтобы перед читателями с наибольшей полнотой раскрылись бы характеры, стоическое терпение и воинская доблесть советского человека.
Она была ему благодарна. Из чувства долга перед Романом Александровичем Лопухиным он выхлопотал с большим трудом через крайисполком для нее однокомнатную квартиру. Внезапное радостное событие, хлопоты с переселением из старого, ветхого дома, который ей в преклонном возрасте одной содержать было нелегко, отразились на здоровье, и в результате — повышенное давление и больница…
Самые родные и близкие люди, в том числе и Раиса Тимофеевна, безвременно скончались. Внучка Люда, закончив мединститут, проходила интернатуру в одном из районов края и приезжала к бабушке только на выходные.
— Мой Ромочка, — дрогнувшим голосом произнесла Зинаида Даниловна, разглядывая портрет сына на газетной странице. И лицо ее озарилось какой-то строгой важной мыслью, когда стала читать.
«…Душой и главным руководителем «метро» был Лопухин, который очень умело использовал некоторую свою власть, с одной стороны, а с другой — отличное знание людей. Роман Александрович неоднократно спускался в подземелье, проверял, как идет дело, и сам работал в течение нескольких часов. Он внимательно следил за тем, чтобы не сбиться с пути… — читала мать о своем сыне. — …Память о тех грозных днях нужно хранить нам и нашим потомкам».
ДРУГОГО ПУТИ ОН НЕ ИСКАЛ
В начале пятидесятых годов произошли большие перемены в жизни Николая Дмитриевича Сусанова. В Корсунь приехало все районное руководство, и его пригласили на совещание колхозного актива. На активе Сусанова назвали кандидатом в депутаты сельского совета.
С удесятеренной энергией взялся он за строительство двухэтажной школы. И опять только своими силами. Помогал и новый председатель колхоза Дмитрий Прохорович Ставцев, молодой, энергичный, решительный человек. Он выхлопотал восьмиквартирный дом для учителей, но все учителя решили, что его надо использовать под школу.
Однажды Сусанов приехал на железнодорожную станцию за известью, но оказалось, что ее некому грузить. А известь негашеная, сухая «пушёнка», разлетается, разъедает глаза, щиплет нос, горло. Что делать? Нанял грузчиков за дополнительную плату — хорошо, что в тот день зарплату получил, — и вместе с ними, одев противогаз, стал грузить машины. А что делать? Известь достали с большим трудом, да и железнодорожный вагон не может простаивать.
А дома жена спросила о зарплате. Развел руками Сусанов:
— Шу-ура, ну что делать? Работа такая…
Жизнь шла своим чередом. Шура преподавала географию, дочери учились. А Николай Дмитриевич давал свои уроки по истории и ежедневно ездил в райцентр на мотоцикле, хлопотал, упрашивал по различным инстанциям, добивался стройматериалов для новой школы-восьмилетки. На стройке он был и за архитектора, и за прораба, и за снабженца. Иной раз самому казалось, что за неподъемное дело он взялся. Туда сунется, сюда. Везде «нет» отвечают. И в область ездил. К кому только не обращался: «Иван Михайлович, миленький, подсобите!», «Петр Степанович, одна надежда на вас, выручите!»
Наконец удалось пробить и трубы для отопления, и котел. Разгружали вручную, с помощью «египетских» приспособлений.
И двухэтажная школа-восьмилетка обошлась государству всего в двенадцать тысяч рублей. Николай Сусанов ходил именинником, когда первого сентября собрались жители Корсуни и окрестных сел на торжественное открытие. Приехала и комиссия из облоно. Было и районное руководство. Сусанов с радостной улыбкой смотрел на Шуру, и ему казалось, что вместе с ним и она торжествует.
«Это, наверное, высший момент в моей жизни, — думал Сусанов, входя вместе со школьниками и учителями в просторные и светлые помещения. — Вот во имя чего были все наши старания и стремления».
Председатель райисполкома в день открытия школы не мог скрыть своего восхищения.
— Гляди, какую школу отгрохали! — подивился он. — А живешь в лачуге… Тебе стыдно так жить, люди смотрят. Мы тебе финский дом дадим.
Тронут был Сусанов его участием, но все же не удержался, спросил:
— А дети как же будут из дальних сел в школу ездить, за девять километров? И это каждый день! Нет, вот построю интернат, тогда…
Дома опять неприятный с женой разговор.
— Коля, как же будем жить?.. Дочки выросли, да и мы к старости идем…
— Но Шу-ура! Что важнее: делать для себя или для людей? Если я не сделаю, ты не сделаешь, то кто сделает? А мы ведь учителя. Из народа мы и должны служить народу.
На районной учительской конференции Сусанов делился опытом, рассказывал, какое воспитательное значение имеет труд.
Когда выступление было закончено, подсел к Сусанову новый секретарь райкома товарищ Овчинников.
— Вот бы говорите, что труд нельзя отождествлять с героизмом. Хотел бы вас спросить, а как же труд — дело чести, доблести и геройства?
— Но прежде всего труд это потребность души. Это норма жизни…
А вскоре Овчинников приехал по делам в Корсунь и зашел в школу.
Показал Сусанов ему хозяйство, кроликов, школьный сад, ученические делянки. Поинтересовался секретарь его планами, а Сусанов поделился с ним своей мечтой: ему виделась школа, за которой закреплена земля, где учащиеся начиная с четвертого класса сами сеют, и выращивают, и убирают урожай. Чтобы каждый мог видеть конечный результат своего труда.
Выслушал его секретарь райкома и говорит:
— Мы вот посовещались, хотим вас директором средней школы в Верховье рекомендовать.
Сусанов наотрез отказался.
— А может, пойдете председателем колхоза?
— Зачем? — удивился Сусанов. — У меня же нет агрономического… Я ведь учитель истории…
— Люди вас уважают, — улыбнулся Овчинников. — Они вам верят и за вами пойдут.
— Я и так не уйду из колхоза, — ответил Сусанов. — Колхоз мой, и люди в колхозе мои. Ну найдете себе человека, а я буду учительствовать и всеми силами помогать.
Секретарь райкома поглядел на молодые березки, липы возле школы и задумчиво сказал:
— Николай Дмитриевич, вы не против? Я остановлюсь у вас. Мне интересно с вами побеседовать.
— Пожалуйста, — пригласил Сусанов его в свое временное жилище, в котором он ютился со своей семьей.