Волнение их было настолько велико, что в первые мгновения они не смогли произнести ни слова.
— Врач-рентгенолог из Каширы, — говорю в микрофон. — Щеглов Василий Михайлович.
С противоположной стороны сцены появился невысокий, седой, с большими залысинами и черными бровями человек. С палочкой в руке он, прихрамывая, с улыбкой шел навстречу своему соратнику по сопротивлению фашизму.
— Доктор медицинских наук, профессор Касько Ювеналий Семенович!
Сухощавый, седой как лунь Касько устремился к своему спасителю.
— Инженер-конструктор Туапсинского машиностроительного… Всеволод Петрович Яковлев…
Высокий, плечистый, грудь в боевых и трудовых наградах, обнимаясь с друзьями, он особенно остро почувствовал, как неразрывно был связан с ними все эти годы.
Такая встреча через сорок лет для них была полнейшей неожиданностью. В зрительном зале бушевал шквал аплодисментов. Пионеры дарили узникам фашистского лагеря смерти, одолевшим все препятствия на пути к освобождению, красные гвоздики.
И каждый сидящий в этом большом зале, как и потом, когда по Центральному телевидению была показана телепередача, миллионы зрителей стали свидетелями незабываемой встречи, и каждый восхищался и гордился мужеством и стойкостью советских патриотов, до конца своей жизни оставшихся честными сынами своей Отчизны.
ОСТАТЬСЯ СОЛДАТОМДокументальная повесть
И опять приехал я в этот небольшой украинский городок Славуту на берегу реки Горынь по приглашению городского комитета партии на 40-летие Великой Победы. Пригласили меня товарищи, помогавшие собирать материал для повести об участниках подполья, партизанах Хмельницкой области.
На празднование съезжались ветераны Великой Отечественной войны, многие с семьями. Приветливые улыбки, объятия, радостные возгласы. Смотрю в постаревшие, много повидавшие глаза моих друзей, снова надеюсь услышать о тех давних незабываемых событиях, участниками которых были они или их боевые товарищи.
На одной из торжественных встреч зрительный зал Дома культуры буквально взрывается громом аплодисментов. Да это и понятно: на трибуне бывшая партизанка, ныне заслуженный деятель искусств РСФСР, кинорежиссер Тамара Николаевна Лисициан. А затем замирает, слушая ее взволнованный рассказ о боях на Житомирщине.
— Моим оружием теперь является не автомат, как это было сорок лет назад, — говорит в заключение она. — Моим оружием стала режиссерская профессия.
В тот же вечер на концерте, когда парубки в высоких шапках и дивчины в нарядных уборах с лентами и цветами запели песню «В ночь на Ивана Купалу», Тамара Николаевна, наклонившись к Галине Григорьевне Архиповой, секретарю горкома партии, сказала:
— Именно в ночь на Ивана Купалу в сорок третьем году мы бежали из Славутского концлагеря.
«Не ослышался ли я? Она — узница Славутского лагеря? Как же она бежала?.. Ведь после усиления охранных мер, с февраля по ноябрь 1943 года, оттуда не удалось никому убежать. Известный массовый побег военнопленных через вырытый ими подкоп, организованный Романом Александровичем Лопухиным, произошел в ночь на двадцать третье ноября… Постой, постой, — думаю и начинаю вспоминать. — Верно, не было побегов из так называемых «лечебных» корпусов, где находились раненые и больные, а из лагеря… Неужели рядом со мной сидит та самая «Этери», та самая легендарная девушка из Тбилиси, о побеге которой потом много и долго говорили? Оказывается, ее настоящее имя Тамара…»
На следующий день в новом, только что открывшемся Музее истории партийной и комсомольской организации Славутчины среди портретов партизан и подпольщиков я увидел увеличенную фотографию большеглазой красивой девушки в пилотке и гимнастерке. Нетрудно было узнать в ней Тамару Николаевну. Мне опять вспомнилась ее убежденная, эмоциональная речь, по которой можно судить, что она остается солдатом и в искусстве. Глядел и невольно сравнивал молоденькую, на фотографии, девушку в солдатской гимнастерке и солидную женщину с медалями и орденом Отечественной войны на темном, строгого покроя платье. И мне захотелось понять, как она не сломалась, выйдя из этого пекла, сумела сохранить в себе столько жизненной силы и энергии, осталась доброжелательной, энергичной, веселой, ведет активную творческую жизнь…
Я вспомнил трудные для нашей Родины сороковые годы и с помощью писем, документов, воспоминаний, собранных директором музея Валентином Ивановичем Бекреневым, попытался проследить, как она становилась солдатом, и вообще — как складывалась удивительная человеческая судьба.
Итак…
Темной июльской ночью 1942 года двухмоторный самолет «дуглас» поднялся с аэродрома и взял курс за линию фронта, в тыл врага. Там, в 27 километрах от Гомеля, на лесной поляне, группа разведчиков-подрывников должна была приземлиться, а затем незаметно пробраться в город Гомель для выполнения важного задания. На скамейках вдоль окон самолета сидели одиннадцать десантников. В начале полета все они были в приподнятом настроении. Наконец кончилась учеба, и предстояли активные действия. Дождались!
В темноте, под гул моторов, звучали песни: «Широка страна моя родная», «Жили два друга в нашем полку», «Три танкиста». Постепенно монотонный гул и легкая вибрация стали укачивать. Кое-кто задремал.
На самом кончике скамейки пристроилась разведчица Тамара Лисициан. Мешки с парашютом, с одеждой и частью боеприпасов не давали придвинуться к стенке и сесть поудобнее.
По «легенде» и по документам она из Можайска. Из города будто бы отступала со своим «любимым Гансом» и в суматохе отступления потеряла жениха. «А я Ганса потеряла», — с улыбкой, нараспев повторяла она еще в Москве и показывала своей близкой подруге Леле Гордеевой, уже бывалому солдату, фотографию немецкого ефрейтора, выданную ей вместе с поддельными документами на имя Этери Георгиевны Гванцеладзе. «По-те-ря-ла! Этери потеряла Ганса! — дурачилась Тамара, заучивая свою «легенду». — А ты, Лелька, теперь кто? Покажи, что тебе дали?»
В самолете они сидели рядышком, Тамара и Леля — неразлучные подруги.
Студентка Леля Гордеева начала сражаться под Москвой раньше Тамары, тогда еще была жива Зоя Космодемьянская, тогда за линию фронта еще ходили пешком. В ноябре Лелю тяжело ранили. Спасли в омском госпитале. Едва поднявшись на ноги, партизанка-доброволец Елена Павловна Гордеева снова вернулась в свою часть. Тогда-то они с Тамарой и подружились.
Слева от девушек — Михаил Казаков из Ивановской области. Ему, как и Тамаре, восемнадцать лет. Успел перед войной закончить курсы трактористов и ушел добровольцем на фронт.
В разное время, разными путями пришли они в партизанскую диверсионную десантную часть. Глубокой осенью 1941 года в Колпачном переулке стояла толпа молчаливых, сосредоточенных парней и девушек. Это были комсомольцы и комсомолки. Они требовали, чтобы их отправили защищать Москву. Она была жива, Москва. Каждым своим памятником, каждым заклеенным крест-накрест окном, каждой трепетной веткой взывала — защити, убереги, сохрани!
Тамара присоединилась к этим юношам и девушкам. В Тбилиси она закончила десятилетку, вступила в комсомол. Натура бурная, неистощимая в ребячьих играх на различные выдумки, обожаемая мальчишками за ее способность драться, она увлекалась литературой и парашютным спортом, историей и быстрой ездой на коне и мотоцикле, театром и меткой стрельбой из мелкокалиберной винтовки.
В те годы все чаще по радио звучал знаменитый баритон ее двоюродного брата Павла, который стал петь на сцене Большого театра. Девичье воображение рисовало и ей артистическое будущее. В июне 1941 года для продолжения учебы она приехала в столицу, покорившую ее своей архитектурой, мостами, станциями метро.
Война ненадолго, и конечно же фашистов прогонят, надеялась она, успешно сдавая вступительные экзамены в Государственный институт театрального искусства. Теперь-то ее мечта осуществится, она овладеет тонкостями сценического мастерства.
Но каждое новое сообщение Совинформбюро вселяло все большую тревогу. И вот уже и институт, куда она была зачислена на первый курс, эвакуируется в глубокий тыл. Тамара наотрез отказалась ехать и прямо с Казанского вокзала, возле которого в ожидании отправки на узлах, чемоданах, тюках теснились эвакуированные, направилась прямо в ЦК комсомола. Долго простояв в очереди, поднялась в военный отдел. Худощавый, измученный бессонницей инструктор усталым голосом спросил:
— Что умеешь делать?
— Стрелять, ездить верхом, знаю немецкий…
— В разведку пойдешь? — не то спросил, не то определил ее судьбу инструктор, выписывая направление.
Под монотонный гул моторов вспоминалась 5-я армия и прифронтовая разведка, где она служила в конце сорок первого года. Что они, девчонки-разведчицы, видели за линией фронта? Отступающих немцев, замерзших в снегу гитлеровских солдат, разбитую, военную технику, сожженные избы разоренных деревень, слезы беженцев, трупы замученных жителей Подмосковья и много погибших красноармейцев, защищавших столицу…
Не по характеру была ей эта работа: ходи, смотри, считай, запоминай… Сердце кровью обливалось от всего увиденного, горело жаждой мести, руки тянулись к оружию, которого ей не полагалось. И она после настойчивых требований добилась перевода в авиадесантную часть к партизанам-десантникам.
Вспомнила командира части Артура Карловича Спрогиса. Авторитет его был непререкаем. Суров, красив, бескомпромиссен. Пареньком еще в гражданскую был разведчиком, добывал сведения о вражеских гарнизонах, складах оружия, о замыслах вожака анархистской банды Махно. После гражданской он на западной границе активно борется с диверсантами. За бои в Испании, за дерзкие действия при взрыве патронного завода в неприступном городе Толедо он получил самую высокую награду — орден Ленина. Опытный разведчик, умный наставник, за короткий срок подготовки он мог обучить подрывному делу. Каждое утро вскакивали по тревоге, натягивали галифе, наматывали портянки и в непомерно больших сапожищах бегали, закаливали себя на выносливость, отрабатывали приемы джиу-джитсу, учились снимать часовых. Спрогис подбирал и комплектовал группы, инструктировал и лично готовил к заданию каждого. Он умел заразить курсантов своей отчаянной смелостью, воодушевить оптимизмом, сплотить их в коллектив. И вот теперь у нее есть все, о чем она мечтала, — настоящее боевое дело, оружие, снаряжение и товарищи, верные в дружбе и смерти.